МОНИКА. Рассказ БДСМ
Фемдом, БДСМ, Подчинение женщине, доминирование, Госпожа, раб, ЛС-отношения
Повесть о Госпоже Монике и рабстве ее бывшего мужа.
Нажмите для просмотра прикрепленного файла
Моника Глава 1
Ничто не проходит бесследно. Мои волнующие встречи с Моникой, подобные описанной в предыдущей главе, продолжались и далее, правда, случалось это нечасто. Большей частью мы встречались с Моникой просто так: гуляли, ходили в кино, театры, на выставки. Съездили в туристическую поездку в Ниццу. В дальнейшем у меня возникли существенные затруднения на работе. По халатности одного из сотрудников, а возможно не просто халатности, а преднамеренно, у нас оказались уничтоженными несколько важных финансовых документов. И я оказался перед угрозой выплаты огромного штрафа, и передо мной даже реально замаячила угроза тюремного заключения. Несмотря на весь мой опыт в подобного рода делах, я никак не мог найти выход и уже начал приходить в отчаяние. Моника, конечно, сразу заметила, что со мной что-то происходит, и начала расспрашивать. Я не хотел посвящать её в эти проблемы. Но она была настойчива, и я вынужден был ей открыть причину. Она задумалась. Потом сказала: «Есть выход». То, что она мне рассказала и посоветовала, дало мне возможность посмотреть на эту проблему под совершенно другим углом зрения. И в результате я довольно быстро сообразил, как её решить. Всё закончилось благополучно. В ближайшую нашу встречу с Моникой я принёс ей красивый букет цветов, в который вложил перстень с бриллиантом. Она улыбнулась и приняла подарок.
Со временем моя привязанность к Монике стала ещё больше. Я понял, что уже не могу жить без неё. И наконец решился сделать ей предложение. Я сказал ей, что давно люблю её и прошу её стать моей женой. Она посмотрела на меня своими большими чёрными глазами, слегка улыбнулась и… согласилась.
Мы отпраздновали пышную свадьбу, на которую были приглашены практически все наши родственники и друзья. Потом был незабываемый медовый месяц. А в конце этого месяца Моника припасла для меня сюрприз. Когда я вечером вышел из ванны, собираясь лечь в постель, лежащая на кровати Моника неожиданно сказала:
– Стой. На колени!
Я опустился на колени, и Моника бросила мне блестящий кожаный ошейник. А дальше… дальше был совершенно изумительный сеанс, который моя любимая супруга провела со всей присущей ей изобретательностью и фантазией. Он продолжался целую неделю. В конце её я был как бы в четвёртом измерении, настолько всё происшедшее со мной мне казалось невероятным. Вот такой великолепный свадебный подарок сделала мне моя жена. И, несмотря на густо покрытые красными полосами мою спину и ягодицы (Моника, как всегда очень жестоко истязала меня во время таких сеансов), я почувствовал невероятное желание очутиться в таком положении снова. А потом снова, а потом… вообще не выходить из него.
Я долго размышлял на эту тему. И постепенно всё больше и больше во мне укоренялась мысль, что я не мыслю иначе своего существования, как в качестве настоящего раба Моники. Не только во время сеансов, я хотел стать не игровым, а настоящим, социальным рабом. Таким, какими были рабы Древнего Рима, например – не имеющие абсолютно никаких прав, абсолютно никакой собственности, сами являющиеся собственностью своего хозяина, который может делать с ними всё, что ему заблагорассудится. Я чувствовал, что могу довериться ей настолько, что полностью отдать себя в её руки. И что-то мне подсказывало, что я не пожалею об этом.
Я долго колебался, прежде, чем сказать об этом Монике. Но наконец решился. И вот однажды вечером, когда мы сидели за столом, я рассказал её о своём желании.
Она долго молчала, глядя в сторону. Затем посмотрела на меня, и мне показалось, что в её огромных чёрных глазах блеснула слеза.
– Я знала, что ты когда-нибудь мне об этом скажешь, – произнесла она, – потому что слишком хорошо тебя знаю. Знала, не скрою, очень хотела этого и… одновременно боялась.
– Почему милая?
– Потому что сама не знаю, как ответить. С одной стороны я тебя люблю и очень хорошо понимаю психологию людей, подобных тебе. Я вижу, что ты мучаешься, твоё внутреннее мироощущение требует приведения тебя в определённое состояние, которое является единственно приемлемым для тебя. И я очень бы хотела тебе помочь, тем более, я вижу, что именно я смогла бы это сделать наилучшим образом. Ты привык ко мне, и для тебя естественней всего ощутить именно меня своей Госпожой. Кроме того, по некоторым причинам это удобно, даже желательно и для меня самой.
У меня загорелись глаза.
– Моника, милая, так это же замечательно! Давай…
– Подожди, – прервала она готовые уже начаться мои излияния, – не всё так просто. Здесь существует масса проблем.
– Каких проблем, милая.
– Слушай и не перебивай меня. Во-первых, мы реально живём в обществе, в котором нет места рабству, по крайней мере, официальному. Как раз наоборот, оно построено на идеях демократии и всеобщего и полного равноправия. И это общество диктует нам свои законы. Так вот твоё рабство у меня неизбежно войдёт в противоречие с этими законами. Ну, начать хотя бы с того, что я не могу распоряжаться твоей жизнью, как это могли делать настоящие рабовладельцы. У меня неизбежно возникнут проблемы с законом. А значит, одно это уже означает, что ты не можешь быть моим настоящим рабом. Дальше, у нас нет иных средств к существованию, как работа на благо общества, за которую мы получаем плату. У тебя есть важная и ответственная работа, которую ты не можешь бросить, даже ради меня, и которая требует, и будет требовать направления значительной части твоих усилий на неё. И от тебя зависят и судьбы других людей, которым нет никакого дела до наших с тобой внутренних отношений. И это вторая причина, по которой я не могу быть абсолютной твоей владелицей. Конечно, я никогда бы не стала заставлять тебя делать что-то такое, что могло бы нанести ущерб твоей работе, даже наоборот, как ты имел возможность в этом недавно убедиться…
– Да, да, милая…
– Слушай дальше. Я сказала, что никогда бы не стала, не захотела бы этого делать. Но допустим, что я бы захотела. Вот, например, тебе срочно нужно идти по делам первостепенной важности. От того, как всё решится там, куда ты пойдёшь, зависит очень многое, и не только для тебя, но и для других. А мне как раз в этот момент захотелось, чтобы ты был при мне. И я приказываю тебе остаться и лежать у моих ног. Что ты сделаешь?
Честно говоря, я не знал, как ответить. Я вдруг отчётливо представил себе, что такая ситуация и впрямь могла бы возникнуть. Действительно, то и дело возникали моменты, когда требовалось моё безотлагательное присутствие на работе.
– Ну, милая, – промямлил я, – я бы постарался тебя убедить…
– А я бы тебе сказала «Молчать! А за пререкания будешь наказан!» Ну и что?
Я подавленно молчал.
– Вот видишь. А ты говоришь «полновластная Госпожа». Но то, что я тебе сказала это лишь часть проблем. Это то, что от нас не зависит. А есть и проблемы, связанные непосредственно с нами, с тобой в частности?
– Со мной? – удивился я, – какие же это проблемы?
– Видишь ли, во время наших с тобой сеансов, я, хоть и весьма жестоко истязала тебя, но всё же вела игру так, чтобы в целом доставить тебе удовольствие, по возможности получив его и сама. Хорошо зная твои стремления и склонности, я легко могла это делать. Я не принуждала тебя делать что-либо такое, что, я знала, ни в коем случае не может тебе понравиться, даже будет противным для тебя. К счастью, у тебя достаточно высокий порог терпимости, и достаточно сильные эмоции ко мне, чтобы ты мог терпеть от меня очень чувствительные наказания и унижения. Но, тем не менее, ты должен отдать себе совершенно ясный и чёткий отчёт в том, что если ты станешь моим настоящим рабом, меня абсолютно не будут интересовать твои желания, склонности, стремления. Я буду руководствоваться только и исключительно своими собственными желаниями и интересами. И тогда я буду делать очень много такого, что тебе, я уверена, совсем не понравится. Например, я могу заставлять тебя изо дня в день выполнять самую неприятную работу по дому, а если ты её плохо выполнишь, я не буду тебя пороть дорогой твоему сердцу и заднице плетью, а просто выгоню тебя из дому. Без денег и документов. Убирайся куда хочешь. Или буду заниматься любовью с посторонним мужчиной, а тебя поставлю привязанным возле нашей кровати на колени. Потом ты ему сделаешь минет. И если сделаешь плохо, я скажу ему, чтобы он тебя… слышишь, не я, а он тебя избил. Кулаками и ногами. И с выбитыми зубами и расквашенным носом вышвырнул тебя на улицу. Голого. На обозрение всем прохожим. Что? Ты хочешь сказать, что привлечёшь внимание полиции? Дорогой, это твои проблемы, и меня они не должны касаться. С полицией разбирайся сам. И делай что хочешь, но ни я, ни мой любовник о полиции даже слышать не должны. Я твоя Госпожа, я тебе так приказала. И ты обязан мой приказ выполнить, раз ты мой абсолютный раб. Или… да мало ли ещё. Ну, как это тебе?
Я сидел полностью раздавленный. И до меня со всей своей ужасающей ясностью начало доходить, что Моника совершенно права. Я, правда, был убеждён, что она абсолютно неспособна на всё это. Но с другой стороны, если она моя абсолютная Госпожа, почему бы ей это не позволить себе. И даже если не брать такие крайности. Готов ли я абсолютно отринуть свои собственные ощущения и желания и жить только и исключительно желаниями Моники, в том числе принимать от неё безропотно такие вещи, которые я совсем бы не хотел испытывать не то, что в жизни, но даже в игровых ситуациях? А такие ситуации, безусловно, могли бы возникнуть, даже если не впадать в крайности. На этот вопрос я пока не находил ответа. То абсолютное нахождение под властью Моники, которое я рисовал в своём воображении, очень походило на нахождение маленького ребёнка под абсолютной властью матери. Она может делать с ним, что хочет, как угодно наказывать, но она же его и защищает и оберегает. И уж конечно возможность таких экстремальных ситуаций, примеры которых мне привела Моника, мне даже в голову не приходили. А здесь получается совсем другое, абсолютно не похожее на спокойную умиротворённость «нижнего» под властью, а точнее под защитой «Верхней».
Я не видел выхода. И тут снова раздался спокойный и строгий голос Моники.
Моника Глава 2
- Ну что, расстроился? – спросила меня Моника, глядя на мою растерянную физиономию.
Я поднял на неё свои глаза. Видимо в них действительно блестели слёзы. Моника улыбнулась и погладила меня по щеке.
– Тебе всё это самому не приходило в голову, когда ты решил сказать мне о своём желании?
– Нет, Моника. Я представлял себе так, что всё решает только наше с тобой обоюдное желание. И никакие внешние факторы нам не смогут помешать.
– Смогут, ещё как смогут. И не только внешние.
Моника немного помолчала. Затем изящным движением головы откинула назад нахально спустившуюся ей на глаза прядь своих чёрных волос.
– Я хочу, чтобы ты несколько дней подумал над тем, что я тебе сказала, – мягко произнесла она. – Возможно, тебе придут в голову какие-либо идеи.
– Хорошо, дорогая, – кивнул я, – но я хочу, чтобы ты знала. Для меня нет иного пути в этой жизни, как стать твоим покорным рабом. Только в этом состоянии я смогу дальше существовать.
– Я знаю, родной мой. И я очень хочу тебе помочь. Но в то же время я хочу, чтобы ты до конца понял, насколько это будет нелегко. И каких серьёзных жертв потребует это от нас обоих. Поэтому сейчас идём спать. А в конце недели мы вернёмся к этому разговору. Но не раньше, – уже строгим тоном закончила Моника.
Сегодня был вторник. Надо ли говорить, что всю оставшуюся неделю я ходил сам не свой. Моника, конечно, видела моё состояние, но не подавала виду. Я лихорадочно соображал, как выпутаться из той ситуации, которую мне обрисовала жена. Но мне не только не пришло в голову, как с ней справиться, но даже наоборот. Я начал чётко осознавать ещё большие трудности. И вот одна из них. Дети. Будут ли у нас с Моникой дети? Если будут, то моё рабство, настоящее неигровое рабство, становится заведомо невозможным. Действительно, что должны чувствовать дети, у которых отец – раб матери? Ведь они всё сразу заметят, как только начнут что-то соображать. Какой авторитет для детей будет представлять такой отец? На этот вопрос я не мог ответить. Прятаться, скрываться. Скрываться от знакомых, друзей. Скрываться от всего внешнего мира. Скрываться от собственных детей. Только при этом условии могло бы реализоваться моё желание. Но фактически в этом случае моё рабство становилось невозможным. А ведь Моника наверняка захочет иметь детей. И что же, она должна от них отказаться ради удовлетворения моей страсти?
В общем, когда настала суббота, я не только ничего толком не придумал, но был уже близок к тому, чтобы сказать Монике: «Прости, милая, я вижу теперь и сам, что это невозможно».
Мы сидели в комнате на диване. И я высказал Монике свои соображения насчёт детей. Она кивнула.
– Вот видишь, хорошо, что ты и сам это понимаешь.
Она немного помолчала. Затем сказала:
– А теперь, когда, я надеюсь, ты понял всю серьёзность положения, послушай меня.
– Я весь внимание, дорогая.
– Дай мне сигарету, пожалуйста.
Я протянул ей зажжённую сигарету. Некоторое время Моника молча курила, видимо успокаивая свои нервы. Затем начала говорить. И то, что она сказала мне в этот субботний вечер, на долгие годы определило всю нашу дальнейшую жизнь.
– Я всегда была в каком-то смысле лидером. Уже в детстве даже в отношениях с моими родителями, которых я кстати очень люблю, я старалась настоять на своём, переломить родительскую власть. Нет, я не была трудным подростком в обычном смысле этого слова. Отношения с мамой и папой у меня всегда были доверительные и доброжелательные. Но… как бы тебе сказать… я не могла воспринимать категорический диктат. То есть, если мне что-либо запрещали, или заставляли что-либо делать, я всегда хотела добиться того, чтобы мне объяснили причину запрета или принуждения. И если мне эта причина не казалась удовлетворительной, я не видела смысла в том, чтобы подчиняться. На моё счастье мои родители достаточно умные и образованные люди и они не злоупотребляли своей властью, всегда старались поговорить со мной не как с несмышлёным ребёнком, а на равных, объяснить мне выгоду для меня самой тех или иных их действий в отношении меня. Они многому меня научили, в том числе и отстаивать свою точку зрения, не давать другим необоснованно и безнаказанно ущемлять себя. И позже, когда я выросла, мне это очень пригодилось. В компаниях, где я вращалась, я почти всегда была лидером. Со мной не только считались, мне фактически подчинялись.
Невинность свою я потеряла можно сказать совершенно случайно. С этим парнем я никогда больше не встречалась и не хотела встречаться. Но когда у меня стали появляться другие парни, я совершенно явственно ощутила, что в отношениях с ними мне обычного, ванильного, как его называют, секса мало. То есть даже можно сказать, что он меня просто совершенно не устраивал. Я чётко осознала свои доминантные склонности. И один из моих последующих бойфрендов почувствовал это в первую же проведённую со мной ночь. Она случилась у меня дома, родители куда-то уехали. Он целовал мне губы, затем грудь, живот. И мне захотелось, чтобы он поцеловал меня там. И не только поцеловал, но и достаточно долго там побыл, работы бы ему хватило. Но когда я ему об этом сказала, он заартачился. Оказывается, в его кругу считалось зазорным ласкать девушку там. Что-то он мне такое сказал, точно уже не помню, но что-то очень обидное. И меня как пружиной подбросило. Я схватила его за волосы и закатила ему такую оплеуху по его морде, что он чуть с кровати не слетел.
– Ну ты, мразь, – приблизив своё лицо к его физиономии, прошипела я, – или ты сейчас делаешь то, что я тебе сказала или ты сейчас же вылетишь отсюда вон и никогда больше даже не подойдёшь ко мне, понял, тварь!
Кажется он не на шутку испугался. Разумеется, он не ожидал от меня такого. Через несколько секунд я расслабленно лежала, раздвинув ноги и закинув руки за голову, а он лежал между моими ногами, и его язык прилежно трудился там, где ему было указано. Но я поймала себя на том, что то удовольствие, которое я получала непосредственно от этого, ни в какое сравнение не идёт с другим удовольствием. Нет, удовольствие тут не то слово. Во мне всё пело от того, что я его сломала, от ощущения своей власти над ним, от сознания того, что я сейчас могу сделать с ним всё, что захочу. Я положила свои ноги ему на спину, затем взяла его за волосы и глубоко вдавила его лицо себе в кисочку.
– Не сметь останавливаться ни на одну секунду, – приказала я, – остановишься – пожалеешь.
Надо отдать ему должное – потрудился он хорошо. Уже скоро я испытала сильный оргазм. Мои соки хлынули ему в лицо, и я, не колеблясь, приказала ему их вылизывать. Затем я приказала ему лизать мне ноги, медленно спускаясь от бёдер к ступням. И когда он дошёл до моих ступней, я неожиданно села на кровати, согнула ножку и приказала ему широко раскрыть рот. Он повиновался, и тогда я вложила в его рот пальчики своей ноги.
– Лизать! – не терпящим возражений тоном приказала я. И он покорно исполнил моё приказание. Затем у него во рту побывали пальчики и моей другой ноги.
Что-то ещё я с ним тогда делала, уже не помню. Наутро он был весь пунцовый как помидор. Трясущимися руками он собрал свои вещи и поспешил убраться. Больше я его не видела. Но сейчас мне было абсолютно наплевать на него. Я окончательно поняла, что мне нужно в сексе. Полная доминантность. Власть над своим партнёром. Возможность управлять им так, как мне этого захочется. И не только в сексе.
И последующие несколько лет у меня ушли на поиски партнёров. Боже, сколько их у меня перебывало. Среди них были откровенные ничтожества, доминирование над которыми не доставляло мне никакого удовольствия. Были лжецы и подлецы, альфонсы и фанфароны. Но были и интересные люди. Очень скоро я поняла, что есть множество сильных, вполне уверенных в себе и крепко стоящих на ногах мужчин, которые в силу многих объективных причин стремятся подобно тебе оказаться во власти женщины. Сильной, красивой умной и порядочной женщины, власть которой над ними помогает им справиться с множеством комплексов, которые мешают им жить. История этого вопроса давняя, да ты и сам её знаешь не хуже меня. И когда я это поняла, для меня уже проблемы выбора не существовало. Однозначно. Это моё. Именно в таком статусе властной Госпожи я могла бы реализоваться наилучшим образом, дать выход всем своим латентным желаниям, фантазиям, мечтам, планам и возможностям. Одновременно я помогла бы этому человеку, своему рабу, дала бы ему возможность очутиться там, куда он стремится всей душой и телом, привела бы его к тому положению, которое всецело гармонирует с его внутренним миром. И как следствие помогла бы наилучшим образом реализоваться и ему. И я стала искать партнёров. Здесь мне очень помогла Всемирная паутина – Интернет. Я стала полноправным членом нескольким закрытых Интернет-клубов, много общалась в он-лайн режиме, одновременно практикуясь и в реале. И вот тогда-то я встретила тебя. Мы познакомились сначала виртуально, и уже из твоих писем я поняла, что ты далеко не ординарная личность. Несколько проведённых с тобой он-лайн сеансов только укрепили это мнение. На мои вопросы и приказы ты отвечал настолько интересно и нестандартно, что, признаюсь, сильно завёл и меня. И мне захотелось с тобой встретиться. И когда я с тобой познакомилась, я уже поняла, где моя судьба. Другого раба, кроме как тебя, мне уже и не хотелось… Ну а когда мы начали с тобой играть в реале, то уже после нескольких раз мне стало казаться, что если ты не станешь действительно моим рабом, то всем моим мечтам конец. То, что я могла позволить себе с тобой, я не могла ни с одним другим. И ни с кем другим я не испытывала таких ощущений, как с тобой. Кроме того, ближе узнав тебя, я прониклась к тебе глубоким уважением, просто как к человеку. Помнишь, ты спрашивал меня, могу ли я уважать человека, подобного тебе?
– Да, да, дорогая, помню. То, что ты мне тогда сказала, буквально окрылило меня.
– Ну и в конце концов я поняла, что люблю тебя. Люблю тебя не той обычной любовью, какой женщина любит мужчину, а именно той её разновидностью, которая любимого мной мужчину превращает в моего покорного раба. И я, не колеблясь, и с радостью приняла твоё предложение стать твоей женой.
Мои глаза загорелись.
– Моника, любимая. Госпожа моя…
Я упал к её ногам и стал покрывать их слезами и поцелуями. Моника не противилась этому, и какое-то время я лежал у её ног. Затем она попросила меня снова сесть на диван. И когда я снова сел рядом с ней, она сказала:
– Так вот теперь нам нужно найти выход в этой ситуации. Выход, который был бы приемлемым для нас обоих. Выход, который, хотя бы в какой-то степени, помог решить те проблемы, о которых ты теперь и сам знаешь. И теперь послушай, что я предлагаю в этой связи.
Моё сердце радостно забилось. Неужели и здесь Моника нашла выход?
Моника Глава 3
– Итак, – сказала Моника, – мы с тобой уже пришли к выводу, что настоящего реального рабства, такого, как было при подлинных рабовладельческих режимах, мы с тобой не сможем создать. Но мы можем попытаться создать такой его вариант, который можно было бы назвать… ну компромиссным что ли. Для этого нам придётся, как тебе, так и мне, произвести своеобразное раздвоение личности. Что я имею ввиду. На людях, на работе, в обществе, короче говоря, для всех других людей мы с тобой должны оставаться такой же респектабельной и уважаемой парой, какой являемся сейчас. И ни один человек не должен даже догадываться о том, что у нас с тобой происходит, когда мы остаёмся одни. Для этого нам придётся пойти на целый ряд компромиссов. Я должна исходить из того, что не могу распоряжаться тобой всецело только по своему усмотрению, поскольку у тебя есть обязательства перед другими людьми, у тебя есть твоя работа, и ты не можешь её игнорировать. Поэтому нам необходимо установить определённые границы моей власти над тобой. Нет, «границы» тут неудачный термин. Безусловно, границ как таковых не должно существовать. Иначе, что это за власть. Я имею ввиду не границы, а скорее формы проявления этой власти в зависимости от конкретной ситуации. Они будут зависеть от того, находимся ли мы с тобой наедине или на людях, находимся ли мы у себя дома или в номере гостиницы, где нам никто не сможет помешать, или на званом вечере, где присутствует масса народу. Ясно, что в последнем случае у меня будет меньше возможностей для такого проявления. И поэтому моё первейшее условие: уменьшение этих возможностей это целиком и полностью моё дело, тебя это не должно касаться. Для тебя я в любой ситуации, независимо от того, где мы с тобой находимся, кто нас в данный момент окружает – полновластная Госпожа, а ты мой преданный раб. Для меня важно, чтобы этот факт укоренился в твоём сознании. И у тебя не возникало иллюзии того, что если мы не находимся с тобой наедине, то эта моя власть исчезает или хотя бы уменьшается. И ты должен очень хорошо уяснить себе, что снижение проявлений моей власти над тобой в одной ситуации автоматически будет означать повышение её проявлений в другой. Как в физике – закон сохранения энергии: общая энергия всегда постоянна. Так и здесь. То, что я не смогу сделать при окружающих, я с лихвой компенсирую это, когда мы останемся вдвоём. И если ты позволишь себе хоть малейшее отклонение от установленных мною для тебя норм в этих ситуациях, я не буду стесняться в выборе средств наказаний, последующих за этим. Я заставлю тебя очень сильно пожалеть о свих проступках, на самом деле пожалеть, а не в игровом смысле. Ты хорошо это понял? Не власть моя уменьшается в неудобных для её проявления ситуациях, а степень её открытости для окружающих.
– Да, Моника, я понял, – ответил я. – Но ты можешь быть спокойна. Мне и в голову не придёт использовать какие-либо неудобные для тебя ситуации в таких целях.
Моника испытующе посмотрела на меня.
– Хочу тебе верить, – сказала она. – Теперь дальше. Речь теперь пойдёт о работе, причём, как ты сам понимаешь, главным образом твоей. Моя работа здесь особым препятствием, по счастью, служить не может (Моника работала аналитиком в одной финансовой структуре; режим её работы действительно позволял ей достаточно много времени уделять себе, при этом весьма неплохо зарабатывая). Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что не имею никакого морального права вследствие лишь своих желаний причинять хотя бы малейший вред твоей работе. И, конечно же, не хочу и не собираюсь этого делать. Но… ты помнишь, какой я тебе привела недавно пример?
– Да, Моника.
– Какой?
– Ты сказала, что возможна ситуация, когда ты могла бы своим приказом заставить меня отказаться от своих обязательств по работе.
– Да. И теперь слушай особенно внимательно. Моё непременное условие состоит в том, чтобы я имела на это право. Я имею ввиду не то моральное общечеловеческое право, о котором я говорила только что. А то право, которое мне даёт власть над тобой, и которое действует в установленных между нами отношениях. И если я это право имею, то мой приказ тебе не ходить на работу, а делать то, что я тебе скажу, ты обязан выполнить. Самое большее, на что ты можешь рассчитывать в этой ситуации, это попросить у меня разрешения сказать несколько слов. И если ты такого разрешения не получишь, если я сказала тебе «Молчать!», ты обязан немедленно замолчать и исполнять мой приказ. Дальше. Допустим, я позволила тебе говорить. И ты меня информируешь о возможных последствиях того, что будешь исполнять мой приказ, а не свои обязательства на работе и вообще перед другими людьми. Так вот (Моника строго посмотрела на меня). Я оставляю за собой право и в этом случае не отменять свой приказ. И ты будешь обязан, слышишь, обязан его выполнить даже в том случае, если последствия этого будут крайне неприятными, пусть даже катастрофическими. В этом случае не эти последствия для тебя должны быть определяющими. Это целиком и полностью моё дело определять идти на них или нет. А твоя первейшая обязанность – мне повиноваться. Повиноваться безоговорочно, беспрекословно. Независимо от того, к чему это по твоему мнению может привести. Ну как? Готов ли ты на это?
Признаюсь, я не сразу ответил. Слишком многое ставилось на карту. Слишком многое и не только для меня зависело от того, как будут складываться дела у меня на работе. И нередко требовалось моё экстренное вмешательство в те или иные проблемы. Но вместе с тем моё желание оказаться в полной и абсолютной власти Моники было настолько сильным, что я не мог ему противиться. И мне оставалось уповать лишь на то, что Моника не будет злоупотреблять этим правом и позволит мне исполнять свой общественный долг (забегая вперёд, должен сказать, что эта проблема действительно у нас в скором будущем возникла, и всё оказалось действительно не так просто).
Я размышлял, а Моника, казалось, забыла, о чём она только что говорила, и спокойно смотрела в окно, докуривая сигарету. Наконец я сказал.
– Да, Моника, я согласен на это.
– Мне не нравится слово «согласен», – вдруг резко ответила Моника, – можно подумать, что я тебя уговариваю. И я, кажется, другой вопрос тебе задала?
– Другой? – растерянно спросил я.
– Конечно. Ты уже забыл? Внимательно же ты слушаешь то, что я тебе говорю. Преданный раб называется.
Моника явно была рассержена. Я отчётливо представил себе, что если бы я уже сейчас был её рабом, мне бы не поздоровилось. Наказание было бы более, чем суровым. А наказывать Моника умела, в этом я не раз имел возможность убедиться. Но если бы я знал, насколько те наказания, которым она подвергала меня в наших сеансах, будут отличаться от тех, которые меня ожидали. Во всех отношениях, как физическом, так и психологическом.
– Да, Моника, прости меня. Ты спросила готов ли я к этому?
– Не правда ли это разные вещи «согласен» и «готов»? Мне нужно, чтобы ты предельно ясно это понял, прочувствовал до глубины души. Мне нужно, чтобы осознание всей степени отдачи в мои руки у тебя была настолько высокой, что мой приказ для тебя значил больше, чем все внешние факторы вместе взятые. Точнее всё остальное для тебя вообще не должно иметь никакого значения – только и исключительно мой приказ. И мне необходимо, чтобы для тебя это было не просто формальностью, условием нашего договора, а состоянием твоей души. Безусловно, я со своей стороны сделаю всё от меня зависящее, чтобы это состояние стало единственно возможным для тебя. И здесь не остановлюсь ни перед какими средствами. Поскольку я самореализоваться в таких отношениях с тобой могу лишь при этом условии. Это конечно не значит, что у меня не будет и множества других условий. Но это главное. А теперь я жду от тебя ответа на поставленный мною вопрос. И в зависимости от этого ответа мне станет ясно, продолжать нам дальше этот разговор или нет.
Какое-то время я сидел молча. Противоречивые чувства обуревали меня. Но потом во весь рост передо мной встало единственно возможное для меня решение. Я должен довериться Монике настолько, что безоговорочно признать за ней те права, о которых она говорила. А как же могло быть иначе? Не к этому ли я стремился столько лет? Что-то мне подсказывало, что Моника не заставит меня об этом пожалеть. Но даже если бы и заставила, всё равно сейчас уже для меня обратного пути нет. Поэтому я поднял голову, посмотрел Монике в глаза и твёрдо сказал.
– Да, Моника. Я готов к этому.
Я успел заметить чуть заметную улыбку, скользнувшую по губам Моники. Видимо именно такой мой ответ был для неё наиболее желаем. Тем не менее она ещё раз спросила:
– Ты хорошо понял всё, что я тебе сказала? Ты действительно к этому готов?
– Да, Моника. Я готов.
– Хочу надеяться, что это так. А теперь я хочу с тобой поговорить о проблеме детей. Не скрою, я действительно хотела бы иметь от тебя детей. И я надеюсь, что они у нас действительно будут. И тут ты совершенно прав, что тогда возникнет множество проблем. Дети не должны видеть такие отношения между отцом и матерью. И мы сделаем так, что они их не увидят. Но я бы не хотела, чтобы эта проблема возникла прямо сейчас. Поэтому, как бы мне ни хотелось иметь детей, и, я надеюсь, и тебе тоже, с ними придётся повременить. Сначала мы должны войти в необходимый для нас обоих стиль отношений, и на этом этапе дети, как бы желанны для нас обоих они ни были, могут этому помешать. Поэтому я иду на то, чтобы отложить рождение первенца на тот срок, который я сама определю. К этому ты готов?
– Да, Моника. Это действительно единственно возможное решение. И я готов к этому.
– Ну, хорошо, – с видимым облегчением сказала моя супруга, – пожалуй, это главное, что меня во всём этом беспокоило. Теперь мы можем перейти к обсуждению более частных проблем. И если мы придём к согласию и здесь, то составим и подпишем Договор. Но он мало будет напоминать те Договоры, которые мы подписывали перед сеансами. Но сейчас я хочу немного отдохнуть. Иди, свари кофе. Кстати и сам отойдёшь немного, вон красный какой.
И Моника легонько оттолкнула меня своей ногой.
Моника Глава 4
Когда я вернулся в комнату с двумя чашечками кофе в руках, Моника не сидела, а лежала на диване. У неё в ногах оставалось свободное место, и она указала мне на него. Я поставил чашечку кофе перед ней на столик и сам сел в её ногах. Она положила свои ножки мне на колени. Я не удержался и, нагнувшись, прикоснулся губами к чёрному шёлку её чулок.
Облокотившись на локоть, она пила кофе, и некоторое время мы молчали. Затем она легла, положив голову на подушку, и устремила взгляд своих бездонных глаз в потолок.
– Ну что ж, – сказала она после недолгого раздумья, – пожалуй самое главное, что я хотела от тебя услышать, я уже услышала. И это меня радует и вдохновляет. Очень важно, чтобы ты понял: идя со мной на тот Договор, который мы подпишем, ты реально целиком и полностью отдаёшь себя в мои руки. И с этих пор вся твоя дальнейшая жизнь будет целиком и полностью зависеть от меня, и определяться мной и только мной. Ты будешь делать только то, что я тебе прикажу, любому моему приказу ты будешь повиноваться беспрекословно и немедленно. Я установлю для тебя нормы жизни и поведения во всех возможных ситуациях, и ты обязан будешь их строжайше придерживаться. Излишне говорить, что за нарушение этих норм, за неповиновение, которого, я надеюсь, не будет, за малейшие провинности я буду строго и даже жестоко наказывать тебя. И не думай, что от этих наказаний ты будешь получать удовольствие. Я специально продумаю этот вопрос, и твоему воспитанию уделю максимум внимания. Воспитанию именно как моего раба, подчинив тебя полностью моим привычкам и вкусам. Что касается учёта твоих желаний, то здесь ты должен раз и навсегда усвоить: своих желаний у тебя больше никогда существовать не будет, поскольку всё твоё естество будет направлено исключительно на служение мне. Конечно, полное и глубочайшее осознание этого к тебе придёт не сразу. И многое тут будет зависеть от меня, насколько мне удастся воспитать тебя именно в этом плане. Я хочу, чтобы ты полностью растворился в моей власти над тобой, чтобы у тебя даже и мысли не возникало, что в принципе для тебя возможно было бы какое-то иное существование. Процесс этот будет долгим и нелёгким. И тебе и мне на его пути придётся преодолеть немалые трудности, в частности в связи с теми проблемами, о которых мы с тобой говорили. Но если нам удастся этого достичь, то в значительной степени для меня это и будет та самореализация, о которой я тебе говорила. И я очень хочу этого добиться. То, насколько я могла тебя узнать, говорит мне, что с тобой у меня это должно получиться. Я вижу, что ты очень любишь меня, и сила твоих сабмиссивных эмоций ко мне позволяет мне на это надеяться. И ещё я тебе скажу…
Тут Моника ненадолго задумалась. Потом её взгляд устремился на меня.
– Сейчас ты пока ещё не раб, поэтому я пока могу это тебе сказать. По той же причине, что я очень хорошо тебя знаю, я уверена, что та жизнь, которая ждёт тебя после подписания Договора, и смысл которой состоит в полном подчинении мне, очень поможет и тебе. Ты, наконец, обретёшь то место, к которому стремился осознанно или неосознанно всю жизнь и к которому предназначен всей своей природой.
– Моника, милая! – воскликнул я, – если бы ты только знала, насколько твои слова выражают мои чувства. Я не умею говорить так, как ты, но одно я могу сказать. Сейчас я погибну, если я не стану твоим рабом. Я долго размышлял. И сейчас со всей ясностью осознал: нет для меня иного пути, кроме как к твоим ногам. Там я должен находиться, у твоих ног я и должен умереть.
– Ну, я надеюсь, это ещё не скоро произойдёт, – рассмеялась Моника. – Хорошо, что ты это понимаешь. Конечно, остаётся ещё множество других вопросов, но они носят более частный характер. Так что, будем составлять Договор?
– Да, Моника, будем, конечно.
– Но только не сейчас, сейчас я уже устала. Завтра составим. А сейчас идём спать.
Наутро мы с Моникой сидели за компьютером. Экран монитора любезно приглашал нас ввести в текстовый редактор законы, которые определят всю нашу дальнейшую жизнь.
– Мы сейчас сделаем черновые варианты, – сказала Моника. – А когда найдём окончательный, ты перепишешь его от руки и подпишешь своей кровью. Где тот контракт, который мы подписывали во время игр?
Я выдвинул ящик стола и вынул листок с подписями Моники и моей. Этот контракт выглядел так:
КОНТРАКТ
Я …………………………….., в дальнейшем именуемый «раб», абсолютно добровольно и, будучи в полном здравии ума и тела, предаю себя в рабство …………………………… , в дальнейшем именуемой «Госпожой», на период с…………………… по ………………….
Цель этого контракта – полностью узаконить и регламентировать это порабощение. Он является основой для развития дальнейших отношений между Госпожой и рабом. Своими нижеследующими подписями они оба скрепляют принятие следующих условий, которые не могут быть изменены, кроме как по обоюдному соглашению.
Первейшей обязанностью раба является максимальное обеспечение всех условий для физического и эмоционального удовольствия Госпожи.
Весь оговоренный период рабства раб обращается к Госпоже только «Госпожа».
Раб обязан служить Госпоже в любых качествах, каких только она пожелает – лакея, горничной, секс-игрушки, пса, лошади, мебели, пепельницы, туалета и т. д.
Раб обязан беспрекословно и без малейших колебаний выполнять любые приказания Госпожи, какими бы унизительными они для него ни были.
Госпожа может по своему усмотрению как угодно жестоко наказывать раба за любые проступки, а также унижать и истязать его просто для своего развлечения и удовольствия.
Раб обязан покорно сносить любые наказания и унижения, которым подвергает его Госпожа. Лишь после наказания раб может получить прощение за свой проступок.
В присутствии Госпожи раб обязан, если нет других приказаний, передвигаться лишь на четвереньках, стоять лишь на коленях, постоянно носить ошейник – символ власти над ним Госпожи.
Раб не имеет права без особого разрешения поднимать свои глаза выше уровня колен Госпожи.
Раб лишён права на оргазм без особого разрешения Госпожи.
Раб не имеет права каким бы-то ни было образом проявлять недовольство действиями Госпожи.
Раб обязуется и в дальнейшем не иметь к Госпоже недобрых чувств из-за чересчур жестокого обращения с ним в указанный период рабства.
Со своей стороны Госпожа принимает на себя тотальный контроль над разумом, душой и телом раба и обязуется не причинить вред его физическому и умственному здоровью.
Подписи:
Госпожа ……………………….
Раб ……………………………….
– Никуда не годится, – сказала Моника, – даже за основу брать нельзя.
– Почему? – спросил я, – по-моему, всё достаточно чётко.
– Чётко? Да здесь из каждой строчки сквозит, что речь идёт не о настоящем рабстве, а об игре.
Я ещё раз перечитал. И в который раз убедился, что Моника абсолютно права.
– Здесь нет самых основных принципов, – сказал я.
– Ну, слава Богу, понял, – усмехнулась Моника. – В первых же строчках: должен служить для удовольствия… как обращаться к Госпоже… в каких качествах служить… Глупости какие. Хорошо ещё, что тут не написано, что раб обязан вылизывать киску Госпоже по первому её требованию. Видела я такое в одном контракте.
Я чуть было не ляпнул «А разве это не так?», но осёкся, увидев более, чем строгое лицо Моники.
Она подперла кулачком подбородок и сосредоточенно смотрела на экран монитора. Затем сказала:
– Так. Пиши.
И то, что она мне продиктовала, а я набрал на компьютере, надолго определило всю нашу дальнейшую жизнь. После всех исправлений, дополнений и прочего корректирования текст Договора приобрёл следующий вид.
Д О Г О В О Р.
Настоящим документом Моника Карсон, именуемая в дальнейшем «Госпожа», и Роберт Карсон, именуемый в дальнейшем «раб», провозглашают следующее:
1. Госпожа и раб абсолютно добровольно вступают в отношения, основные пункты которых следуют ниже.
2. Госпожа имеет полную и неограниченную власть над рабом вплоть до права распоряжаться его жизнью.
3. раб не имеет права собственности, равно как и никаких других прав обычных граждан, и сам является полной и безраздельной собственностью Госпожи.
4. Смысл жизни раба заключается в полном и безоговорочном подчинении власти Госпожи, а также в максимальном удовлетворении всех её потребностей, желаний и капризов.
5. раб обязан беспрекословно выполнить любое приказание Госпожи, в том числе и ведущее к противоправным действиям.
6 раб не имеет права ни прямо, ни косвенно проявлять какие-либо признаки недовольства какими-то ни было действиями или приказами Госпожи. раб должен быть благодарен Госпоже за всё, что она делает.
7. Госпожа имеет право подвергать раба любым наказаниям за любые проступки, а также как ей угодно истязать и унижать его для своего развлечения.
8. По своему желанию Госпожа может наградить раба так, как это соответствует его таковому положению.
9. раб обязан покорно переносить любые унижения и наказания, которым подвергает его Госпожа, и стремиться к созданию ей максимально благоприятных условий для их проведения.
10. раб обязан строго придерживаться этикета поведения, установленного для него Госпожой.
11. раб не имеет права иметь какие-либо секреты от Госпожи.
12. Госпожа оставляет за собой право по своему желанию добавлять новые пункты настоящего Договора. В этом случае раб обязан беспрекословно их принять, независимо от того, согласен он с ними или нет.
13. Со своей стороны Госпожа принимает на себя тотальный контроль над разумом, душой и телом раба со всеми вытекающими из этого последствиями.
14. Договор вступает в силу с момента его подписания.
Моника Карсон, Госпожа
Роберт Карсон, раб
Слово «раб» везде было написано с маленькой буквы, даже если с него начиналось предложение.
Итак, Моника потребовала права распоряжаться даже моей жизнью. Если она захочет казнить меня угодным ей способом, я не имею права ей в этом препятствовать. Проблемы с законом в этом случае, – объяснила она, – это её проблемы, меня они не должны касаться. Ликвидировано было также по сравнению с ранее подписанным контрактом обязательство Моники не причинить вред моему физическому и психическому здоровью.
– Для игры это было необходимо, – сказала она. – А сейчас, поскольку твоё тело, разум и душа целиком и полностью принадлежат мне, то это освобождает меня от такого обязательства. Твоим здоровьем я распоряжаюсь по собственному усмотрению. И сам факт подписания тобой этого Договора свидетельствует о том, что ты доверяешь мне заботу о твоём здоровье без всяких на то обязательств с моей стороны.
Через некоторое время на столе лежал аккуратно переписанный мною Договор.
– Подписываем? – спросил я у Моники, готовясь резать себе палец.
– Нет, – ответила Моника, – подпишем вечером. А до этого я хочу кое-куда с тобой поехать. Пока не как с моим рабом.
Через пару часов мы сели в машину и поехали далеко за город. Оставив машину на стоянке, мы пошли пешком через поле, пока не вошли в девственный лес. Вокруг нас пели птицы, стрекотали кузнечики. Давно мне не доводилось бывать за городом. Свежий воздух, свободный от газов выхлопных труб, пьянил и дурманил. Моника с улыбкой смотрела на меня.
– Наслаждайся, наслаждайся свободой, – сказала она, – это у тебя последняя возможность.
Вечером мы с Моникой снова сидели за столом. Перед нами лежал Договор. Моника серьёзно посмотрела на меня.
– Я даю тебе ещё один, последний шанс, – сказала она. – Ещё не поздно отказаться.
– Нет, – твёрдо ответил я, – всё уже решено.
Моника протянула мне бритву.
– Режь себе палец.
Я полоснул себя по пальцу. Потекла кровь, в которую я обмакнул перо. И через минуту под Договором красовалась моя кровавая подпись. Моника внимательно следила за моими действиями. Затем она взяла другую ручку и под своей фамилией на Договоре сделала короткий росчерк.
«21 час 33 минуты, 17 июня 20.. года»
Это был момент начала моей новой жизни.
Моника Глава 5
Некоторое время мы сидели молча. Затем Моника тихо произнесла:
– Ну, вот и всё.
И тогда она взглянула на меня. И этот её взгляд сказал мне всё. Теперь рядом со мной сидела не моя любимая жена Моника, а моя Госпожа, в полной и абсолютной власти которой я теперь находился, и от малейшего каприза которой зависела вся моя дальнейшая судьба, а возможно и жизнь.
– На пол! – прозвучал короткий приказ. И я услышал характерные жёсткие нотки, появлявшиеся в голосе Моники тогда, когда она становилась Госпожой.
Я распростёрся на полу у её ног. Она поставила мне на затылок свою ножку в туфельке и резко вжала моё лицо в пол.
– Ну что ж, ты подписал Договор. И тем самым подписал свой приговор. Теперь ты для меня не муж, а только раб. Раб, с которым я могу и обязательно буду делать всё, что только пожелаю. Несколько позже я познакомлю тебя с этикетом и правилами твоего поведения, которым ты будешь неукоснительно следовать. Я дам тебе кличку. Отныне ты будешь называться куки. И посмей только хоть раз на эту кличку не отозваться. А сейчас раздевайся. Догола!
Я повиновался и через минуту полностью обнажённым вновь простёрся возле её ног.
– Паспорт твой и вообще все документы. На дом, машину, вообще все. И деньги. Все наличные и кредитные карточки. Сложишь всё в пакет и принесёшь. Живо!
И она толкнула меня ногой.
Я пополз вон из комнаты, не смея подняться на ноги. По опыту сеансов я знал, как гневалась Госпожа (отныне только так я буду называть её в своём рассказе), когда я без её разрешения поднимался. Собрав из ящиков все необходимые документы и деньги, я сложил всё в объёмистый пакет и коленопреклоненно подал Госпоже. Она взяла пакет у меня из рук и выбросила его вон из комнаты. Затем наотмашь ударила меня по щеке.
– Ты что, скотина, не знаешь, как ты должен подать мне это?!
Я понял. И пополз вслед за выброшенным пакетом, принеся его к ногам Госпожи в зубах. Она дала мне ещё одну пощёчину и, взяв пакет, убрала его в ящик своего стола и заперла на ключ. Затем кончиком ноги указала на пакет, лежавший в углу комнаты.
– Принеси.
Я опять-таки в зубах принёс ей этот пакет. Открыв его, она извлекла из него чёрный блестящий ошейник. Это был не тот мягкий ошейник, который использовался во время сеансов. А совсем другой, из более суровой кожи и с шипами. По всей его длине шли металлические буквы: MONIQUE GODDESS.
Госпожа надела на меня этот ошейник и защёлкнула небольшой замочек. Я понял, что сам я снять его теперь не смогу. Лишь когда Госпожа пожелает, она откроет этот замочек находящимся у неё ключиком.
– Теперь лишь это станет твоей основной домашней одеждой, куки, – сказала Госпожа. – Когда я сочту нужным, ты наденешь и ещё кое-что. А сейчас марш на кухню. Там на столе ты найдёшь список приказаний. Через два часа всё должно быть исполнено, и к этому моменту стоять на коленях у входа в спальню.
Такой приказ мне был хорошо знаком по нашим сеансовым встречам. Но сейчас было иное ощущение. Если раньше в глубине души я понимал, что, несмотря на всю приближенность к реальности, это всё же лишь игра, то на этот раз я отчётливо понял, что играм пришёл конец. И полученный мною приказ – это действительно приказ строгой Госпожи, которого я, даже если бы захотел, не смог бы ослушаться.
Передвигаясь на четвереньках, я выполз из комнаты и только там осмелился подняться на ноги. Войдя в кухню, я и впрямь обнаружил лежащий на столе исписанный листок бумаги. По-видимому, он был написан ещё до подписания Договора. Там действительно содержался длинный перечень приказаний. В основном они были связаны с приготовлением ужина и с уборкой квартиры. Дел было много, и я, честно говоря, сомневался, что двух часов мне хватит, чтобы всё исполнить в должном виде. Но рабское сознание подсказало мне, что мои мысли по этому поводу не имеют теперь ровным счётом никакого значения. И независимо от того, что я думаю, я обязан исполнить приказ. Даже если бы мне дали на это не два часа, а пять минут (забегая вперёд, отмечу, что и такого рода приказы мне доведётся получать от моей своенравной Госпожи), я должен был бы приказ исполнить. И за неисполнение меня ожидало бы целиком и полностью заслуженное наказание.
Я с энтузиазмом принялся за выполнение полученных приказов. Работа кипела у меня в руках. И через некоторое время я не без удовлетворения отметил про себя справедливость поговорки: глаза страшатся, а руки делают. И надо сказать, что они делали всё это с удовольствием.
Через два часа в гостиной был накрыт изысканно сервированный стол на одну персону. В комнате всё блестело – пол и мебель были вычищены и натёрты до идеального состояния.
Гордый сознанием своей рабской исполнительности, я встал на колени у входа в спальню, опустил глаза в пол и стал ждать сигнала. Обычно таким сигналом был хлопок в ладоши. И по этому сигналу я должен был вползти в комнату. Стоять мне пришлось долго, прошло уже минут двадцать после назначенного времени. Такое тоже часто случалось, поэтому я не удивлялся. Но на этот раз хлопка так и не последовало. Дверь вдруг резко распахнулась, и на пороге появилась Госпожа. Глаза мои предусмотрительно были устремлены в пол, поэтому я видел только ажурные чулки и чёрные туфли на её ногах. Несколько секунд она стояла на месте, видимо оценивая покорность моей позы. Затем слегка пнула меня ногой в живот.
– Марш! – последовал короткий приказ, и она прошла мимо меня в гостиную. Я пополз за ней. Госпожа села за стол и указала мне на место возле её ног. Через некоторое время она приказала мне принести миску и поставить её на пол. Разжевав кусок мяса, она выплюнула его в эту миску.
– Можешь съесть. Ты, наверное, голоден.
Я опустил лицо к миске и прямо ртом без помощи рук съел выплюнутый кусок мяса. Поймал себя на том, что съел с удовольствием. И, конечно, не потому что я был голоден. Просто то, что сейчас сделала Госпожа, идеально легло на моё внутреннее состояние. В дальнейшем мне перепало ещё несколько кусков. А затем Госпожа набрала в рот вина, немного прополоскала и тоже выплюнула в миску. И так несколько раз.
– Выпей за успех нашего предприятия.
Трудно описать, с каким наслаждением я вылакал это вино, даже вылизал тарелку.
– Теперь можешь поднять голову.
Я последовал полученному разрешению и воспользовался возможностью посмотреть на свою Госпожу. Боже, как всё же она красива. Лицо её немного раскраснелось от выпитого вина, чёрные волосы изящными локонами спускались на её шею и плечи. Чувственные губы, искусно подобранный макияж идеально гармонировали с красной блузкой, расстёгнутой на несколько пуговиц. Вследствие этого мне было позволено увидеть белизну верхних частей её грудей, в восхитительную ложбинку между которыми спускался золотой кулон на цепочке. Кроме этого на Госпоже была короткая чёрная юбка, оставлявшая почти полностью открытыми её длинные стройные ножки, обтянутые ажурными чулками.
– Ты хорошо справился с приказом, куки, я довольна. Можешь поцеловать мне туфельку. Но излишне, я думаю, тебе напоминать, чтобы самой ножки не смел касаться.
В экстазе я приник губами к носку её чёрной туфельки.
– Надеюсь, что ты будешь таким же исполнительным и в дальнейшем, – сказала Госпожа, слегка стукнув меня кончиком туфельки по носу. А сейчас, пожалуй, пора в спальню. И на этот раз мне не хочется идти самой. На четвереньки, раб!
Я с готовностью встал на четвереньки, и Госпожа села мне на спину. Ударив меня пятками по бокам, она направила меня в спальню. Ещё несколько часов назад это была наша спальня. И наша постель. Теперь это спальня Госпожи. И её постель. Мне для ночлега будет определено совсем иное место.
Сев на постель, она указала мне на свои туфли.
– Сними!
Я коснулся руками её туфельки, но тут же получил пощёчину.
– Не смей руками касаться!
Она закинула ногу на ногу, и я, ухватившись зубами за длинный каблук и потянув, снял с Госпожи туфельку. Она со стуком упала на пол, за что я схлопотал ещё одну пощёчину.
– Ещё раз так сделаешь, жестоко накажу, – пообещала Госпожа. – Снимай вторую туфельку.
В некотором смятении от сознания своей вины, я потянул за второй каблук, и на этот раз удалось всё без прегрешений. Обе туфельки аккуратно встали возле постели. Затем Госпожа разрешила мне руками расстегнуть «крокодильчики», на которых её чулки крепились к чёрному ажурному поясу на её изящной талии.
– Имей ввиду, что в дальнейшем и это ты должен будешь научиться расстёгивать зубами. А сейчас зубами спускай чулок. Медленно и аккуратно, не вздумай их порвать.
С некоторыми трудностями, но мне удалось справиться с этим приказанием. Всё же во время наших сеансов я приобрёл значительный опыт в прислуживании Госпоже. Вероятно, это сыграло не последнюю роль в том, что моя Госпожа подписала Договор. Она учитывала, что моё обучение как её раба, дастся ей значительно проще, чем с неофитом.
Блузку Госпожа сняла сама, но я не мог увидеть её наготу, поскольку, будучи уже достаточно хорошо выдрессированным, я держал свои глаза устремлёнными в пол. Обнажённой теперь ногой Госпожа ещё сильнее пригнула мою голову к полу.
– Ну что же, куки, я поздравляю тебя с началом твоей новой жизни. Хочу надеяться, что мы оба не раскаемся в этом. Завтра ты узнаешь ещё много нового относительно твоей дальнейшей жизни и правил твоего поведения, этикета, распорядка дня, которые я для тебя установила. А сейчас я буду пороть тебя. Пороть очень больно и жестоко, без всякой вины твоей, а просто в ознаменование моей власти над тобой. Видишь свёрток там в углу? Ползи туда и разверни его.
Я пополз к указанному свёртку и развернул его, как приказывала Госпожа. Сердце моё захолонуло. В свёртке лежала свёрнутая вдвое плеть. Такой плети я раньше не видел. Она была однохвостая, туго сплетённая из прорезиненной кожи. Вдоль плети в неё были вшиты тонкие металлические нити. Длинная рукоятка была украшена узорами, напоминающими рубцы на теле наказываемого. Одного взгляда на эту плеть мне было достаточно для того, чтобы понять: под её ударами мне придётся несладко.
– Плеть в зубы! К ногам! – последовал жёсткий приказ.
Я взял плеть в зубы за её хвост (за рукоять брать строго настрого воспрещалось, это я знал хорошо) и, дрожа от страха, пополз к ногам Госпожи. Она взяла у меня из зубов плеть в правую руку, а левой крепко взяла меня за волосы.
– Я не буду сейчас тебя связывать и кляпировать, – сказала она, – надеюсь, что ты стойко перенесёшь суровое наказание, которому я собираюсь тебя подвергнуть. Позволяю тебе кричать, только не очень громко.
Раздался свист, и мою спину будто рассекли пополам. Боль была настолько сильной и резкой, что я, будучи привычным к жестоким поркам, всё же не удержался от вскрика. Почти сразу же за этим последовал второй удар, ещё больнее предыдущего. Затем удары страшной плети стали следовать с завидным постоянством и силой, безжалостно врезаясь в мою обнажённую спину, бока и ягодицы. Я изнемогал от нестерпимой боли, и, извиваясь у ног наказывающей меня Госпожи, очень скоро не выдержал и начал кричать.
– Кричишь?! – спрашивала меня беспощадная Владелица, – кричи, кричи. Тем более, что покричать тебе доведётся ещё очень много. И не только сейчас. Но тебе это не поможет. Твои крики – музыка для моих ушей. А когда она мне надоест, я заткну кляпом твой рот и продолжу без всяких помех. Я надеюсь, ты не предполагал, что попал во власть доброй мамочки, которая тебя легонечко пожурит и пошлёпает по попке? Более жестокую Госпожу, чем я, тебе вряд ли удалось бы найти. Что, уже пощады просишь? Нет, рано запросил, я только-только начала во вкус входить.
Я действительно к этому моменту уже начал умолять Госпожу о пощаде. Терпеть такую боль мне уже было невыносимо. Но всё напрасно. Мои мольбы и крики только раззадорили Госпожу, и удары сделались ещё более жестокими. Я не был связан, и, признаюсь, у меня мелькнула мысль попытаться вырваться, защититься от беспощадных ударов. Но я тут же её отбросил и продолжал изнемогать от боли. Позже я расскажу о том, как этот момент отразился на моей дальнейшей судьбе.
В конце-концов свет начал меркнуть перед моими глазами. И только тогда Госпожа прекратила экзекуцию.
– Целуй плеть, – приказала она, и я облобызал истязавшее меня орудие по всей его длине. После этого Госпожа откинулась на подушки и протянула мне для поцелуя… свою обнажённую ножку. Я не поверил своим глазам. Я знал, что это была высочайшая награда, которой меня очень редко удостаивали даже во время сеансов. Но сейчас Госпожа удостаивала меня этой награды. Обливаясь слезами, я приник губами к её маленьким пальчикам и какое-то время лежал, не отрываясь от них и плача навзрыд. Плача от перенесённого жестокого наказания. Плача от счастья, дарованного мне Госпожой. Плача от трепетного осознания своего теперешнего положения.
Госпожа, наконец, легонько стукнула меня ножкой по губам, прекратив мои стенания.
– Ну довольно, довольно. Считай это моим подарком ко Дню начала твоей новой жизни. Я думаю, что второй раз заслужить такую награду тебе доведётся не скоро. А теперь принеси мне ещё бокал вина. И можешь на кухне выпить воды и вымыться.
Окрылённый я пополз к выходу из комнаты. Внутри у меня всё пело. Сбылась мечта моей жизни. Я раб. Я самый настоящий раб. И у меня самая настоящая Госпожа.
Ночь я провёл на коврике у входа в спальню Госпожи.
Моника Глава 6
Наутро…
Нет, сейчас я не буду рассказывать о том, что произошло на следующее утро. Хотя это было моё первое утро, которое я встречал в статусе раба. И то, что произошло тогда, безусловно, заслуживает отдельного описания. Но, тем не менее, происшедшее тогда с разными вариациями повторялось и в дальнейшем. И позже я обязательно об этом расскажу. А сейчас я хочу рассказать о том, что случилось ближе к полудню.
Госпожа сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и держала в руках исписанный листок бумаги. Я стоял перед ней на коленях в одном ошейнике и, потупив взгляд, ожидал приказаний. Мои спина и ягодицы сильно саднили от перенесённой жестокой порки, но это жжение наполняло мою душу восторгом. Оно свидетельствовало о моём теперешнем положении, к которому я стремился всю жизнь.
Кончиком ноги в босоножке Госпожа приподняла за подбородок мою голову и таким образом позволила мне посмотреть на неё. Затем протянула мне этот листок.
– Читай вслух!
И я начал читать.
Домашний этикет раба.
раб обязан подчиняться следующим правилам, установленным для него Госпожой.
1. В присутствии Госпожи раб обязан, если не занят выполнением её приказаний, стоять на коленях, опустив глаза в пол. Поднимать глаза без разрешения Госпожи рабу воспрещается.
2. рабу запрещается заговаривать с Госпожой или задавать ей вопросы без её разрешения. Разрешение говорить он обязан испрашивать ударом лба об пол.
3. раб обращается к Госпоже только на «Вы» с обязательным произнесением слова «Госпожа».
4. Отвечать на вопросы Госпожи раб обязан в почтительном тоне вполголоса, но чётко и внятно. Абсолютно недопустимы дерзость и ирония.
5. На любое действие, не являющееся выполнением приказа Госпожи раб обязан испрашивать её разрешения.
6. раб должен быть правдив перед Госпожой и не иметь от неё никаких секретов и тайн. Он должен честно сознаваться ей во всех своих прегрешениях и помыслах, независимо от степени тяжести наказаний, которые его за это ожидают. Ложь, неискренность, сокрытие правды недопустимы для раба.
7. За любые проступки раб обязан просить прощения у Госпожи. Прощение возможно лишь после наказания.
8. После наказания раб обязан поблагодарить Госпожу. Это единственный случай, когда раб может заговаривать без позволения Госпожи.
9. При входе Госпожи в дом стоящий на коленях раб целует пол у её ног. Затем переобувает её, и, после разрешения Госпожи встать, помогает ей снять верхнюю одежду.
10. Внешний вид раба всегда должен соответствовать нормам, установленным Госпожой.
11. Любое отклонение от вышеперечисленных норм является тягчайшей провинностью раба и строжайше наказывается.
– Ты всё понял? – спросила Госпожа.
– Да, Госпожа, – смиренно, как и предписывалось Этикетом, ответил я.
– Это Этикет именно домашний. Он будет для тебя законом, когда мы одни. В то время, когда мы на людях, ты по вполне понятным причинам будешь придерживаться иных правил. Но помни, что эти другие правила обусловлены не уменьшением моей власти над тобой, а степенью её открытости для окружающих. Понял?
– Да, Госпожа.
– По поводу норм твоего внешнего вида. Ты должен быть всегда чистым, от тебя не должно дурно пахнуть. Конечно, если ты не занят выполнением какой-нибудь грязной работы, которую я тебе прикажу сделать. Но по её выполнении ты снова должен привести себя в надлежащий вид. Время для этого я тебе буду давать. Кроме того, ты всегда должен быть аккуратно подстрижен и гладко выбрит. Причём, – строго сказала Госпожа, – не только на лице. Прямо сейчас ты на коленях поползёшь в умывальную. Вымоешься и хорошо побреешься обычным образом. А затем чисто-начисто сбреешь абсолютно все волосы на своём лобке и яйцах. И самым тщательным образом будешь следить за тем, чтобы это место у тебя было абсолютно гладким, без малейшего намёка на какую-либо щетину. Я буду проверять. И если замечу хоть малейшую небритость, как, впрочем, и на лице, заставлю тебя эти волосы выдернуть пинцетом. Или сжечь огнём. Ясно тебе?
– Да, Госпожа.
– Тогда марш в ванную!
И я пополз в ванную. Как оказалось, приказание Госпожи было выполнить не так-то просто. Особенно, когда дело коснулось волос на моих тестикулах. Но с другой стороны я отчётливо понимал, что сделать это необходимо: отсутствие волос на этих местах – отличительный признак раба. Поэтому я старался изо всех сил. И вот я снова на коленях перед сидящей в кресле Госпожой. Она приказала мне снять с неё зубами за каблучок босоножку, и теперь её ножка была обнажённой. Кончиком этой ножки она провела по моим щекам, затем по подбородку, по верхней губе, проверяя таким образом, нет ли щетины. Видимо осмотр её удовлетворил. Коротко она приказала:
– Встать!
Я поднялся на ноги.
– Руки за голову. Ноги широко расставить.
Я повиновался. Тогда кончиком ножки Госпожа провела по моему выбритому лобку. Мои яйца болтались между моих ног. Госпожа поддела их ногой, и теперь они лежали на её пальчиках. Как бы играя, она стала слегка подкидывать пальчиками своей ножки мои яйца. Сердце моё сжималось от страха, это была сладостная, но всё же пытка – эти места у меня всегда были особенно чувствительны. И тут Госпожа резко ударила меня ножкой по яйцам. Я завопил от боли.
– Стоять! Не двигаться! – жёстко приказала Госпожа. – Ноги шире! Шире, я сказала! Руки за головой держать!
Всхлипывая, я повиновался, и она стала снова играть моими яйцами на пальчиках своей ножки. На этот раз я был ни жив, ни мёртв, с дрожью ожидая следующего удара. И он не замедлил. Обнажённая ножка Госпожи ещё раз с размаху врезалась мне туда, куда я больше всего боялся её визита. На этот раз у меня перехватило дыхание, я согнулся пополам, и через несколько секунд вопль нестерпимой боли вырвался из моего горла.
– Стоять! – гневно крикнула Госпожа. И когда я, повинуясь приказу, с трудом выпрямился, она уже более спокойным тоном сказала:
– Можешь опуститься на колени. Глаза в пол. Так вот, сейчас я преподала тебе наглядный урок. Имей ввиду, что такие проверки я буду делать ежедневно и не по одному разу. И сделала сейчас это, чтобы ты знал, что тебя ждёт в том случае, если я буду недовольна тем, как ты выполняешь этот мой приказ. Но сейчас ты вроде бы хорошо постарался, поэтому экзекуцию, которой я сейчас тебя подвергла, я рассматриваю не как наказание, а как необходимый элемент обучения и становления тебя как моего раба.
И ещё насчёт норм твоего внешнего вида, – добавила Госпожа. – Основной твоей домашней одеждой, как я тебе уже говорила, будет лишь ошейник. И ты должен к этому привыкнуть. На это есть множество причин. Одна из них – любой мой удар, в том числе и туда, куда ты только что получил, как только я захочу его тебе нанести, должен находить именно тебя, а не то, что на тебе надето. И когда я захочу основательно наказать тебя, чтобы мне не пришлось ждать, пока ты разденешься. Кроме того, это поможет тебе свыкнуться с полной твоей открытостью для меня, недопустимости с твоей стороны каких-либо секретов или тайн от меня. Усвоил?
– Да, Госпожа.
– Далее. Мой раб должен быть стройным и подтянутым, всегда в хорошей физической форме. А сейчас у тебя явно лишний жирок. И лишний вес. Поэтому я обязательно позабочусь о том, чтобы ты как можно быстрее от него избавился. И начну в самом ближайшем будущем. Понял?
– Да, Госпожа, – с трепетом ответил я, уже начав осознавать, насколько нелёгким будет моё рабство. И насколько оно будет отличаться от того, игрового, в которое тогдашняя Моника меня погружала ранее.
– Теперь. Я не исключаю, что в дальнейшем я добавлю новые пункты, как к Этикету, так и к Договору. Твоё мнение по этому поводу меня не интересует, как, впрочем, и по любому другому поводу. Ты будешь обязан эти пункты неуклонно выполнять. А сейчас перепишешь этот Этикет красиво и без помарок. Можешь для этого подняться и сесть за стол. Когда перепишешь, мне покажешь.
Я поднялся на ноги и с разрешения Госпожи сел за стол. Вскоре Этикет был красиво переписан, и я, вновь коленопреклоненно, вручил его Госпоже. Она просмотрела и одобрительно кивнула.
– Теперь на колени в угол. Даю тебе час на то, чтобы выучить его наизусть слово в слово. Я проверю. Если допустишь хотя бы малейшую ошибку, будешь строго наказан. После того, как прочитаешь наизусть без запинки, будешь отвечать на мои вопросы.
Что и говорить, это было неожиданным и трудным для меня заданием. Никогда ни в каких играх ранее Госпожа не заставляла меня что-либо учить. Невольно пришли на память школьные годы, когда именно необходимость учить наизусть стихи и прозу, разные правила создавали для меня существенные трудности при обучении. В силу профессиональных навыков я всегда быстро схватывал суть прочитанного, ни никогда не стремился заучивать слово в слово, не видя в этом никакого смысла. Но сейчас была другая ситуация. Госпожа приказала мне выучить наизусть этот документ, И я обязан это сделать. Тем более, что это документ, определяющий статус моего бытия.
И вот я стою на коленях носом в угол комнаты и, шевеля губами, учу пункты Этикета. Госпожа занялась какими-то своими делами. Я прочитал документ несколько десятков раз, и несколько раз мне казалось, что я уже выучил его. Но, пытаясь повторить его наизусть, я обязательно что-нибудь забывал или путал.
Прошёл час. Госпожа вошла в комнату и села в кресло.
– К ногам!
Я подполз к её ногам. Она взяла у меня из рук листок с Этикетом.
– Отвечай.
И я начал декламировать Этикет. До 6-го пункта дошёл вроде бы без запинки. А в шестом вместо «сознаваться» сказал «признаваться».
– Первая ошибка, – сказала Госпожа, – значит, наказание уже заработал. Читай теперь с самого начала.
Я повиновался и вновь начал читать текст с самого начала, на этот раз допустив ошибку в девятом пункте и гораздо более серьёзную, сказав вместо «целует пол у её ног» – «целует её ноги». Это вызвало гнев Госпожи, и она дала мне звонкую пощёчину.
– Ты что же, возомнил, что тебе будет регулярно позволено целовать мне ноги?!
– Простите, простите, Госпожа, – возопил я, рыдая, немедленно осознав свою роковую ошибку.
– Читай с самого начала снова.
Всхлипывая, я снова начал читать сначала. И, видимо, на этот раз мне так удалось сконцентрироваться, что теперь я не допустил ни одной ошибки.
– Ещё раз читай, – приказала Госпожа.
И снова я прочитал без ошибки.
– Ещё раз!
и снова мне это удалось. Воспитание Госпожи уже начало приносить свои плоды.
– Хорошо, – наконец сказала она. – Теперь ответь мне, что ты будешь делать, если захочешь о чём-либо спросить меня? Или что-либо сказать мне?
– Ударом лба об пол испрошу разрешения, Госпожа, – сказал я.
– А если такого не получишь?
– Продолжу стоять молча на коленях, опустив глаза в пол, Госпожа.
– Хорошо. Здесь я могу для тебя сделать одну поправку. Возможно, возникнет ситуация, что тебе очень нужно будет что-то мне сказать, несмотря на мой запрет. Тогда я позволяю тебе ещё раз ударить лбом об пол. В этом случае я, по всей вероятности, разрешу тебе говорить, хотя это не достоверный факт. Но имей ввиду. Если то, что ты в этом случае скажешь, я сочту не столь важным, чтобы позволять тебе говорить, я строго накажу тебя за назойливость. Понял, куки?
– Да, Госпожа.
– А теперь я накажу тебя за серьёзные ошибки при заучивании наизусть Этикета. Возьми пятьдесят листов бумаги и хорошую ручку. Можешь встать.
Когда я принёс требуемые вещи, Госпожа приказала мне взять банку сухого гороха и насыпать на пол в том самом углу, где я учил Этикет. Затем велела взять небольшую скамеечку и положить на неё эти листы.
– А теперь на колени на горох, – приказала она.
Я повиновался. Твёрдые горошины больно впились в мои голые колени.
– Так вот, – сказала Госпожа, – на каждом из этих пятидесяти листов аккуратным почерком должен быть написан текст Этикета. Лишь когда справишься с этим заданием, можешь громко сказать «Готов». И если я сочту нужным, я подойду к тебе для проверки. Сам не смей подниматься с колен. Понял?
– Да, Госпожа.
Она дала мне пощёчину и вышла из комнаты.
Превозмогая острую боль от впивающихся в мои колени горошин, я покорно переписываю текст Этикета.
Моника Глава 7
Утро. Половина седьмого, за окном только-только начинает светать. Но я уже вскакиваю со своей подстилки у двери в спальню Госпожи. Да, теперь моё место здесь. Даже на полу, но в спальне Госпожа не позволила мне спать, отведя мне место за дверью, тем самым ещё раз подчеркнув моё теперешнее положение. Моя постель состоит из тюфяка, брошенного прямо на пол, и грубой дерюги вместо одеяла. Подушки нет. Рабу подушка не полагается.
Внимательно я прислушиваюсь. Но за дверью Госпожи всё тихо – она ещё спит. Тогда я бегом на кухню. До пробуждения Госпожи я должен приготовить ей завтрак. Завтрак Госпожа съедает лёгкий – два яйца, небольшой салат из помидор и огурцов, чашка крепкого горячего кофе. Кофе должен быть горячий к моменту её пробуждения независимо от того, когда она проснётся. Поэтому, сварив кофе, я наливаю его в небольшой термос.
Затем я иду в ванную, моюсь и чисто бреюсь во всех указанных мне местах. И лишь после этого возвращаюсь к двери в спальню и опускаюсь на колени. Проходит ещё около часа. И вот раздаётся долгожданный звонок. Это сигнал к тому, что я могу открыть дверь и вползти в комнату.
– Доброе утро, Госпожа, – смиренным голосом говорю я. Эти слова Госпожа разрешила мне произносить по утрам без особого своего позволения, хотя это и не было оговорено в Этикете.
– Доброе утро, куки. Приготовил завтрак?
– Да, Госпожа.
– Ко мне.
Я подполз к её постели. Госпожа откинула одеяло и кончиком обнажённой ножки приподняла за подбородок мою голову. Теперь я мог посмотреть на неё. Она была полностью обнажённой. На её полных белых грудях выделялись розовые сосочки. В расщелину между стройными ногами спускался чёрный треугольничек волос. С лёгкой улыбкой Госпожа смотрела на меня. Сердце моё замирало от счастья. От сознания того, что я являюсь рабом той, к которой тянулся всеми фибрами своей души несколько последних лет.
– Становись на четвереньки. Повезёшь меня в душ. Там я с тобой кое-чем займусь.
Я послушно встал на четвереньки, и Госпожа уселась мне на спину. Стукнув пятками меня по бокам, она тронула меня с места, после чего положила свои ноги мне на плечи. Сжав ножками мои щёки, она потёрлась об них, проверяя, достаточно ли я гладко выбрит.
И вот мы в душевой. Госпожа соскочила с меня.
– Ложись на пол на спину.
Я повиновался. Госпожа встала надо мной, расставив свои ноги по обеим сторонам от моей головы. И теперь я мог хорошо видеть её междуножие с манящей щелью её вагины. С презрительной улыбкой Госпожа сверху вниз смотрела на меня. Затем медленно стала опускаться на моё лицо. И вот её кисочка в нескольких сантиметрах от моего лица.
– Рот! – приказала Госпожа. – Широко открыть. И так держать.
Я раскрыл свой рот так широко, как только мог, уже догадываясь, что сейчас последует. И не ошибся.
Тёплая солоноватая струя полилась мне в рот. Я едва успевал глотать. Прошло значительное время, прежде чем она иссякла.
– Подлизать, – приказала Госпожа.
Я приподнял голову и начал тщательно вылизывать её кисочку, стараясь полностью осушить её от мочи.
– Так вот запомни, – сказала Госпожа, – туалетом для меня теперь будет служить твой рот. Ты моя вещь, и свою вещь я использую по своему усмотрению. В данном случае как туалет.
Всё то время, пока Госпожа говорила, я внимательно её слушал, ни на секунду не прекращая вылизывать её кисочку. В моей памяти очень хорошо отложилось то жесточайшее наказание во время одного из сеансов, которому Госпожа меня подвергла за самовольную остановку этого процесса. И помня порку новой плетью в первый вечер моего рабства, следы от которой до сих пор жгли мою спину и ягодицы, я очень не хотел вновь подвергнуться такому наказанию. И не прекращал своей работы, пока Госпожа не сказала: «Достаточно».
Затем она поднялась и поставила мне на лицо свою ножку. С наслаждением я вдохнул её аромат. Госпожа чувствительно надавила ногой мне на нос. Затем встала обеими ногами мне на грудь и отвернула кран душа. Сильные струи брызнули прямо мне в лицо.
– Можешь закрыть глаза, – разрешила Госпожа.
Госпожа нежилась под тёплыми струями душа, в обилии стекавшими на меня. Затем завернула кран, сошла с меня и встала, расставив ноги.
– На колени, раб!
Я немедленно встал перед ней на колени. Она указала мне на полочку с бритвенным прибором.
– Побрей мне кисочку. Чисто-начисто выбрей, чтобы она красивая была.
И я, искушённый в искусстве бритья, начал осторожно выбривать Госпоже её восхитительный чёрный треугольничек. Мне даже было его немного жаль, но Госпожа пожелала, чтобы её кисочка была чисто выбритой. Через некоторое время её кисочка предстала перед моим взором во всей своей красе.
– Смотри на неё внимательно, – сказала Госпожа, – это твоё божество, которому ты должен поклоняться, и об удовольствии и идеальной чистоте которого непрестанно заботиться. И горе тебе, если это божество останется недовольным качеством поклонения.
Затем она взяла меня за волосы и прижала к своей кисочке моё лицо.
– Вдыхай его аромат. Глубже, глубже вдыхай. Ты должен ощущать его постоянно, днём и ночью.
Я с наслаждением вдыхал поистине райский аромат кисочки моей обожаемой Госпожи. Затем Госпожа оттолкнула меня от себя.
– Встать!
Я поднялся на ноги. Госпожа указала мне на большое махровое полотенце.
– Вытри меня.
И повернулась ко мне спиной. Я взял полотенце и бережно стал вытирать Госпожу, начиная с её точёных плеч и постепенно спускаясь на спину, талию, округлые ягодицы, ноги. Вытирая ей ноги, я снова вынужден был опуститься на колени.
– Халат, – приказала Госпожа.
Я снял висевший на стене халат и накинул его на плечи Госпоже.
После этого она вновь поставила меня на четвереньки, села на спину и приказала отвезти обратно в спальню. Там она сбросила халат и села на кровать. Откинувшись на подушки, развела свои ножки, и моему взору вновь предстала её красавица кисочка. Я как заворожённый смотрел на неё, пока не получил удар ногой Госпожи по лицу.
- Очнись, дуралей. И заруби себе на носу, что эта моя поза сама по себе является тебе приказом к исполнению своих обязанностей. Приступай, живо!
И я, придя в себя, приник языком к моему божеству.
Боже, какое это было счастье. Как я был благодарен моей обожаемой Госпоже, поработившей меня. Мой язык проделывал трюки, близкие к акробатическим. По счастью в этом у меня уже был значительный опыт и умение. Оргазм Госпожи не заставил себя долго ждать, и мне в лицо хлынули её соки, которые я с упоением принимал в себя. И я уже знал, что после оргазма Госпожи ни в коем случае нельзя останавливаться и как можно быстрее довести её до следующего. А потом до следующего…
Госпожа расслабленно лежала, закинув руки за голову. Она была довольна мной, её верным рабом. Кончиком своей ножки она ласково потрепала меня по щеке. Слёзы хлынули из моих глаз, и я распростёрся ниц перед своей Госпожой.
– Ну, ну, успокойся, – сказала она, – не то мне тут же придётся наказать тебя. Неси завтрак. И сигарету.
Госпожа пила ароматный горячий кофе и уже не обращала внимания на меня, стоящего перед ней на коленях с опущенной вниз головой.
Через некоторое время она уже одетая уходила по своим делам, бросив мне листок с приказаниями. Их было столько, что скучать мне не придётся
Моника Глава 8
По счастью мне удалось очень хорошо выполнить все приказания Госпожи, и день закончился так же хорошо, как и начался. Вечером я удостоился поцелуя туфельки Госпожи. И я был на седьмом небе от счастья. Но уже то, что случилось на следующий день, спустило меня с облаков на землю и послужило для меня таким уроком, который запомнился мне надолго.
Следующий день пришёлся на воскресенье. И часов в десять утра раздался телефонный звонок.
– Возьми трубку, – сказала мне Госпожа.
Я снял трубку. Звонил мой давний приятель и коллега по работе Майк Боровски. Мы дружили, что называется, семьями. Он и его жена Люси были постоянными нашими гостями. Люси была маленькой блондиночкой с пышными формами, и Майк от неё был без ума. Хотя доставалось ему от неё иногда по первое число. Глядя на их весёлые препирательства, я как-то ещё давно высказал Монике предположение. А не является ли Майк на самом деле её рабом? Моника рассмеялась и сказала.
– Уверена, что нет. Прежде всего, потому, что если бы это было так, то об этом бы знала не только я, но и все остальные наши знакомые.
И действительно. Важная информация в голове такого создания как Люси не задерживалась. И конечно такой особенностью жизненного уклада она бы немедленно поделилась со всеми и в первую очередь с Моникой.
Со своей стороны и мы с Моникой (я говорю Моникой, а не Госпожой, поскольку сейчас речь идёт о ней как обычной весёлой общительной женщине, душе компании) не давали им скучать. И нередко наезжали к ним даже без предупреждения.
– Хэлло, Роберт, – сказал Майк, – что вы с Моникой скажете по поводу того, чтобы хорошенько оттянуться в парке Эндрюса. Там сегодня выступает Билл Гарден со всей своей джаз-бандой. Как следует погуляем, а потом поедем к нам. Думаю, часок-другой посидеть за хорошим мартини нам не помешает. Ну так как?
– Хэлло, Майк, – обрадовался я, – я с удовольствием. Сейчас узнаю, как Моника на это смотрит.
И сказав это, тут только я осознал, что теперь лёгким и непринуждённым отношениям с друзьями пришёл конец. Узнать, как на предложение Майка смотрит Моника, я не мог при всём своём желании. Моники для меня больше не существовало. А существовала лишь моя строгая и неумолимая Госпожа. И если Госпожа мне сейчас не позволит говорить, то я не знал, что мне сказать Майку. Если мне вообще что-то будет позволено ему говорить.
Госпожа сидела в комнате на диване. Войдя в комнату, я немедленно опустился на колени (как обычно, на мне был лишь ошейник) и ударил лбом об пол, испрашивая позволения говорить.
– Говори, – сказала Госпожа. – Но только кратко.
– Звонит Майк, Госпожа, – вполголоса произнёс я, – он приглашает погулять в парке Эндрюса и потом поехать к ним на мартини.
– Майк? Люси тоже едет?
– Да, Госпожа.
Госпожа немного подумала.
– Ну что же. Пожалуй, мы составим им компанию. Кстати, – строго прибавила она, – это будет неплохим экзаменом для тебя. Иди, скажи Майку, что мы идём.
На коленях выполз я из комнаты и вновь схватил телефонную трубку.
– Алло, Майк, мы с Моникой идём.
– Отлично. Тогда встречаемся в двенадцать у входа в парк. О кей?
– О кей.
И я положил трубку. И тотчас раздался требовательный голос Госпожи.
– Ко мне.
Через несколько секунд я был у её ног.
– Что он сказал? – спросила Госпожа.
– Он сказал, что встречаемся в двенадцать у входа в парк.
– И на это ты сказал «о кей»?
– Да, Госпожа, – испуганно пролепетал я.
– А ты у меня спросил?
– Нет, Госпожа, но я думал…
Оглушительная пощёчина прервала меня.
– Так значит, для тебя Майк определяет время встречи?
– Нет, Госпожа, – чуть не зарыдал я, – простите, простите, Госпожа.
– Плеть!
Рыдая, я подполз к её ногам с плетью в зубах. Госпожа взяла меня за волосы и нанесла мне такой удар плетью по голому телу, что я завизжал от боли.
– Молчать, скотина! Не шевелиться!
И она нанесла второй удар, наискосок спины, ничем по боли не уступавший первом. Изо всех сил я стиснул зубы, чтобы не издать ни звука – так приказала Госпожа. И последовавшие вслед за первыми двумя ещё восемь жестоких ударов плетью я вынес также без единого стона. Госпожа дала мне поцеловать плеть.
– Сейчас я прощаю тебя, учитывая, что этот твой проступок произошёл впервые, твоё искреннее раскаяние и то, что ты стойко вёл себя во время наказания. Но имей ввиду. Вторая твоя провинность сегодня будет роковой для тебя. А сейчас в спальню.
В спальне она приказала мне встать на четвереньки перед трюмо и села на меня как на скамейку.
– Не вздумай пошевелиться, – строго сказала она.
И сидя на мне, она начала наводить себе макияж. Затем она встала и приказала прислуживать ей при одевании. Большого опыта в профессии горничной у меня ещё не было, поэтому я получил несколько вполне заслуженных пощёчин за неумение и неловкость.
– В дальнейшем за эти вещи буду наказывать гораздо строже, – сказала Госпожа, – так что учись поскорее.
Затем она сняла с меня ошейник.
– Иди, одевайся.
Я поймал себя на том, что с ошейником расстался с явным сожалением, хоть это было на время. Мне захотелось сказать об этом Госпоже. Испросив позволения говорить установленным для этого способом, я признался Госпоже в этом чувстве.
– Мне приятно это слышать, – сказала она. – Но важно, чтобы ты так же честно признавался мне не только в хороших твоих мыслях, но и в плохих. И при этом тебя не останавливал бы страх наказания, которому я, безусловно, подвергну тебя за эти мысли, причём это наказание может быть очень и очень жестоким.
– Я во всём буду признаваться Вам, Госпожа, – ответил я, – и страх наказания меня не остановит, я приму его с покорностью. И оно будет мне в облегчение, поскольку гораздо более тяжкое наказание для меня – носить вину в себе.
Госпожа легонько стукнула меня носком туфли по губам.
– Разболтался. Марш одеваться.
Но я чувствовал, что она была довольна.
И вот мы в парке. Я не буду пересказывать всё, что происходило там. Все перепалки между Майком и его очаровательной супругой. Раскрасневшееся смеющееся лицо моей Госпожи. Наслаждение, полученное нами всеми от выступления Билла Гардена. Моника (когда она для меня ещё была Моникой) очень любила этого музыканта. Весёлый обед в ресторанчике на открытом воздухе. И мы едем к Боровски домой. Там весёлый ужин. И тут выпитое вино подействовало на меня не лучшим образом. Я начал слишком громко и весело разговаривать, явно выходя за рамки приличия. Майк и Люси были нашими близкими друзьями, поэтому в их присутствии мы обычно не стеснялись. Майк тоже захмелел и начал рассказывать пошлые анекдоты, на которые я отвечал громким хохотом. Затем он облапил Люси, та шлёпнула его по физиономии.
– О, – сказал я, – сейчас будет серьёзное наказание.
– Роберт! – резко сказала Моника.
– Да, дорогая.
– Ты слышал, что я тебе сказала?
– Всё, всё, молчу.
– А ну-ка идём.
И она встала из за стола. Я начал было тоже подниматься, но пьяный Майк в меня вцепился и насильно усадил на место. Моника уже вышла из комнаты, а я всё продолжал сидеть в обнимку с Майком. Люси тоже ушла к себе. И лишь через несколько минут до моего помутнённого разума дошло, что происходит. Я вскочил из-за стола и, отшвырнув Майка, выбежал вслед за своей Госпожой. Но, выскочив на улицу, я увидел лишь свет задних фар отъехавшей нашей машины.
Моника Глава 9
В безумном отчаянии от случившейся ужасной вещи я забегал по дороге в поисках попутной машины. У меня мелькнула мысль взять машину Майка, но я вспомнил, что у неё спущено колесо. И к тому же я был выпивши, и любой полицейский мог меня остановить. Время было позднее, а Майк жил в малонаселённом районе, поэтому как назло ни одной машины не было видно. Прошло минут двадцать, прежде чем возле меня остановился какой-то фургон. Я запрыгнул в него и уселся рядом с насквозь прокуренным водителем. Фургон тащился со скоростью черепахи. Прошёл час с лишним, прежде чем я оказался у дверей нашего дома. Они были закрыты. Но в окнах горел свет, то есть Госпожа уже была дома.
Я позвонил в дверь. Никакого ответа. Я не мог допустить, что Госпожа не слышит звонка, он был достаточно громким. Поэтому не решился звонить ещё раз и стал ждать. Но дверь не открывалась. Я сунул руку в карман, где у меня лежали ключи. Но когда я попытался открыть дверь ключом, выяснилось, что она заперта изнутри на предохранитель. Больше я пытаться открывать не имел права. Иначе это была бы назойливость. И единственным выходом для меня было стоять и ждать. И стоять, конечно же, на коленях. Я опустился на колени возле двери, рискуя, что меня кто-то может увидеть. Но другого выхода не было, я уже понимал, что иначе в дом мне не попасть. Опустив голову, я простоял так около часа. Я слышал, что сзади меня по дороге ходят какие-то случайные припозднившиеся прохожие. Недоумевающие возгласы, смех, окрики по моему адресу говорили о том, что меня заметили. Но видимо большинство из зрителей сошлось во мнении, что какой-нибудь воздыхатель стоит на коленях перед дверями своей возлюбленной. И мало помалу крики прекратились.
И наконец я услышал, что за дверью щёлкнул предохранитель, и через несколько секунд дверь приоткрылась. Я выждал ещё несколько минут, затем, не поднимаясь с колен, вполз в прихожую.
Госпожи не было. Лишь на столике лежал ошейник с прикреплённой к нему цепью, а в углу на полу был насыпан сухой горох. Более красноречиво нельзя было бы дать мне понять, что я должен сделать. Я быстро разделся донага, надел ошейник и защёлкнул замочек. Защёлкнуть замочек я мог самостоятельно, но открыть его можно было лишь ключиком, находящимся у Госпожи. И после этого встал носом в угол коленями на сухой горох, который сразу же больно в них впился.
Скрестив руки за спиной и выпрямившись (на пятки садиться категорически запрещалось), я простоял так около двух часов. И наконец я услышал звонок из спальни. Госпожа приказывала мне ползти туда.
С трудом я пополз в спальню. Дверь туда была открыта, и я вполз.
Госпожа сидела в кресле. Голова моя была низко опущена, и я видел лишь её ноги, на которых были подкованные металлом сапоги на высоких каблуках-шпильках.
– Нос в пол! – последовал жёсткий приказ.
Я немедленно повиновался, уткнув нос в пол. Госпожа встала и подошла ко мне. Острым кованым носком сапога она сильно ударила меня по рёбрам.
– Аххх! – вырвалось у меня.
– Молчать, тварь! – крикнула Госпожа и ударила ещё раз в живот. Я упал на бок.
– Встать, скотина! На колени!
Не в силах сдержать рыдания, я поднялся на колени и почти сразу же снова упал от сильного удара кованым сапогом в бок.
– На колени, я сказала! – в бешенстве крикнула Госпожа.
Плача уже навзрыд от сильной боли, я поднялся снова на колени. Госпожа вновь свалила меня ударом сапога по рёбрам и теперь не стала приказывать становиться на колени, а стала избивать меня сапогами лежащего. Теперь сквозь застилавшие мои глаза слёзы я мог увидеть Госпожу. На ней была короткая чёрная юбка и чёрная кожаная куртка-безрукавка, надетая на голое тело. Ноги выше сапог обтянуты чёрными чулками. Лицо выражало предельную жестокость и гнев. Я даже редко видел у своей Госпожи такое выражение лица.
От жестоких ударов в живот, грудь, бока, бёдра я ревел белугой.
– Я приказала тебе молчать, скотина, ты что, не слышал?!
Стиснув зубы, я постарался не издать ни звука, когда сапог Госпожи в очередной раз врезался в мои рёбра. Затем она обошла моё скорчившееся на полу тело и ударила сапогом по спине, затем ещё раз. Затем нанесла несколько ударов по ягодицам и ногам. Затем она наступила мне ногой на голову так, что подошва сапога прижала мою щёку, а острый каблук впился в шею.
– А теперь отвечай мне, гнусный червяк, понимаешь ли ты, что ты сегодня позволил себе совершить?
– Да, Госпожа! – стеная, ответил я.
– Тогда говори.
– Простите, умоляю, простите, Госпожа!
Госпожа так сильно надавила мне подкованной подошвой сапога на щёку, что мне показалось, что моя челюсть сломалась.
– Я приказала тебе на вопрос отвечать, а не прощения просить!
– Я ослушался Вас, Госпожа, когда Вы мне приказали.
Госпожа ударила меня ногой в спину.
– Это было последнее твоё преступление. А до этого?
– Я безобразно себя вёл, Госпожа.
Ещё удар сапогом, на этот раз по шее.
– Так значит, мерзкая тварь, стоило тебе оказаться за пределами этого дома, как ты решил, что ты уже свободный человек, а не раб?
– Нет, нет, Госпожа, пожалуйста, поверьте мне, я никогда так не думал, – захлёбываясь рыданиями, отвечал я.
– Что я тебе говорила по поводу твоего поведения на людях? Отвечать, тварь!
И вновь сильный удар ногой в живот.
– Вы говорили, Госпожа, что не власть Ваша надо мной уменьшается, а степень открытости этой власти для окружающих.
– И ты что же, забыл об этом?
– Нет, нет, Госпожа, не забыл, не забыл! Простите, простите меня, больше никогда, никогда этого не повторится. Прошу Вас, поверьте мне! – рыдал я, будучи уже близким к состоянию безумия. Но Госпожа безжалостно нанесла мне следующий удар сапогом, на этот раз по лицу, разбив мне в кровь губы. Затем сильно ударила сапогом по носу, и из него также хлынула кровь.
Ослеплённый нестерпимой болью, залитый кровью и слезами я был охвачен единственной мыслью – как вымолить прощение у Госпожи за свой отвратительный проступок. И за это дарованное мне прощение я готов был сейчас без колебаний пожертвовать даже жизнью.
Рыдая навзрыд, лёжа в кровавой луже на полу, я продолжал умолять Госпожу о пощаде и прощении.
– Лечь, – приказала Госпожа, – лицом вверх!
Я распростёрся навзничь, и Госпожа встала мне на грудь, вонзив в моё тело острые каблучки сапог. Сдавленный стон вырвался из моей груди. Госпожа переставила одну ногу мне на лицо, поставив острый каблук мне на подбородок, а носок сапога на лоб. Сильно надавив каблуком, она вынудила меня открыть свой окровавленный рот. Затем погрузила каблук в него.
– Лизать, тварь!
И я покорно начал облизывать её каблук. Через минуту она вынула его из моего рта и приподняла ногу, оставшись стоять у меня на груди на одной ноге, в результате чего другой каблук глубже впился в моё истерзанное тело.
– А-а-а-а! – от нестерпимой боли завопил я.
Госпожа внимательно посмотрела на извлечённый у меня изо рта свой каблук.
– Скотина, ты его запачкал кровью! Облизывай снова!
И она вновь погрузила этот каблук в мой рот. И я, изнемогая от боли и невероятного желания всё же вымолить прощение Госпожи, снова принялся его облизывать, пока он не стал совсем чистым. Затем Госпожа приказала точно так же вылизать и другой каблук. После этого встала каблуками на мои соски. И глядя сверху вниз мне в глаза, сказала:
– Хорошо. На первый раз я поверю тебе. И прощу тебя. Но имей ввиду, если подобное сегодняшнему повторится ещё раз, то я подумаю над тем, нужен ли мне вообще такой раб. Поскольку самого жестокого наказания не хватит, чтобы искупить этот повторный проступок. Ты понял меня?
– Да, Госпожа, – захлёбываясь рыданиями, отвечал я, но на этот раз рыданиями счастья – счастья прощения, дарованного мне моей Госпожой.
– Хочу надеяться, – ответила Госпожа.
Затем она сошла с меня и села в кресло.
– К ногам. На колени.
Я встал на колени перед своей Госпожой.
– Целуй сапог.
И позволение прижаться к губами к блестящей поверхности её сапога означало, что мне, наконец, даровано то прощение, к которому я так стремился несколько последних часов.
Моника Глава 10
Наутро после этого кошмарного вечера всё моё тело болело, ныло, и было покрыто ссадинами и синяками. Губы и нос распухли. Подкованные сапоги Госпожи оказались прекрасным орудием для наказания. Я с ужасом подумал о том, что сейчас мне нужно идти на работу. В каком же я виде приду? Что скажу? Но сейчас было шесть часов утра, и, прежде всего, я должен думать о своих обязанностях. Через час я стоял на коленях перед Госпожой, которая сидела на кровати и пила приготовленный мною кофе. Выпив кофе, она приподняла кончиком обнажённой ноги мою голову и осмотрела меня.
– Красавец, нечего сказать, – усмехнулась она, – ну что же, сам виноват. Я надеюсь, что ты получил хороший урок. Ладно, ничего страшного. На работе скажешь, что возвращался пешком от Майка, был пьяный, на тебя напали какие-то подонки, избили тебя и забрали все деньги. И ты их не помнишь. А жена разозлилась на тебя и уехала раньше. Так оно и было. А сейчас подай мне вон тот тюбик.
Я подал Монике белый тюбик, и она, велев мне встать на четвереньки, выдавила мне на спину какую-то мазь, затем растёрла её по всей спине. Чувствительно щипало, но разве эти щипки могли сравниться с тем, что мне довелось вчера перенести. Затем Госпожа дала мне этот тюбик в руки.
– Намажешь себе остальные избитые места, хорошо вотрёшь. Затем губы и нос. Иди, занимайся собой. Я сама оденусь.
Со слезами благодарности Госпоже я выполз из спальни.
Через полчаса в прихожей я стоял перед Госпожой на коленях уже одетый для выхода на работу. Госпожа внимательно осмотрела меня, затем похлопала по щеке.
– Иди. А вечером я немного займусь тобой.
И она повернулась и ушла в комнату.
На работе первый, кого я встретил, был Майк. Когда он меня увидел, у него отвисла челюсть.
– Боже, Бобби, что с тобой?
– А это с тебя надо спросить, пьяная скотина, – окрысился я.
Физиономия Майка и впрямь была несколько опухшей после вчерашнего.
– То есть как? – не понял он.
– Моника разозлилась на меня и уехала. Мне пришлось идти пешком. И ко мне пристали какие-то подонки. Ну и вот…
– Да-а-а, – протянул Майк. – Извини, приятель, я что-то вчера совсем не в форме был. Но у тебя всё же положение получше моего.
Настал черёд удивляться мне.
– В каком смысле.
– Тебя хоть какие-то подонки отдубасили. А меня, представляешь… собственная жена.
– Как?
– Ты, скотина, бросил меня одного. А Люси вернулась.
– Ну и…
– Ну и вот.
Майк отвернул воротник рубашки, и я увидел у него не шее здоровенный синяк.
– Это она бейсбольной битой, – объяснил он, – она хотела мне по голове попасть, да я успел отклониться, и она попала по шее.
– А потом что?
– А потом я вскочил и вырвал у неё эту штуку. Так она, дрянь, укусила меня.
И тут Майк закатал рукав, и я действительно увидел на его руке след от зубов.
– Твоя Моника, хоть разозлилась на тебя, – продолжал Майк, – взяла и уехала. А драться ей бы и в голову не пришло, не то, что моей белокурой бестии.
Когда я это услышал, меня, несмотря на всё пережитое вчера, разобрал смех. Знал бы Майк действительное происхождение синяков на моём теле.
– Ты чего смеёшься? – спросил Майк.
– Да так. Ничего, – фыркнул я. – Ладно, пошли работать.
Остальной день прошёл как обычно, если не считать ещё нескольких удивлённых возгласов моих коллег по поводу моего внешнего вида. Но странное чувство овладело мной. У меня не было смущения из-за этого, а тем более стыда. Наоборот, было чувство гордости. Я поймал себя на том, что мне приятно, что люди видят эти синяки. Я горжусь тем, что ношу на своём лице отметины, оставленные моей Госпожой. И мне совсем не хотелось, чтобы эти следы зажили. Я хотел носить их всегда.
Когда после работы я уже обнажённый и в ошейнике стоял перед Госпожой на коленях, она спросила меня, как прошёл день. Я рассказал про разговор с Майком. Рассказал и о том, как Майк мне позавидовал. Моника рассмеялась.
– Ну, драться мне бы действительно в голову не пришло. Совсем другое дело – наказать провинившегося раба.
И она дала мне достаточно чувствительную пощёчину.
– Что ещё? – спросила Госпожа.
И вот тут я и рассказал Госпоже о своих чувствах по поводу синяков. Она загадочно посмотрела на меня.
– Мои постоянные отметины ты будешь обязательно носить, – сказала она. – Но всё дело в том, что я ещё не решила, какие именно. Первое время я думала ограничиться татуировкой. Но теперь мне она кажется недостаточной. Мне нужно нечто более основательное.
С этими словами Госпожа поднялась с кресла и обошла меня вокруг. Похлопала по щекам, дав одну сильную пощёчину. Затем пригнула мою голову вниз.
– На четвереньки.
Я подумал, что она хочет сесть на меня, но ошибся. Она провела рукой по моей спине, затем по ягодицам. Похлопала рукой по правой ягодице.
– Стой так.
Она куда-то отошла, и я услышал, как она что-то ищет в ящике своего стола. После этого она снова подошла ко мне и начала что-то рисовать на моей правой ягодице, где только что хлопала рукой. Она рисовала довольно долго. Затем отошла, посмотрела, подошла и снова начала что-то подправлять.
– Так, ну вот это что-то похожее на то, что я хотела, – сказала она как бы сама себе. Я, конечно, не осмеливался спросить, что там у меня происходит, не было у меня права задавать Госпоже вопросы. А тем временем Госпожа, посмотрев ещё несколько минут, взяла кусок ваты, смочила его в чём-то и протёрла мою ягодицу, видимо стерев то, что было там нарисовано. Затем коротко приказала:
– На колени.
Я снова встал на колени, а Госпожа села в кресло.
– Запоминай приказания, – сказала она, – повторять не буду.
И продиктовала мне целый перечень приказаний, связанных с домашними делами. Запомнить их с первого раза было действительно непросто, но я, напрягши своё внимание, постарался запомнить.
– Выполнять, – приказала Госпожа и, встав с кресла, легла на диван, включив телевизор. Что она рисовала на моей ягодице, я так тогда и не узнал. Стало мне это известно лишь месяц спустя.
Приказания Госпожи я выполнил с некоторыми погрешностями, за что был наказан – Госпожа выпорола меня плетью. Затем я просил прощения. Но самый главный сюрприз ожидал меня впереди.
Когда уже мы готовились ко сну, Госпожа неожиданно подозвала меня к себе.
– Встать! Ноги расставить!
Сердце моё сжалось – видимо сейчас вновь меня ждёт экзекуция баллбастингом. Но я ошибся. Госпожа взяла продолговатую коробку и открыла её. В ней находился небольшой прибор, состоящий из металлического кольца с зажимами и маленького блока. Кроме того, в коробке находился продолговатый пульт, похожий на обычный пульт дистанционного управления электронными средствами. Госпожа открыла маленький замочек, и кольцо разжалось. Затем она двумя пальцами оттянула вниз мою мошонку и надела кольцо на неё поверх яиц. Затем защёлкнула замочек, и кольцо плотно охватило мои яйца.
– На четвереньки!
Я встал на четвереньки.
– К двери!
Я пополз к двери, и вот тут случилось то, чего я никак не мог ожидать. Мои чресла вдруг ударило током. Ударило так, что я подскочил и упал на спину.
– Ну как ощущение? – спросила Госпожа. Но я от боли и от изумления не мог вымолвить ни слова.
– Встать! – звучит строгий приказ, и я с трудом поднимаюсь на ноги. И тут я увидел, как Госпожа нажала кнопочку на пульте. И вновь меня прямо по яйцам ударило током так, что я затрясся, а потом упал.
– Ну что ж, вроде работает, – удовлетворённо сказала Госпожа, и затем приказала:
– К ногам.
Дрожа от полученных разрядов, я подполз к её ногам. Госпожа строго посмотрела на меня.
– Эту вещь ты теперь будешь носить всегда. Это будет тебе вместо пояса целомудрия. Тебе он не нужен, поскольку я знаю, что мастурбировать без моего разрешения ты не осмелишься. А вот в необходимости этой вещи после вчерашнего происшествия я теперь не сомневаюсь. С её помощью я получаю возможность воздействовать на тебя независимо от времени и места, где мы находимся. И если бы этот девайс на тебе был вчера, возможно это избавило бы тебя от вчерашнего наказания. Я бы просто нажала кнопочку на пульте, который лежал бы в моей сумочке, ты бы дёрнулся, пьяный Майк ничего бы не заметил, но ты пришёл бы в себя. Так что носить эту штучку в твоих же собственных интересах. Кроме того, я могу ею пользоваться даже в том случае, когда мы не вместе. Здесь радиопередатчик с радиусом действия в 10 километров. Поэтому моё недовольство ты очень хорошо сможешь почувствовать и будучи далеко от меня. Кроме того, наличие на тебе этой вещи поможет тебе постоянно чувствовать себя моим рабом. В сауну просто так ты уже пойти не сможешь. А я знаю, что Вы любили с Майком и Фредом туда захаживать и пиво тянуть.
Фред Барклей был ещё одним моим закадычным приятелем. И мы действительно любили после работы иногда зайти в сауну и попить пива, завернувшись в простыни. С этим девайсом теперь это будет затруднительно. Но опять же, я не почувствовал досады по этому поводу. Наоборот. Сердце моё переполняла гордость. Теперь я буду постоянно носить на себе атрибут власти моей Госпожи.
Моника Глава 11
К тому времени, о котором я буду сейчас рассказывать, вся моя собственность, то есть дом, машина, все счета были переведены на имя Госпожи. У меня не осталось ничего своего, кроме счёта в банке, на который мне переводили зарплату за работу в нашей фирме. Когда я получил очередную кредитную карточку, я, не распечатывая конверт с пинкодом, вечером, стоя, как обычно, на коленях, вручил карточку и конверт Госпоже, у которой отныне она и находилась. И теперь наличные деньги я мог получить лишь из рук Госпожи. Конечно, я мог написать заявление об утере карточки и потребовать её аннулировать и выдать мне новую. Но, во-первых, мне такой вариант даже в голову не пришёл. А во-вторых, Госпожа всё же приказала мне написать расписку, согласно которой я отдаю карточку с указанием номера ей на хранение. И я уже не мог сказать, что карточка утеряна. Теперь реально во власти Госпожи было, когда ей этого захочется, выгнать меня на улицу и лишить всего. Конечно, и в этом случае я не умер бы с голоду. Моя голова, мои руки, мой опыт, знания, силы оставались при мне и в этом случае. Оставалась и моя работа, с которой меня никто пока не собирался выгонять. Но моя бывшая супруга решила идти до конца в том, чтобы стать моей реальной Госпожой. И её острый аналитический ум, который ещё так недавно, возможно, спас меня от тюрьмы, теперь сработал в противоположную сторону. Она приказала мне подписать несколько документов, из которых неопровержимо вытекала моя причастность к крупным финансовым афёрам, в том числе и той, о которой шла речь в начале этой повести. И окажись эти документы в судебных инстанциях, мне неминуемо грозило бы долгое тюремное заключение. И уже ничто меня бы не спасло.
Эти документы Госпожа положила на хранение в банк.
О таких своих действиях Моника (тогда ещё Моника) предупредила меня ещё до подписания Договора.
– Это необходимо, – сказала она. – Лишь в этом случае я могу почувствовать себя реальной и действительно полновластной твоей Госпожой, а ты – моим абсолютно бесправным рабом. И ты должен пойти на это с открытыми глазами.
И я не мог не признать её правоту.
Это она сказала до подписания Договора. А сейчас она просто, без всяких объяснений и напоминаний приказала мне подписать бумаги. Что я беспрекословно и сделал.
Что и говорить, теперь в моей душе поселился страх. Реальный страх утратить всё. И полное осознание того факта, что теперь вся моя судьба, всё моё будущее зависит только от Госпожи. Могу ли я быть уверенным, что она не использует таких своих возможностей? Она не дала мне никаких успокоительных соображений на этот счёт. Наоборот, после того, как я подписал эти документы, Госпожа стала со мной обращаться намного строже. В её отношении ко мне я, пожалуй впервые за всё время, почувствовал глубокое презрение. И несколько раз были моменты, когда мне казалось, что она вот-вот выгонит меня вон.
Особенно ёкнуло моё сердце, когда я случайно услышал её разговор по мобильному телефону. Она явно разговаривала с мужчиной. Причём мужчиной, которого я не знал. Госпожа была весела, часто смеялась. Затем прозвучало:
– Ты хочешь завтра? Так скоро?
Затем после паузы.
– Ну, я не знаю. Возможно, я перезвоню тебе.
И ещё после паузы.
– Нет, его нет. И завтра не будет.
И потом.
– Ну, если ты этого так хочешь, я не против.
На этом разговор закончился. Внутри меня всё оборвалось. Неужели это всё? Я поймал себя на том, что, если бы я был по-прежнему мужем Моники, а не рабом строгой Госпожи, я бы обязательно спросил, кто это звонил. Но теперь я этого не мог сделать. Более того, я теперь не имел права проявить даже малейшего намёка на неудовольствие. Скажу честно, никогда мне это не было так трудно, как сейчас. Но с другой стороны эта ситуация как нельзя лучше подчёркивала моё теперешнее положение.
И всё же, как я ни старался, моё состояние не ускользнуло от внимания Госпожи.
– В чём дело? – строго спросила она, когда я, стоя перед ней на коленях, мыл её ноги в душевой.
– Ни в чём, Госпожа, – еле слышно пробормотал я.
Оглушительная пощёчина была мне ответом.
– Ты что, врать мне вздумал? Я же вижу твою морду.
– Нет, нет, Госпожа, – всхлипнул я.
– Ах нет? Мне показалось, что ты чем-то недоволен.
– Нет, нет, Госпожа, – чуть не плача, повторил я.
Вторая пощёчина.
– Читай Договор. Наизусть!
И я начал читать Договор. Когда я прочитал пункт 6, Госпожа остановила меня.
– И ты сейчас смеешь мне врать, что не проявляешь неудовольствие?
На этот раз я молчал, глотая слёзы.
– Ноги раздвинуть! Быстро! – крикнула она.
Дрожа от страха я раздвинул ноги, и нога Госпожи врезалась мне в пах. Я с воплем упал на каменный пол душевой.
– Мразь! – с невыразимым презрением сказала Госпожа и плюнула на меня. – Живо говори, в чём дело, иначе изобью до полусмерти.
Я должен был признаваться своей Госпоже во всех посещающих меня мыслях. И у меня не было иного выхода, как сознаться ей в том, какое убийственное впечатление на меня произвёл её разговор по телефону.
– Так ты что же, тварь мерзкая, из-за этого возомнил, что имеешь право на недовольство?! Быть может, я у тебя разрешения должна была спросить, с кем и как мне разговаривать?
Наказание, которому меня Госпожа подвергла после этого, было более, чем суровым. Пинками ног она загнала меня в туалет. Затем приказала мне связать себе ноги, привязав лодыжки к бёдрам, после чего заставила меня встать на колени перед унитазом. Теперь я стоял на одних коленях, под которые заблаговременно была насыпана металлическая дробь. Затем связала мне руки за спиной и, наступив мне ногой на затылок, плотно прижала моё лицо к дну унитаза. В её умелой руке засвистела плеть, и вскоре всё моё тело содрогалось от жгучих нещадных ударов. Нанеся их несколько десятков, она встала надо мной, поставив свои ноги по бокам унитаза, и обильно помочилась мне на голову. Затем приказала задрать голову и вылизать её кисочку. После чего вновь прижала мою голову к дну унитаза.
– Будешь так стоять столько, сколько я сочту нужным. А потом я снова выпорю тебя плетью. Быть может, тогда поймёшь, какие у раба мысли должны быть.
И, пнув меня ногой, она вышла из туалета.
В таком мучительном положении я простоял три часа. Когда это время истекло, дверь туалета открылась, и на пороге появилась Госпожа. Я был вновь жестоко выпорот, и лишь после этого Госпожа освободила меня.
Я упал к её ногам и, заливаясь слезами, начал просить прощения за свои недопустимые мысли. Но Госпожа оттолкнула меня ногой.
– Молчать, скотина!
После этого она дала мне целый ряд приказаний по домашним делам. До поздней ночи я работал, не покладая рук.
Утром с тяжёлым сердцем пошёл я на работу. Таким униженным и опущенным я не чувствовал себя никогда. Но ещё тяжелее мне стало вечером, когда я вернулся с работы.
Госпожа встретила меня у входной двери.
– Раздевайся! Быстрее! Нормальные мужчины не должны видеть такую мразь как ты.
И когда я разделся догола и надел ошейник, она пинками погнала меня по коридору в чулан. Там, если читатель помнит описание наших с Моникой сеансов, стояла клетка для раба. Когда-то в этой клетке мне довелось провести целую ночь. И вот сейчас я вновь был в неё загнан. С лязгом захлопнулась дверь клетки, в замке повернулся ключ.
Перед тем, как выйти из чулана, Госпожа просунула сквозь прутья решётки руку и крепко взяла меня за волосы. Затем запрокинула мне голову. Я невольно взглянул на неё. И поразился тому безграничному презрению, которым был переполнен её взгляд. Никогда, никогда раньше, ни у Моники, ни даже у Госпожи я не видел такого взгляда. Это был совершенно незнакомый мне взгляд, нисколько не похожий на взгляд той, во власть которой я отдавался.
Несколько секунд она смотрела на меня таким взглядом. Затем плюнула мне в лицо, попав в глаза.
– Мрааааазь, – не сказала, а как бы прошелестела она.
Оттолкнув меня таким жестом, будто она отряхивала с рук налипшую на них грязь, она повернулась и вышла из чулана.
Свет погас.
И, будучи не в силах сдерживаться, я горько заплакал. Только теперь я понял, как права была Моника, когда говорила, что одно дело фантазии, желания, и совсем другое – реальность.
И с ужасом я почувствовал, что во мне впервые с начала моего рабства шевельнулось желание освободиться от него. Но поздно. Обратной дороги уже не было.
Моника Глава 12
Из клетки я был выпущен лишь спустя несколько часов. Госпожа пришла в чулан в одной ночной кружевной комбинации, на её обнажённых ногах были босоножки. Когда она выпустила меня, я получил возможность взглянуть на её лицо. Оно было раскрасневшимся, глаза горели странным огнём. Сомнений в том, чем она была занята эти несколько часов, не оставалось никаких.
– На четвереньки, – приказала она.
И когда я исполнил её приказание, она села мне на спину. Стукнув пятками по бокам, приказала:
– В спальню! Быстро!
Я повёз её на своей спине в спальню. В коридоре она снова сильно ударила меня пятками, на этот раз по щекам.
– Быстрее, я тебе сказала. По плети соскучился?
Я постарался исполнить её приказ, хотя это было нелегко. И вот мы в спальне. Первое, что я увидел, когда вполз туда, галстук, валявшийся возле шкафа. Чужой галстук, не мой. Сердце моё сжалось. Но всаднице, сидевшей на моей спине, не было дела до моих переживаний. Я был лишь её рабом, которого она использовала лишь исходя из собственных интересов и желаний.
– К кровати!
Я подвёз её к кровати, она встала и, сев на кровать, развела свои ножки. Я уже знал, что эта поза сама по себе является приказом мне, и дополнительных слов Госпожи здесь не нужно. Но если раньше я приникал к киске моей Госпожи с восторгом и благоговением, то теперь приник с горечью. Тем не менее, свои обязанности я постарался исполнять как можно лучше. Но почти сразу после того, как я к ним приступил, меня пронзила новая мысль. Пожалуй, никакой другой вкус мне не был так хорошо знаком, как вкус киски Госпожи. Вернее её разные вкусы в разное время. Все их оттенки и особенности были мне известны как нельзя лучше. Но теперь я впервые почувствовал какой-то незнакомый мне вкус. Настолько это меня поразило, что я на секунду забыл про свои обязанности и позволил себе поднять голову.
Оглушительная пощёчина была следствием такого поступка.
– Лизать, скотина! – крикнула Госпожа.
Зажмурившись, я вновь погрузил свой язык в её вагину. Меня душили слёзы.
Через некоторое время Госпожа оттолкнула меня ногой.
– Плеть!
Я, как обычно в таких случаях, принёс плеть в зубах. Госпожа взяла меня за волосы, и через секунду я извивался у её ног, не в силах сдержать стонов под жалящими ударами, нещадно сыпавшимися на моё оголённое тело. Нанеся мне около полутора десятка жестоких ударов, Госпожа отбросила плеть и пнула меня ногой.
– Так вот, запомни. Если ты, тварь, ещё раз осмелишься даже подумать о том, что у тебя могут быть чувства, присущие обычным нормальным людям, а не такой мрази как ты, я заставлю тебя пожалеть, что ты родился на этот свет. И я думаю излишне тебе повторять, что с тобой будет, если ты осмелишься плохо исполнять мои приказы. Понял, тварь?
– Да, Госпожа, – всхлипывая пробормотал я.
– Убирайся.
Ползком я покинул её спальню. Мне нужно было идти на работу. Вряд ли нужно объяснять, как для меня сейчас это было тяжело. Работа, которая всегда для меня была в радость, теперь была тяжёлым бременем. Как назло (как это часто бывает) именно в этот день было особенно много трудных и ответственных дел. И мне стоило очень большого труда взять себя в руки и направить свои усилия на то, чтобы привести их в порядок.
Рабочий день в этот раз закончился гораздо позже обычного времени. Прошёл уже час после обычного времени конца работы. Я сидел за столом, изучая очередной документ. И вдруг я буквально подпрыгнул на стуле и вскрикнул. Сильный электрический разряд ударил по моим интимным местам, к которым был прикреплён известный девайс. Шейла Мосс, моя секретарша, и Грег Фишер, референт, сидевшие за соседними столами, изумлённо уставились на меня.
– Что с Вами, шеф? – спросила Шейла.
– Да так, ничего, – выдавил я, – старая рана стреляет.
Грег встал и подошёл ко мне. Внимательно посмотрел на меня.
– Что с тобой происходит, Роберт? Ты явно не в себе… с некоторых пор. Неприятности какие-то?
Грег был хорошим товарищем и коллегой, к тому же не без оснований слыл очень опытным в вопросах, касающихся взаимоотношений с женщинами. И в своё время я часто советовался с ним по разным спорным ситуациям. Но сейчас я не испытывал к нему никаких чувств, кроме досады.
– У тебя есть своя работа? – зло огрызнулся я.
– Ну, есть, – ошарашено ответил Грег.
– Так вот занимайся своей работой и не лезь, куда не просят!
Грег пожал плечами и вернулся на своё место. Потом я очень сожалел, что так ему ответил. Но сейчас по-другому я поступить не мог. Я встал и, выйдя в коридор, достал мобильный телефон. SMS, которое я послал, выглядело так: «Госпожа, на работе задержка. Думаю, закончим через час»
Через несколько секунд пришёл ответ: «Немедленно домой».
И я понял, что, несмотря на гору оставшейся работы, сейчас я должен ехать домой. Одно из непременных условий Моники заключалось в её праве отдавать мне приказы, противоречащие моим обязанностям по работе. И это право я сам за ней признал. И теперь мне ничего не оставалось делать, как подчиниться.
Я вернулся в комнату.
– Мне нужно ехать, – сказал я Грегу и Шейле. Грег вытаращил глаза.
– Сейчас?! Ты в своём уме? А кто это будет всё доделывать? Ты что не знаешь, что завтра утром фирме нужны все документы полностью готовыми, иначе сорвётся контракт?
Да, конечно я это знал. Но это знал Роберт Карсон, сотрудник фирмы. А таковым я теперь не являлся. Теперь я лишь бессловесный раб.
– Я сейчас всё равно не могу ничего делать.
Шейла встала и подошла ко мне. Хорошая она была девочка, эта Шейла. Толковая секретарша, к тому же весьма симпатичная. Вырез у неё был достаточно глубоким, и в нём было, на что взглянуть. Но сейчас мне было не до её прелестей. Я обязан был выполнить приказ Госпожи.
– Шеф, Вам явно не по себе, это видно, – своим певучим голосом сказала Шейла. – Но Вы же знаете, что эта работа должна быть сделана, а кроме Вас этого никто не сможет.
Я хмуро посмотрел на неё. У меня оставался только один шанс. Госпожа дала мне право повторно попросить разрешения говорить, если я считаю невозможным выполнение её приказа. Я снова вышел в коридор и достал мобильник. На этот раз SMS выглядело так: «Госпожа, работа очень важная, под угрозой важный контракт фирмы. Позвольте мне задержаться». Через несколько секунд электрический удар по гениталиям буквально бросил меня на пол. А в присланном мне SMS стояло: «Домой, тварь! Если через полчаса ты не будешь здесь, пеняй на себя».
Всё. Разговор был окончен. С трудом я поднялся на ноги. Заглянув в комнату, я сказал:
– Я ухожу. Делайте, что хотите.
И не дождавшись ответа, я пошёл по коридору. Видимо Грег и Шейла были настолько потрясены, что даже не пытались меня удерживать. Через пять минут я уже ехал в машине домой. Дорога была неблизкой, и, учитывая возможные дорожные пробки, я имел все шансы не успеть к назначенному Госпожой времени. Поэтому я поехал другой дорогой, более короткой, но гораздо худшей. Один её участок проходил по переулку, пользовавшемуся дурной славой. И вот, проезжая по нему, я услышал крики. Посмотрев в зеркало заднего вида, я увидел, как двое подонков бьют женщину. Один из них схватил её за волосы, а другой методично бил её в живот.
Никого больше в переулке не было.
Времени у меня было в обрез.
Я остановил машину, вытащил монтировку, выскочил наружу и захлопнул дверцу. Кинувшись на бандитов, я ударил одного из них монтировкой, и тут же краем глаза увидел, как из подворотни выскочили ещё двое. От удара в лицо я не успел увернуться и упал на землю. Но успел откатиться в сторону, когда второй нападавший прыгнул на меня своими коваными ботинками. Полученный удар не слишком ослепил меня, и сейчас мне представился случай вспомнить уроки рукопашного боя, которым я когда-то учился. Мне удалось вскочить раньше получения следующего удара. Монтировку я не выпустил из рук, и она опустилась на голову нападавшего. Он упал с воплями. Теперь передо мной оставались двое. Они кинулись на меня одновременно с двух сторон. Я отскочил в сторону и успел ударить одного. Но второй ударил меня. Мне не удалось амортизировать удар, и я врезался спиной в стену дома и выронил монтировку. Кулак снова просвистел над самым моим ухом, но на моё счастье этот удар не был точным. Зато мой ответный удар попал точно в цель, мой кулак врезался подонку в челюсть, и он рухнул, как подкошенный. Для верности я добил его несколькими ударами ногами.
Теперь можно было заняться избиваемой женщиной. Но к своему изумлению, я нигде её не мог обнаружить. Она скрылась. Честно говоря, я не очень расстроился из-за этого, поскольку времени на возню с ней у меня всё равно уже не оставалось. Я повернулся к своей машине. Возле неё стояли двое полицейских. Их милые добрые улыбки не сулили мне ничего хорошего.
Моника Глава 13
Уже час я сидел в полицейском отделении, без конца давая показания о случившемся. Инспектор Стаббс недоверчиво смотрел на меня сквозь выпуклые линзы сильных очков.
– Я всё же не понимаю, мистер Карсон, – тягучим голосом гнусавил он, каким образом Вы оказались на месте происшествия.
– Я же Вам объясняю, – нетерпеливо сказал я, – что я поехал короткой дорогой, поскольку торопился.
– Ну, наши люди видели, как Вы торопились.
– Двое подонков избивали женщину. Я вышел из машины, чтобы ей помочь.
– У вас был с собой мобильный телефон.
– Ну и что?
– Почему Вы не вызвали полицию?
– Некогда мне было вызывать полицию.
– Но задержавшие Вас не видели никакой женщины.
– Да, потому что она скрылась.
– Но ведь Вы говорите, что её сильно избивали.
– Да.
– И она так быстро успела скрыться?
– По-видимому, так.
– Очень странно.
Инспектор Стаббс поднялся из-за стола и стал ходить по комнате.
– Вы знаете, что Вы сломали одному человеку челюсть, а другому устроили сотрясение мозга? И они сейчас в больнице?
– Инспектор, их было четверо против меня одного. Что же я должен был быть с ними ласковым и нежным?
– Вы первым напали на них.
– Потому что они избивали женщину.
– Но никто не видел этой женщины. А вызвавшие полицию жильцы близлежащего дома показали, что Вы выскочили из машины с монтировкой и напали на двух их соседей, спокойно сидевших на пороге дома.
Я перевёл дух. Честно говоря, я плохо понимал, что говорил мне этот инспектор. Другое занимало все мои мысли – я не выполнил приказ Госпожи. Конечно, у меня вроде бы была уважительная причина. Но по подписанному мною самим Договору уважительных причин для невыполнения приказа Госпожи у раба быть не может. Тем более, что никто не просил меня вмешиваться в крайне сомнительную историю, которая вообще могла оказаться обыкновенной ловушкой, подставой. Действительно, никто не мешал мне вызвать по телефону полицию, как это сделал кто-то из невидимых наблюдателей. Надо отдать должное копам, они быстро появились. И теперь я не знал, что ожидает меня дома.
Тем временем инспектор с кем-то говорил по телефону. Положив трубку, он сказал мне:
– Я звонил Вам на работу, мистер Карсон. Ваш сотрудник сказал, что Вы уехали в весьма странном состоянии. Было впечатление такое, что Вы больны. Что Вы на это скажете?
– Я не болен. Просто устал сегодня.
– И будучи усталым, вы кинулись в драку?
– Да.
Инспектор снял очки.
– Мы вынуждены задержать Вас, мистер Карсон, до выяснения всех обстоятельств.
– Делайте что хотите, – обречённо вздохнул я.
Мне действительно стало почему-то совершенно безразлично, что они дальше будут со мной делать. Не они теперь являются для меня карающей силой. И не они теперь определяют всю мою судьбу.
Сообщение Госпоже о том, что меня задержала полиция, я послал сразу же, как меня привели в отделение – это мне разрешили сделать.
И вот теперь мне предстояло, по всей видимости, провести ночь в полиции.
Не выполнив приказ Госпожи.
Сорвав подписание важного контракта.
Через полчаса я уже сидел в камере предварительного заключения.
Наедине со своими мыслями.
Прошло часа два. И вдруг в замке повернулся ключ. На пороге стоял коп.
– Выходите, Карсон.
Я вышел, и меня провели вновь в ту комнату, где допрашивали. Инспектор Стаббс на этот раз был более приветлив.
– Вам повезло, Карсон, – с некоторым подобием улыбки сказал он.
– А что случилось?
– Поступило два заявления от случайных свидетелей происшествия. Их показания целиком и полностью согласуются с тем, что рассказали Вы. И избитая женщина нашлась. С неё сейчас снимают показания. Так что Вы пока можете быть свободны. Если понадобитесь, мы Вас вызовем.
– Спасибо, инспектор.
– Откровенно говоря, Вам надо было бы не нас поблагодарить.
– А кого же?
И инспектор кивнул мне через плечо. Я обернулся, и у меня потемнело в глазах. За перегородкой сидела Госпожа. Моя Госпожа. На её лице я впервые за долгое время увидел лёгкую, слегка насмешливую улыбку Моники.
– Миссис Карсон подтвердила, что вызвала Вас с работы в срочном порядке ввиду неотложной необходимости, – сказал инспектор, – и что время было очень ограниченным, в результате чего Вы и поехали этим переулком. Тем временем мы провели опрос жильцов. Их показания согласуются с Вашими.
Его слова были для меня лишь звуком. Я во все глаза смотрел на Госпожу. А она смотрела на меня.
– Ну идём, искатель приключений, – сказала она и, встав, направилась к выходу. Я, как собачка на поводке, последовал за ней. Выйдя на улицу, она остановилась возле машины. Я поспешил к ней и распахнул заднюю дверцу. Она села в машину и молча кивнула мне на моё место за рулём. На мои глаза наворачивались слёзы, но сейчас мне нужно было вести машину, и я взял себя в руки и сел за руль.
– Домой! – приказала Госпожа.
И уже через полчаса я обнажённый стоял перед сидящей в кресле Госпожой в своей обычной позе на коленях, в ошейнике с опущенной головой.
– Теперь говори, – приказала Госпожа, – объясни мне, каким образом ты оказался в полиции, если должен был немедленно ехать домой?
И я всё без утайки рассказал ей, начиная с её сигнала у меня на работе. Она внимательно слушала и не перебивала меня. Когда я закончил, она спросила:
– Всё?
– Да, Госпожа.
Помолчав некоторое время, она спросила:
– А как же контракт с фирмой?
– Не знаю, Госпожа, – прошептал я.
Тогда она сказала:
– Встань и позвони Грегу Фишеру.
Признаться, я удивился, но, поскольку Госпожа мне приказала, я встал и набрал номер Грега.
– Алло, Грег, это Роберт.
– А-а-а, – раздался в трубке голос Грега, – считай, что ты родился в рубашке, приятель.
– Что ты имеешь ввиду.
– Что я имею ввиду? Контракт уже подписан.
– Как подписан? Вы что, успели оформить все документы?
– Нет, конечно. Без тебя мы это не могли сделать.
– Тогда как он мог быть подписан?
– Поздно вечером приехал представитель фирмы, с которой мы заключаем контракт, и заявил, что тех документов, которые к ним поступили, уже вполне достаточно и других не нужно.
– А как это могло получиться?
– Потому что они получили гарантийный залог из одного банка. И наличие этого залога делает лишними все недостающие документы.
– Какого банка? – изумлённо спросил я.
И когда Грег сказал мне название банка, мне всё стало ясно. Этот банк принадлежал той самой финансовой структуре, в которой работала Моника.
– Спасибо, Грег, – выдавил я и положил трубку. Все мои мысли перепутались, я находился словно в ступоре. Из него меня вывел требовательный голос Госпожи:
– К ногам, раб.
Я бросился к её ногам. В глазах у меня стояли слёзы.
– Ну что, всё понял? – спросила Госпожа.
– Да, Госпожа, – чуть не плача, ответил я.
– Я знала об этом залоге ещё до того, как послала тебе первый импульс по твоим яйцам. Но мне было важно убедиться в том, что ты повинуешься мне даже в таких критических ситуациях. И я в этом убедилась, что, не скрою, радует меня. Я довольна тобой, куки. И с другой стороны, я, как ни странно, в какой-то степени довольна даже фактом твоего неповиновения мне. А именно тем, что даже под страхом жесточайшего наказания, которое тебя ожидало здесь, ты всё же встал на защиту избиваемой женщины. Но, тем не менее, за ослушание я обязательно строго накажу тебя, чтобы ты впредь не думал, что такие твои поступки освобождают тебя от наказания. Ты понял меня?
– Да, Госпожа.
Не в силах больше сдерживаться, я распростёрся на полу у ног Госпожи и, рыдая, стал покрывать этот пол поцелуями. Она слегка стукнула меня ногой в лицо.
– Прекрати. И готовься к наказанию.
Моника Глава 14
Вечер этот запомнится мне надолго.
Уже час я стою на коленях перед закрытой дверью в спальню Госпожи в ожидании наказания за ослушание. И вот, наконец, долгожданный хлопок в ладоши. Он негромкий, но для меня он звучит как набат. Это сигнал.
Я осторожно открываю дверь и вползаю в комнату. Мне нельзя поднимать глаза. И поэтому я могу видеть лишь нижние части ног Госпожи, которая на этот раз не сидит на постели или в кресле, как обычно в таких случаях, а стоит посреди комнаты. И на этих ногах надеты изящные красные босоножки на высоких каблучках- шпильках. Маленькие аккуратные пальчики ног Госпожи украшены алым педикюром.
– К ногам!
Задыхаясь от волнения, я ползу к этим прекрасным ногам, возле которых мне довелось испытать столько боли и счастья. И сколько ещё доведётся.
– Можешь поднять голову.
Я пользуюсь разрешением, и на некоторое время меня охватывает самое настоящее оцепенение. В таком наряде я ещё никогда не видел ни свою Госпожу, ни Монику. На ней не было ни единого клочка материи. Гордо посаженную её голову венчала красная диадема с рубиновым камнем посередине. По коралловым губам змеилась жестокая улыбка. Точёную шею охватывало красное ожерелье. И ещё одно ожерелье, также красного цвета, спускалось в волшебную долину между двумя изумительной формы обнажёнными грудями. Обе её руки украшали красные браслеты, а пальцы с алым маникюром – многочисленные кольца и перстни. Талию охватывал широкий кожаный пояс красного цвета с золочёной пряжкой.
Как заворожённый я смотрю на свою Госпожу. И прихожу в себя, лишь услыхав жёсткий приказ:
– Плеть!
Страшная чёрная плеть лежит на журнальном столике, свернувшись как змея. Я ползу к нему и беру плеть в зубы. Со сжимающимся от страха сердцем ползу к ногам Госпожи – я хорошо помню жестокие укусы этой плети.
Госпожа взяла у меня плеть из зубов и крепко взяла меня за волосы. Знакомый холодок пронизал мою обнажённую спину и ягодицы в ожидании удара. Госпожа выкрутила мне волосы и немного приподняла мою голову, придавая мне наиболее удобное для порки положение. Затем взмахнула плетью. На мою спину словно плеснули расплавленным металлом. Я взвыл от нестерпимой боли, но мой крик был прерван следующим ударом, последовавшим сразу без перерыва. Я задёргался и заизвивался у ног жестокой Госпожи под взмахами беспощадной плети, но это не спасло меня от следующего удара.
– А-а-а!!! – завопил я, не в силах больше сдерживаться.
Снова свист плети, и новый удар лёг рядом с первым. Потом ещё ожог и ещё. Все удары были настолько жестокими, что слёзы ручьём полились из моих глаз, а рыдания сотрясали моё истязуемое тело.
– Простите, простите, Госпожа, пощадите меня! – плача навзрыд, умолял я свою жестокую Госпожу. Но она была неумолимой. И я знал, что мне не вымолить прощения, ибо прощение для раба возможно только после наказания. А степень строгости этого наказания целиком и полностью дело Госпожи, и пока я не буду наказан так, как она считает нужным, прощения мне не видать. Но умолять и плакать я мог, этого пока Госпожа не запретила мне. И это приносило мне хотя бы в какой-то степени облегчение страданий.
Жесточайшие удары с широким замахом следовали один за другим. Плеть безжалостно врезалась в мою спину, ягодицы, бёдра, ляжки. Временами мне казалось, что я больше не могу терпеть, и сейчас потеряю сознание. Госпожа будто бы чувствовала такое моё состояние и иногда немного ослабляла удары. Но лишь для того, чтобы через несколько секунд начать пороть меня с удвоенной жестокостью.
И вот наконец экзекуция закончена. Не отпуская мои волосы, Госпожа поднесла плеть к моим губам, и я вижу на ней кровь. Свою кровь. И тут я почувствовал, как она струится по моим ягодицам.
– Целуй и благодари, – приказала моя жестокая Властительница.
Я прижался губами к окровавленному хвосту плети, после чего сквозь рыдания начал изливать слова благодарности за наказание.
– Иди вымойся, – сказала Госпожа, – затем можешь выпить воды и полчаса отдохнуть. А после этого я продолжу наказывать тебя.
В ванной я осмотрел в зеркале задние части своего тела. Они были тёмно-красными и исполосованы кровавыми рубцами. Я, как мог, обмыл кровь и вообще постарался привести себя в более или менее приличный вид, насколько это было возможно в моём положении и состоянии. После этого я лёг на свою подстилку, как мне позволила Госпожа.
Звонок из спальни Госпожи прервал мои невесёлые думы. И вот я вновь у её ног. На этот раз на ней были красные трусики и красный лифчик, оставлявший её груди полуобнажёнными. Она приказала мне принести табурет, затем лечь на него так, чтобы мои иссечённые плетью ягодицы были на табурете, а голова и передняя часть туловища на полу лицом вниз. И когда я это исполнил, она с комфортом уселась сверху на мой истерзанный зад, а кончики её ног прямо у моего лица. Острые края табурета впились в моё тело. Я застонал.
– Молчать, – приказала Госпожа, – руки за спину.
С трудом скрестил я руки за спиной, и Госпожа быстро и ловко связала их узким ремнём.
– Снять босоножки, – последовал новый приказ.
Снять с её ног босоножки я теперь мог только зубами. Такое упражнение мне уже приходилось ранее проделывать, но не в таком мучительно неудобном положении и не после такой жестокой порки. Я ухватил зубами ремешок на её босоножке и потянул. То, что у меня раньше получалось довольно быстро, теперь никак не удавалось. Госпожа вонзила острый каблучок другой босоножки мне в плечо. Я застонал.
– Молчать, я сказала. Быстрее снимай.
Это подстегнуло меня, и мне наконец удалось развязать ремешок босоножки. Она со стуком упала на пол, за что я был немедленно наказан очень болезненным ударом острого каблучка в шею.
– Мне что же, ещё полчаса ждать, пока ты справишься со второй босоножкой? – гневно спросила Госпожа.
– Нет, Госпожа, – всхлипнул я, – я постараюсь быстро.
– Хочется верить, – сказала Госпожа, – посмотрим.
Я старался как только мог. И мои старания были вознаграждены – со второй босоножкой мне удалось справиться значительно быстрее, чем с первой.
– Теперь лижи мне ноги, – приказала Госпожа, – сначала левую. Начинай с пальчиков.
И мой язык лёг на её маленькие пальчики с алым педикюром. Сначала я долго полировал их сверху, затем аккуратно протиснулся между большим пальцем и соседним с ним. Госпожа сжала свои пальчики и прищемила мне язык. Я покорно ждал. Вот она его отпустила, и мой язык начал свои движения между этими пальчиками. Затем протиснулся в следующий промежуток. Когда таким образом все пальчики были вылизаны, Госпожа приказала:
– Теперь медленно продвигайся к пяточке. И не смей отрываться ни на одну секунду.
Последнее приказание Госпожа могла бы и не делать. Мне бы в голову не пришло оторваться хотя бы на секунду от этого рая. Что может быть слаще ног Госпожи. И я начал понимать, что это была моя награда за все перенесённые за последние несколько дней физические и нравственные страдания.
Когда левая ступня Госпожи уже блестела от моей слюны, последовал приказ перейти на правую. И снова мой язык полирует пальчики теперь уже правой её ножки, протискивается между ними, совершает медленное и сладостное путешествие к её пяточке. Моё сердце было исполнено восторга. Я не видел в этот момент лица Госпожи. Но был уверен, что если бы я мог на него взглянуть, то увидел бы ту самую хорошо мне знакомую лёгкую добрую и чуть насмешливую улыбку Моники.
Впервые за несколько дней мой ночной сон на подстилке возле входа в спальню Госпожи был спокойным, несмотря на саднящую боль от жестоких ударов плети.