Помощь · Поиск · Пользователи · Календарь
Полная версия этой страницы: Моника. Повесть. Госпожа и раб. ЛС-рабство. Фемдом
БДСМ Форум > ОБЩИЕ ТЕМЫ > Рассказы БДСМ, эротические BDSM истории , Kомиксы
Король
МОНИКА. Рассказ БДСМ

Фемдом, БДСМ, Подчинение женщине, доминирование, Госпожа, раб, ЛС-отношения
Повесть о Госпоже Монике и рабстве ее бывшего мужа.

Нажмите для просмотра прикрепленного файла


Моника Глава 1

Ничто не проходит бесследно. Мои волнующие встречи с Моникой, подобные описанной в предыдущей главе, продолжались и далее, правда, случалось это нечасто. Большей частью мы встречались с Моникой просто так: гуляли, ходили в кино, театры, на выставки. Съездили в туристическую поездку в Ниццу. В дальнейшем у меня возникли существенные затруднения на работе. По халатности одного из сотрудников, а возможно не просто халатности, а преднамеренно, у нас оказались уничтоженными несколько важных финансовых документов. И я оказался перед угрозой выплаты огромного штрафа, и передо мной даже реально замаячила угроза тюремного заключения. Несмотря на весь мой опыт в подобного рода делах, я никак не мог найти выход и уже начал приходить в отчаяние. Моника, конечно, сразу заметила, что со мной что-то происходит, и начала расспрашивать. Я не хотел посвящать её в эти проблемы. Но она была настойчива, и я вынужден был ей открыть причину. Она задумалась. Потом сказала: «Есть выход». То, что она мне рассказала и посоветовала, дало мне возможность посмотреть на эту проблему под совершенно другим углом зрения. И в результате я довольно быстро сообразил, как её решить. Всё закончилось благополучно. В ближайшую нашу встречу с Моникой я принёс ей красивый букет цветов, в который вложил перстень с бриллиантом. Она улыбнулась и приняла подарок.
Со временем моя привязанность к Монике стала ещё больше. Я понял, что уже не могу жить без неё. И наконец решился сделать ей предложение. Я сказал ей, что давно люблю её и прошу её стать моей женой. Она посмотрела на меня своими большими чёрными глазами, слегка улыбнулась и… согласилась.
Мы отпраздновали пышную свадьбу, на которую были приглашены практически все наши родственники и друзья. Потом был незабываемый медовый месяц. А в конце этого месяца Моника припасла для меня сюрприз. Когда я вечером вышел из ванны, собираясь лечь в постель, лежащая на кровати Моника неожиданно сказала:
– Стой. На колени!
Я опустился на колени, и Моника бросила мне блестящий кожаный ошейник. А дальше… дальше был совершенно изумительный сеанс, который моя любимая супруга провела со всей присущей ей изобретательностью и фантазией. Он продолжался целую неделю. В конце её я был как бы в четвёртом измерении, настолько всё происшедшее со мной мне казалось невероятным. Вот такой великолепный свадебный подарок сделала мне моя жена. И, несмотря на густо покрытые красными полосами мою спину и ягодицы (Моника, как всегда очень жестоко истязала меня во время таких сеансов), я почувствовал невероятное желание очутиться в таком положении снова. А потом снова, а потом… вообще не выходить из него.
Я долго размышлял на эту тему. И постепенно всё больше и больше во мне укоренялась мысль, что я не мыслю иначе своего существования, как в качестве настоящего раба Моники. Не только во время сеансов, я хотел стать не игровым, а настоящим, социальным рабом. Таким, какими были рабы Древнего Рима, например – не имеющие абсолютно никаких прав, абсолютно никакой собственности, сами являющиеся собственностью своего хозяина, который может делать с ними всё, что ему заблагорассудится. Я чувствовал, что могу довериться ей настолько, что полностью отдать себя в её руки. И что-то мне подсказывало, что я не пожалею об этом.
Я долго колебался, прежде, чем сказать об этом Монике. Но наконец решился. И вот однажды вечером, когда мы сидели за столом, я рассказал её о своём желании.
Она долго молчала, глядя в сторону. Затем посмотрела на меня, и мне показалось, что в её огромных чёрных глазах блеснула слеза.
– Я знала, что ты когда-нибудь мне об этом скажешь, – произнесла она, – потому что слишком хорошо тебя знаю. Знала, не скрою, очень хотела этого и… одновременно боялась.
– Почему милая?
– Потому что сама не знаю, как ответить. С одной стороны я тебя люблю и очень хорошо понимаю психологию людей, подобных тебе. Я вижу, что ты мучаешься, твоё внутреннее мироощущение требует приведения тебя в определённое состояние, которое является единственно приемлемым для тебя. И я очень бы хотела тебе помочь, тем более, я вижу, что именно я смогла бы это сделать наилучшим образом. Ты привык ко мне, и для тебя естественней всего ощутить именно меня своей Госпожой. Кроме того, по некоторым причинам это удобно, даже желательно и для меня самой.
У меня загорелись глаза.
– Моника, милая, так это же замечательно! Давай…
– Подожди, – прервала она готовые уже начаться мои излияния, – не всё так просто. Здесь существует масса проблем.
– Каких проблем, милая.
– Слушай и не перебивай меня. Во-первых, мы реально живём в обществе, в котором нет места рабству, по крайней мере, официальному. Как раз наоборот, оно построено на идеях демократии и всеобщего и полного равноправия. И это общество диктует нам свои законы. Так вот твоё рабство у меня неизбежно войдёт в противоречие с этими законами. Ну, начать хотя бы с того, что я не могу распоряжаться твоей жизнью, как это могли делать настоящие рабовладельцы. У меня неизбежно возникнут проблемы с законом. А значит, одно это уже означает, что ты не можешь быть моим настоящим рабом. Дальше, у нас нет иных средств к существованию, как работа на благо общества, за которую мы получаем плату. У тебя есть важная и ответственная работа, которую ты не можешь бросить, даже ради меня, и которая требует, и будет требовать направления значительной части твоих усилий на неё. И от тебя зависят и судьбы других людей, которым нет никакого дела до наших с тобой внутренних отношений. И это вторая причина, по которой я не могу быть абсолютной твоей владелицей. Конечно, я никогда бы не стала заставлять тебя делать что-то такое, что могло бы нанести ущерб твоей работе, даже наоборот, как ты имел возможность в этом недавно убедиться…
– Да, да, милая…
– Слушай дальше. Я сказала, что никогда бы не стала, не захотела бы этого делать. Но допустим, что я бы захотела. Вот, например, тебе срочно нужно идти по делам первостепенной важности. От того, как всё решится там, куда ты пойдёшь, зависит очень многое, и не только для тебя, но и для других. А мне как раз в этот момент захотелось, чтобы ты был при мне. И я приказываю тебе остаться и лежать у моих ног. Что ты сделаешь?
Честно говоря, я не знал, как ответить. Я вдруг отчётливо представил себе, что такая ситуация и впрямь могла бы возникнуть. Действительно, то и дело возникали моменты, когда требовалось моё безотлагательное присутствие на работе.
– Ну, милая, – промямлил я, – я бы постарался тебя убедить…
– А я бы тебе сказала «Молчать! А за пререкания будешь наказан!» Ну и что?
Я подавленно молчал.
– Вот видишь. А ты говоришь «полновластная Госпожа». Но то, что я тебе сказала это лишь часть проблем. Это то, что от нас не зависит. А есть и проблемы, связанные непосредственно с нами, с тобой в частности?
– Со мной? – удивился я, – какие же это проблемы?
– Видишь ли, во время наших с тобой сеансов, я, хоть и весьма жестоко истязала тебя, но всё же вела игру так, чтобы в целом доставить тебе удовольствие, по возможности получив его и сама. Хорошо зная твои стремления и склонности, я легко могла это делать. Я не принуждала тебя делать что-либо такое, что, я знала, ни в коем случае не может тебе понравиться, даже будет противным для тебя. К счастью, у тебя достаточно высокий порог терпимости, и достаточно сильные эмоции ко мне, чтобы ты мог терпеть от меня очень чувствительные наказания и унижения. Но, тем не менее, ты должен отдать себе совершенно ясный и чёткий отчёт в том, что если ты станешь моим настоящим рабом, меня абсолютно не будут интересовать твои желания, склонности, стремления. Я буду руководствоваться только и исключительно своими собственными желаниями и интересами. И тогда я буду делать очень много такого, что тебе, я уверена, совсем не понравится. Например, я могу заставлять тебя изо дня в день выполнять самую неприятную работу по дому, а если ты её плохо выполнишь, я не буду тебя пороть дорогой твоему сердцу и заднице плетью, а просто выгоню тебя из дому. Без денег и документов. Убирайся куда хочешь. Или буду заниматься любовью с посторонним мужчиной, а тебя поставлю привязанным возле нашей кровати на колени. Потом ты ему сделаешь минет. И если сделаешь плохо, я скажу ему, чтобы он тебя… слышишь, не я, а он тебя избил. Кулаками и ногами. И с выбитыми зубами и расквашенным носом вышвырнул тебя на улицу. Голого. На обозрение всем прохожим. Что? Ты хочешь сказать, что привлечёшь внимание полиции? Дорогой, это твои проблемы, и меня они не должны касаться. С полицией разбирайся сам. И делай что хочешь, но ни я, ни мой любовник о полиции даже слышать не должны. Я твоя Госпожа, я тебе так приказала. И ты обязан мой приказ выполнить, раз ты мой абсолютный раб. Или… да мало ли ещё. Ну, как это тебе?
Я сидел полностью раздавленный. И до меня со всей своей ужасающей ясностью начало доходить, что Моника совершенно права. Я, правда, был убеждён, что она абсолютно неспособна на всё это. Но с другой стороны, если она моя абсолютная Госпожа, почему бы ей это не позволить себе. И даже если не брать такие крайности. Готов ли я абсолютно отринуть свои собственные ощущения и желания и жить только и исключительно желаниями Моники, в том числе принимать от неё безропотно такие вещи, которые я совсем бы не хотел испытывать не то, что в жизни, но даже в игровых ситуациях? А такие ситуации, безусловно, могли бы возникнуть, даже если не впадать в крайности. На этот вопрос я пока не находил ответа. То абсолютное нахождение под властью Моники, которое я рисовал в своём воображении, очень походило на нахождение маленького ребёнка под абсолютной властью матери. Она может делать с ним, что хочет, как угодно наказывать, но она же его и защищает и оберегает. И уж конечно возможность таких экстремальных ситуаций, примеры которых мне привела Моника, мне даже в голову не приходили. А здесь получается совсем другое, абсолютно не похожее на спокойную умиротворённость «нижнего» под властью, а точнее под защитой «Верхней».
Я не видел выхода. И тут снова раздался спокойный и строгий голос Моники.


Моника Глава 2

- Ну что, расстроился? – спросила меня Моника, глядя на мою растерянную физиономию.
Я поднял на неё свои глаза. Видимо в них действительно блестели слёзы. Моника улыбнулась и погладила меня по щеке.
– Тебе всё это самому не приходило в голову, когда ты решил сказать мне о своём желании?
– Нет, Моника. Я представлял себе так, что всё решает только наше с тобой обоюдное желание. И никакие внешние факторы нам не смогут помешать.
– Смогут, ещё как смогут. И не только внешние.
Моника немного помолчала. Затем изящным движением головы откинула назад нахально спустившуюся ей на глаза прядь своих чёрных волос.
– Я хочу, чтобы ты несколько дней подумал над тем, что я тебе сказала, – мягко произнесла она. – Возможно, тебе придут в голову какие-либо идеи.
– Хорошо, дорогая, – кивнул я, – но я хочу, чтобы ты знала. Для меня нет иного пути в этой жизни, как стать твоим покорным рабом. Только в этом состоянии я смогу дальше существовать.
– Я знаю, родной мой. И я очень хочу тебе помочь. Но в то же время я хочу, чтобы ты до конца понял, насколько это будет нелегко. И каких серьёзных жертв потребует это от нас обоих. Поэтому сейчас идём спать. А в конце недели мы вернёмся к этому разговору. Но не раньше, – уже строгим тоном закончила Моника.
Сегодня был вторник. Надо ли говорить, что всю оставшуюся неделю я ходил сам не свой. Моника, конечно, видела моё состояние, но не подавала виду. Я лихорадочно соображал, как выпутаться из той ситуации, которую мне обрисовала жена. Но мне не только не пришло в голову, как с ней справиться, но даже наоборот. Я начал чётко осознавать ещё большие трудности. И вот одна из них. Дети. Будут ли у нас с Моникой дети? Если будут, то моё рабство, настоящее неигровое рабство, становится заведомо невозможным. Действительно, что должны чувствовать дети, у которых отец – раб матери? Ведь они всё сразу заметят, как только начнут что-то соображать. Какой авторитет для детей будет представлять такой отец? На этот вопрос я не мог ответить. Прятаться, скрываться. Скрываться от знакомых, друзей. Скрываться от всего внешнего мира. Скрываться от собственных детей. Только при этом условии могло бы реализоваться моё желание. Но фактически в этом случае моё рабство становилось невозможным. А ведь Моника наверняка захочет иметь детей. И что же, она должна от них отказаться ради удовлетворения моей страсти?
В общем, когда настала суббота, я не только ничего толком не придумал, но был уже близок к тому, чтобы сказать Монике: «Прости, милая, я вижу теперь и сам, что это невозможно».
Мы сидели в комнате на диване. И я высказал Монике свои соображения насчёт детей. Она кивнула.
– Вот видишь, хорошо, что ты и сам это понимаешь.
Она немного помолчала. Затем сказала:
– А теперь, когда, я надеюсь, ты понял всю серьёзность положения, послушай меня.
– Я весь внимание, дорогая.
– Дай мне сигарету, пожалуйста.
Я протянул ей зажжённую сигарету. Некоторое время Моника молча курила, видимо успокаивая свои нервы. Затем начала говорить. И то, что она сказала мне в этот субботний вечер, на долгие годы определило всю нашу дальнейшую жизнь.
– Я всегда была в каком-то смысле лидером. Уже в детстве даже в отношениях с моими родителями, которых я кстати очень люблю, я старалась настоять на своём, переломить родительскую власть. Нет, я не была трудным подростком в обычном смысле этого слова. Отношения с мамой и папой у меня всегда были доверительные и доброжелательные. Но… как бы тебе сказать… я не могла воспринимать категорический диктат. То есть, если мне что-либо запрещали, или заставляли что-либо делать, я всегда хотела добиться того, чтобы мне объяснили причину запрета или принуждения. И если мне эта причина не казалась удовлетворительной, я не видела смысла в том, чтобы подчиняться. На моё счастье мои родители достаточно умные и образованные люди и они не злоупотребляли своей властью, всегда старались поговорить со мной не как с несмышлёным ребёнком, а на равных, объяснить мне выгоду для меня самой тех или иных их действий в отношении меня. Они многому меня научили, в том числе и отстаивать свою точку зрения, не давать другим необоснованно и безнаказанно ущемлять себя. И позже, когда я выросла, мне это очень пригодилось. В компаниях, где я вращалась, я почти всегда была лидером. Со мной не только считались, мне фактически подчинялись.
Невинность свою я потеряла можно сказать совершенно случайно. С этим парнем я никогда больше не встречалась и не хотела встречаться. Но когда у меня стали появляться другие парни, я совершенно явственно ощутила, что в отношениях с ними мне обычного, ванильного, как его называют, секса мало. То есть даже можно сказать, что он меня просто совершенно не устраивал. Я чётко осознала свои доминантные склонности. И один из моих последующих бойфрендов почувствовал это в первую же проведённую со мной ночь. Она случилась у меня дома, родители куда-то уехали. Он целовал мне губы, затем грудь, живот. И мне захотелось, чтобы он поцеловал меня там. И не только поцеловал, но и достаточно долго там побыл, работы бы ему хватило. Но когда я ему об этом сказала, он заартачился. Оказывается, в его кругу считалось зазорным ласкать девушку там. Что-то он мне такое сказал, точно уже не помню, но что-то очень обидное. И меня как пружиной подбросило. Я схватила его за волосы и закатила ему такую оплеуху по его морде, что он чуть с кровати не слетел.
– Ну ты, мразь, – приблизив своё лицо к его физиономии, прошипела я, – или ты сейчас делаешь то, что я тебе сказала или ты сейчас же вылетишь отсюда вон и никогда больше даже не подойдёшь ко мне, понял, тварь!
Кажется он не на шутку испугался. Разумеется, он не ожидал от меня такого. Через несколько секунд я расслабленно лежала, раздвинув ноги и закинув руки за голову, а он лежал между моими ногами, и его язык прилежно трудился там, где ему было указано. Но я поймала себя на том, что то удовольствие, которое я получала непосредственно от этого, ни в какое сравнение не идёт с другим удовольствием. Нет, удовольствие тут не то слово. Во мне всё пело от того, что я его сломала, от ощущения своей власти над ним, от сознания того, что я сейчас могу сделать с ним всё, что захочу. Я положила свои ноги ему на спину, затем взяла его за волосы и глубоко вдавила его лицо себе в кисочку.
– Не сметь останавливаться ни на одну секунду, – приказала я, – остановишься – пожалеешь.
Надо отдать ему должное – потрудился он хорошо. Уже скоро я испытала сильный оргазм. Мои соки хлынули ему в лицо, и я, не колеблясь, приказала ему их вылизывать. Затем я приказала ему лизать мне ноги, медленно спускаясь от бёдер к ступням. И когда он дошёл до моих ступней, я неожиданно села на кровати, согнула ножку и приказала ему широко раскрыть рот. Он повиновался, и тогда я вложила в его рот пальчики своей ноги.
– Лизать! – не терпящим возражений тоном приказала я. И он покорно исполнил моё приказание. Затем у него во рту побывали пальчики и моей другой ноги.
Что-то ещё я с ним тогда делала, уже не помню. Наутро он был весь пунцовый как помидор. Трясущимися руками он собрал свои вещи и поспешил убраться. Больше я его не видела. Но сейчас мне было абсолютно наплевать на него. Я окончательно поняла, что мне нужно в сексе. Полная доминантность. Власть над своим партнёром. Возможность управлять им так, как мне этого захочется. И не только в сексе.
И последующие несколько лет у меня ушли на поиски партнёров. Боже, сколько их у меня перебывало. Среди них были откровенные ничтожества, доминирование над которыми не доставляло мне никакого удовольствия. Были лжецы и подлецы, альфонсы и фанфароны. Но были и интересные люди. Очень скоро я поняла, что есть множество сильных, вполне уверенных в себе и крепко стоящих на ногах мужчин, которые в силу многих объективных причин стремятся подобно тебе оказаться во власти женщины. Сильной, красивой умной и порядочной женщины, власть которой над ними помогает им справиться с множеством комплексов, которые мешают им жить. История этого вопроса давняя, да ты и сам её знаешь не хуже меня. И когда я это поняла, для меня уже проблемы выбора не существовало. Однозначно. Это моё. Именно в таком статусе властной Госпожи я могла бы реализоваться наилучшим образом, дать выход всем своим латентным желаниям, фантазиям, мечтам, планам и возможностям. Одновременно я помогла бы этому человеку, своему рабу, дала бы ему возможность очутиться там, куда он стремится всей душой и телом, привела бы его к тому положению, которое всецело гармонирует с его внутренним миром. И как следствие помогла бы наилучшим образом реализоваться и ему. И я стала искать партнёров. Здесь мне очень помогла Всемирная паутина – Интернет. Я стала полноправным членом нескольким закрытых Интернет-клубов, много общалась в он-лайн режиме, одновременно практикуясь и в реале. И вот тогда-то я встретила тебя. Мы познакомились сначала виртуально, и уже из твоих писем я поняла, что ты далеко не ординарная личность. Несколько проведённых с тобой он-лайн сеансов только укрепили это мнение. На мои вопросы и приказы ты отвечал настолько интересно и нестандартно, что, признаюсь, сильно завёл и меня. И мне захотелось с тобой встретиться. И когда я с тобой познакомилась, я уже поняла, где моя судьба. Другого раба, кроме как тебя, мне уже и не хотелось… Ну а когда мы начали с тобой играть в реале, то уже после нескольких раз мне стало казаться, что если ты не станешь действительно моим рабом, то всем моим мечтам конец. То, что я могла позволить себе с тобой, я не могла ни с одним другим. И ни с кем другим я не испытывала таких ощущений, как с тобой. Кроме того, ближе узнав тебя, я прониклась к тебе глубоким уважением, просто как к человеку. Помнишь, ты спрашивал меня, могу ли я уважать человека, подобного тебе?
– Да, да, дорогая, помню. То, что ты мне тогда сказала, буквально окрылило меня.
– Ну и в конце концов я поняла, что люблю тебя. Люблю тебя не той обычной любовью, какой женщина любит мужчину, а именно той её разновидностью, которая любимого мной мужчину превращает в моего покорного раба. И я, не колеблясь, и с радостью приняла твоё предложение стать твоей женой.
Мои глаза загорелись.
– Моника, любимая. Госпожа моя…
Я упал к её ногам и стал покрывать их слезами и поцелуями. Моника не противилась этому, и какое-то время я лежал у её ног. Затем она попросила меня снова сесть на диван. И когда я снова сел рядом с ней, она сказала:
– Так вот теперь нам нужно найти выход в этой ситуации. Выход, который был бы приемлемым для нас обоих. Выход, который, хотя бы в какой-то степени, помог решить те проблемы, о которых ты теперь и сам знаешь. И теперь послушай, что я предлагаю в этой связи.
Моё сердце радостно забилось. Неужели и здесь Моника нашла выход?


Моника Глава 3

– Итак, – сказала Моника, – мы с тобой уже пришли к выводу, что настоящего реального рабства, такого, как было при подлинных рабовладельческих режимах, мы с тобой не сможем создать. Но мы можем попытаться создать такой его вариант, который можно было бы назвать… ну компромиссным что ли. Для этого нам придётся, как тебе, так и мне, произвести своеобразное раздвоение личности. Что я имею ввиду. На людях, на работе, в обществе, короче говоря, для всех других людей мы с тобой должны оставаться такой же респектабельной и уважаемой парой, какой являемся сейчас. И ни один человек не должен даже догадываться о том, что у нас с тобой происходит, когда мы остаёмся одни. Для этого нам придётся пойти на целый ряд компромиссов. Я должна исходить из того, что не могу распоряжаться тобой всецело только по своему усмотрению, поскольку у тебя есть обязательства перед другими людьми, у тебя есть твоя работа, и ты не можешь её игнорировать. Поэтому нам необходимо установить определённые границы моей власти над тобой. Нет, «границы» тут неудачный термин. Безусловно, границ как таковых не должно существовать. Иначе, что это за власть. Я имею ввиду не границы, а скорее формы проявления этой власти в зависимости от конкретной ситуации. Они будут зависеть от того, находимся ли мы с тобой наедине или на людях, находимся ли мы у себя дома или в номере гостиницы, где нам никто не сможет помешать, или на званом вечере, где присутствует масса народу. Ясно, что в последнем случае у меня будет меньше возможностей для такого проявления. И поэтому моё первейшее условие: уменьшение этих возможностей это целиком и полностью моё дело, тебя это не должно касаться. Для тебя я в любой ситуации, независимо от того, где мы с тобой находимся, кто нас в данный момент окружает – полновластная Госпожа, а ты мой преданный раб. Для меня важно, чтобы этот факт укоренился в твоём сознании. И у тебя не возникало иллюзии того, что если мы не находимся с тобой наедине, то эта моя власть исчезает или хотя бы уменьшается. И ты должен очень хорошо уяснить себе, что снижение проявлений моей власти над тобой в одной ситуации автоматически будет означать повышение её проявлений в другой. Как в физике – закон сохранения энергии: общая энергия всегда постоянна. Так и здесь. То, что я не смогу сделать при окружающих, я с лихвой компенсирую это, когда мы останемся вдвоём. И если ты позволишь себе хоть малейшее отклонение от установленных мною для тебя норм в этих ситуациях, я не буду стесняться в выборе средств наказаний, последующих за этим. Я заставлю тебя очень сильно пожалеть о свих проступках, на самом деле пожалеть, а не в игровом смысле. Ты хорошо это понял? Не власть моя уменьшается в неудобных для её проявления ситуациях, а степень её открытости для окружающих.
– Да, Моника, я понял, – ответил я. – Но ты можешь быть спокойна. Мне и в голову не придёт использовать какие-либо неудобные для тебя ситуации в таких целях.
Моника испытующе посмотрела на меня.
– Хочу тебе верить, – сказала она. – Теперь дальше. Речь теперь пойдёт о работе, причём, как ты сам понимаешь, главным образом твоей. Моя работа здесь особым препятствием, по счастью, служить не может (Моника работала аналитиком в одной финансовой структуре; режим её работы действительно позволял ей достаточно много времени уделять себе, при этом весьма неплохо зарабатывая). Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что не имею никакого морального права вследствие лишь своих желаний причинять хотя бы малейший вред твоей работе. И, конечно же, не хочу и не собираюсь этого делать. Но… ты помнишь, какой я тебе привела недавно пример?
– Да, Моника.
– Какой?
– Ты сказала, что возможна ситуация, когда ты могла бы своим приказом заставить меня отказаться от своих обязательств по работе.
– Да. И теперь слушай особенно внимательно. Моё непременное условие состоит в том, чтобы я имела на это право. Я имею ввиду не то моральное общечеловеческое право, о котором я говорила только что. А то право, которое мне даёт власть над тобой, и которое действует в установленных между нами отношениях. И если я это право имею, то мой приказ тебе не ходить на работу, а делать то, что я тебе скажу, ты обязан выполнить. Самое большее, на что ты можешь рассчитывать в этой ситуации, это попросить у меня разрешения сказать несколько слов. И если ты такого разрешения не получишь, если я сказала тебе «Молчать!», ты обязан немедленно замолчать и исполнять мой приказ. Дальше. Допустим, я позволила тебе говорить. И ты меня информируешь о возможных последствиях того, что будешь исполнять мой приказ, а не свои обязательства на работе и вообще перед другими людьми. Так вот (Моника строго посмотрела на меня). Я оставляю за собой право и в этом случае не отменять свой приказ. И ты будешь обязан, слышишь, обязан его выполнить даже в том случае, если последствия этого будут крайне неприятными, пусть даже катастрофическими. В этом случае не эти последствия для тебя должны быть определяющими. Это целиком и полностью моё дело определять идти на них или нет. А твоя первейшая обязанность – мне повиноваться. Повиноваться безоговорочно, беспрекословно. Независимо от того, к чему это по твоему мнению может привести. Ну как? Готов ли ты на это?
Признаюсь, я не сразу ответил. Слишком многое ставилось на карту. Слишком многое и не только для меня зависело от того, как будут складываться дела у меня на работе. И нередко требовалось моё экстренное вмешательство в те или иные проблемы. Но вместе с тем моё желание оказаться в полной и абсолютной власти Моники было настолько сильным, что я не мог ему противиться. И мне оставалось уповать лишь на то, что Моника не будет злоупотреблять этим правом и позволит мне исполнять свой общественный долг (забегая вперёд, должен сказать, что эта проблема действительно у нас в скором будущем возникла, и всё оказалось действительно не так просто).
Я размышлял, а Моника, казалось, забыла, о чём она только что говорила, и спокойно смотрела в окно, докуривая сигарету. Наконец я сказал.
– Да, Моника, я согласен на это.
– Мне не нравится слово «согласен», – вдруг резко ответила Моника, – можно подумать, что я тебя уговариваю. И я, кажется, другой вопрос тебе задала?
– Другой? – растерянно спросил я.
– Конечно. Ты уже забыл? Внимательно же ты слушаешь то, что я тебе говорю. Преданный раб называется.
Моника явно была рассержена. Я отчётливо представил себе, что если бы я уже сейчас был её рабом, мне бы не поздоровилось. Наказание было бы более, чем суровым. А наказывать Моника умела, в этом я не раз имел возможность убедиться. Но если бы я знал, насколько те наказания, которым она подвергала меня в наших сеансах, будут отличаться от тех, которые меня ожидали. Во всех отношениях, как физическом, так и психологическом.
– Да, Моника, прости меня. Ты спросила готов ли я к этому?
– Не правда ли это разные вещи «согласен» и «готов»? Мне нужно, чтобы ты предельно ясно это понял, прочувствовал до глубины души. Мне нужно, чтобы осознание всей степени отдачи в мои руки у тебя была настолько высокой, что мой приказ для тебя значил больше, чем все внешние факторы вместе взятые. Точнее всё остальное для тебя вообще не должно иметь никакого значения – только и исключительно мой приказ. И мне необходимо, чтобы для тебя это было не просто формальностью, условием нашего договора, а состоянием твоей души. Безусловно, я со своей стороны сделаю всё от меня зависящее, чтобы это состояние стало единственно возможным для тебя. И здесь не остановлюсь ни перед какими средствами. Поскольку я самореализоваться в таких отношениях с тобой могу лишь при этом условии. Это конечно не значит, что у меня не будет и множества других условий. Но это главное. А теперь я жду от тебя ответа на поставленный мною вопрос. И в зависимости от этого ответа мне станет ясно, продолжать нам дальше этот разговор или нет.
Какое-то время я сидел молча. Противоречивые чувства обуревали меня. Но потом во весь рост передо мной встало единственно возможное для меня решение. Я должен довериться Монике настолько, что безоговорочно признать за ней те права, о которых она говорила. А как же могло быть иначе? Не к этому ли я стремился столько лет? Что-то мне подсказывало, что Моника не заставит меня об этом пожалеть. Но даже если бы и заставила, всё равно сейчас уже для меня обратного пути нет. Поэтому я поднял голову, посмотрел Монике в глаза и твёрдо сказал.
– Да, Моника. Я готов к этому.
Я успел заметить чуть заметную улыбку, скользнувшую по губам Моники. Видимо именно такой мой ответ был для неё наиболее желаем. Тем не менее она ещё раз спросила:
– Ты хорошо понял всё, что я тебе сказала? Ты действительно к этому готов?
– Да, Моника. Я готов.
– Хочу надеяться, что это так. А теперь я хочу с тобой поговорить о проблеме детей. Не скрою, я действительно хотела бы иметь от тебя детей. И я надеюсь, что они у нас действительно будут. И тут ты совершенно прав, что тогда возникнет множество проблем. Дети не должны видеть такие отношения между отцом и матерью. И мы сделаем так, что они их не увидят. Но я бы не хотела, чтобы эта проблема возникла прямо сейчас. Поэтому, как бы мне ни хотелось иметь детей, и, я надеюсь, и тебе тоже, с ними придётся повременить. Сначала мы должны войти в необходимый для нас обоих стиль отношений, и на этом этапе дети, как бы желанны для нас обоих они ни были, могут этому помешать. Поэтому я иду на то, чтобы отложить рождение первенца на тот срок, который я сама определю. К этому ты готов?
– Да, Моника. Это действительно единственно возможное решение. И я готов к этому.
– Ну, хорошо, – с видимым облегчением сказала моя супруга, – пожалуй, это главное, что меня во всём этом беспокоило. Теперь мы можем перейти к обсуждению более частных проблем. И если мы придём к согласию и здесь, то составим и подпишем Договор. Но он мало будет напоминать те Договоры, которые мы подписывали перед сеансами. Но сейчас я хочу немного отдохнуть. Иди, свари кофе. Кстати и сам отойдёшь немного, вон красный какой.
И Моника легонько оттолкнула меня своей ногой.


Моника Глава 4

Когда я вернулся в комнату с двумя чашечками кофе в руках, Моника не сидела, а лежала на диване. У неё в ногах оставалось свободное место, и она указала мне на него. Я поставил чашечку кофе перед ней на столик и сам сел в её ногах. Она положила свои ножки мне на колени. Я не удержался и, нагнувшись, прикоснулся губами к чёрному шёлку её чулок.
Облокотившись на локоть, она пила кофе, и некоторое время мы молчали. Затем она легла, положив голову на подушку, и устремила взгляд своих бездонных глаз в потолок.
– Ну что ж, – сказала она после недолгого раздумья, – пожалуй самое главное, что я хотела от тебя услышать, я уже услышала. И это меня радует и вдохновляет. Очень важно, чтобы ты понял: идя со мной на тот Договор, который мы подпишем, ты реально целиком и полностью отдаёшь себя в мои руки. И с этих пор вся твоя дальнейшая жизнь будет целиком и полностью зависеть от меня, и определяться мной и только мной. Ты будешь делать только то, что я тебе прикажу, любому моему приказу ты будешь повиноваться беспрекословно и немедленно. Я установлю для тебя нормы жизни и поведения во всех возможных ситуациях, и ты обязан будешь их строжайше придерживаться. Излишне говорить, что за нарушение этих норм, за неповиновение, которого, я надеюсь, не будет, за малейшие провинности я буду строго и даже жестоко наказывать тебя. И не думай, что от этих наказаний ты будешь получать удовольствие. Я специально продумаю этот вопрос, и твоему воспитанию уделю максимум внимания. Воспитанию именно как моего раба, подчинив тебя полностью моим привычкам и вкусам. Что касается учёта твоих желаний, то здесь ты должен раз и навсегда усвоить: своих желаний у тебя больше никогда существовать не будет, поскольку всё твоё естество будет направлено исключительно на служение мне. Конечно, полное и глубочайшее осознание этого к тебе придёт не сразу. И многое тут будет зависеть от меня, насколько мне удастся воспитать тебя именно в этом плане. Я хочу, чтобы ты полностью растворился в моей власти над тобой, чтобы у тебя даже и мысли не возникало, что в принципе для тебя возможно было бы какое-то иное существование. Процесс этот будет долгим и нелёгким. И тебе и мне на его пути придётся преодолеть немалые трудности, в частности в связи с теми проблемами, о которых мы с тобой говорили. Но если нам удастся этого достичь, то в значительной степени для меня это и будет та самореализация, о которой я тебе говорила. И я очень хочу этого добиться. То, насколько я могла тебя узнать, говорит мне, что с тобой у меня это должно получиться. Я вижу, что ты очень любишь меня, и сила твоих сабмиссивных эмоций ко мне позволяет мне на это надеяться. И ещё я тебе скажу…
Тут Моника ненадолго задумалась. Потом её взгляд устремился на меня.
– Сейчас ты пока ещё не раб, поэтому я пока могу это тебе сказать. По той же причине, что я очень хорошо тебя знаю, я уверена, что та жизнь, которая ждёт тебя после подписания Договора, и смысл которой состоит в полном подчинении мне, очень поможет и тебе. Ты, наконец, обретёшь то место, к которому стремился осознанно или неосознанно всю жизнь и к которому предназначен всей своей природой.
– Моника, милая! – воскликнул я, – если бы ты только знала, насколько твои слова выражают мои чувства. Я не умею говорить так, как ты, но одно я могу сказать. Сейчас я погибну, если я не стану твоим рабом. Я долго размышлял. И сейчас со всей ясностью осознал: нет для меня иного пути, кроме как к твоим ногам. Там я должен находиться, у твоих ног я и должен умереть.
– Ну, я надеюсь, это ещё не скоро произойдёт, – рассмеялась Моника. – Хорошо, что ты это понимаешь. Конечно, остаётся ещё множество других вопросов, но они носят более частный характер. Так что, будем составлять Договор?
– Да, Моника, будем, конечно.
– Но только не сейчас, сейчас я уже устала. Завтра составим. А сейчас идём спать.
Наутро мы с Моникой сидели за компьютером. Экран монитора любезно приглашал нас ввести в текстовый редактор законы, которые определят всю нашу дальнейшую жизнь.

– Мы сейчас сделаем черновые варианты, – сказала Моника. – А когда найдём окончательный, ты перепишешь его от руки и подпишешь своей кровью. Где тот контракт, который мы подписывали во время игр?

Я выдвинул ящик стола и вынул листок с подписями Моники и моей. Этот контракт выглядел так:

КОНТРАКТ

Я …………………………….., в дальнейшем именуемый «раб», абсолютно добровольно и, будучи в полном здравии ума и тела, предаю себя в рабство …………………………… , в дальнейшем именуемой «Госпожой», на период с…………………… по ………………….
Цель этого контракта – полностью узаконить и регламентировать это порабощение. Он является основой для развития дальнейших отношений между Госпожой и рабом. Своими нижеследующими подписями они оба скрепляют принятие следующих условий, которые не могут быть изменены, кроме как по обоюдному соглашению.
Первейшей обязанностью раба является максимальное обеспечение всех условий для физического и эмоционального удовольствия Госпожи.
Весь оговоренный период рабства раб обращается к Госпоже только «Госпожа».
Раб обязан служить Госпоже в любых качествах, каких только она пожелает – лакея, горничной, секс-игрушки, пса, лошади, мебели, пепельницы, туалета и т. д.
Раб обязан беспрекословно и без малейших колебаний выполнять любые приказания Госпожи, какими бы унизительными они для него ни были.
Госпожа может по своему усмотрению как угодно жестоко наказывать раба за любые проступки, а также унижать и истязать его просто для своего развлечения и удовольствия.
Раб обязан покорно сносить любые наказания и унижения, которым подвергает его Госпожа. Лишь после наказания раб может получить прощение за свой проступок.
В присутствии Госпожи раб обязан, если нет других приказаний, передвигаться лишь на четвереньках, стоять лишь на коленях, постоянно носить ошейник – символ власти над ним Госпожи.
Раб не имеет права без особого разрешения поднимать свои глаза выше уровня колен Госпожи.
Раб лишён права на оргазм без особого разрешения Госпожи.
Раб не имеет права каким бы-то ни было образом проявлять недовольство действиями Госпожи.
Раб обязуется и в дальнейшем не иметь к Госпоже недобрых чувств из-за чересчур жестокого обращения с ним в указанный период рабства.

Со своей стороны Госпожа принимает на себя тотальный контроль над разумом, душой и телом раба и обязуется не причинить вред его физическому и умственному здоровью.

Подписи:

Госпожа ……………………….

Раб ……………………………….


– Никуда не годится, – сказала Моника, – даже за основу брать нельзя.
– Почему? – спросил я, – по-моему, всё достаточно чётко.
– Чётко? Да здесь из каждой строчки сквозит, что речь идёт не о настоящем рабстве, а об игре.
Я ещё раз перечитал. И в который раз убедился, что Моника абсолютно права.
– Здесь нет самых основных принципов, – сказал я.
– Ну, слава Богу, понял, – усмехнулась Моника. – В первых же строчках: должен служить для удовольствия… как обращаться к Госпоже… в каких качествах служить… Глупости какие. Хорошо ещё, что тут не написано, что раб обязан вылизывать киску Госпоже по первому её требованию. Видела я такое в одном контракте.
Я чуть было не ляпнул «А разве это не так?», но осёкся, увидев более, чем строгое лицо Моники.
Она подперла кулачком подбородок и сосредоточенно смотрела на экран монитора. Затем сказала:
– Так. Пиши.
И то, что она мне продиктовала, а я набрал на компьютере, надолго определило всю нашу дальнейшую жизнь. После всех исправлений, дополнений и прочего корректирования текст Договора приобрёл следующий вид.

Д О Г О В О Р.

Настоящим документом Моника Карсон, именуемая в дальнейшем «Госпожа», и Роберт Карсон, именуемый в дальнейшем «раб», провозглашают следующее:
1. Госпожа и раб абсолютно добровольно вступают в отношения, основные пункты которых следуют ниже.
2. Госпожа имеет полную и неограниченную власть над рабом вплоть до права распоряжаться его жизнью.
3. раб не имеет права собственности, равно как и никаких других прав обычных граждан, и сам является полной и безраздельной собственностью Госпожи.
4. Смысл жизни раба заключается в полном и безоговорочном подчинении власти Госпожи, а также в максимальном удовлетворении всех её потребностей, желаний и капризов.
5. раб обязан беспрекословно выполнить любое приказание Госпожи, в том числе и ведущее к противоправным действиям.
6 раб не имеет права ни прямо, ни косвенно проявлять какие-либо признаки недовольства какими-то ни было действиями или приказами Госпожи. раб должен быть благодарен Госпоже за всё, что она делает.
7. Госпожа имеет право подвергать раба любым наказаниям за любые проступки, а также как ей угодно истязать и унижать его для своего развлечения.
8. По своему желанию Госпожа может наградить раба так, как это соответствует его таковому положению.
9. раб обязан покорно переносить любые унижения и наказания, которым подвергает его Госпожа, и стремиться к созданию ей максимально благоприятных условий для их проведения.
10. раб обязан строго придерживаться этикета поведения, установленного для него Госпожой.
11. раб не имеет права иметь какие-либо секреты от Госпожи.
12. Госпожа оставляет за собой право по своему желанию добавлять новые пункты настоящего Договора. В этом случае раб обязан беспрекословно их принять, независимо от того, согласен он с ними или нет.
13. Со своей стороны Госпожа принимает на себя тотальный контроль над разумом, душой и телом раба со всеми вытекающими из этого последствиями.
14. Договор вступает в силу с момента его подписания.

Моника Карсон, Госпожа

Роберт Карсон, раб


Слово «раб» везде было написано с маленькой буквы, даже если с него начиналось предложение.
Итак, Моника потребовала права распоряжаться даже моей жизнью. Если она захочет казнить меня угодным ей способом, я не имею права ей в этом препятствовать. Проблемы с законом в этом случае, – объяснила она, – это её проблемы, меня они не должны касаться. Ликвидировано было также по сравнению с ранее подписанным контрактом обязательство Моники не причинить вред моему физическому и психическому здоровью.
– Для игры это было необходимо, – сказала она. – А сейчас, поскольку твоё тело, разум и душа целиком и полностью принадлежат мне, то это освобождает меня от такого обязательства. Твоим здоровьем я распоряжаюсь по собственному усмотрению. И сам факт подписания тобой этого Договора свидетельствует о том, что ты доверяешь мне заботу о твоём здоровье без всяких на то обязательств с моей стороны.
Через некоторое время на столе лежал аккуратно переписанный мною Договор.
– Подписываем? – спросил я у Моники, готовясь резать себе палец.
– Нет, – ответила Моника, – подпишем вечером. А до этого я хочу кое-куда с тобой поехать. Пока не как с моим рабом.
Через пару часов мы сели в машину и поехали далеко за город. Оставив машину на стоянке, мы пошли пешком через поле, пока не вошли в девственный лес. Вокруг нас пели птицы, стрекотали кузнечики. Давно мне не доводилось бывать за городом. Свежий воздух, свободный от газов выхлопных труб, пьянил и дурманил. Моника с улыбкой смотрела на меня.
– Наслаждайся, наслаждайся свободой, – сказала она, – это у тебя последняя возможность.
Вечером мы с Моникой снова сидели за столом. Перед нами лежал Договор. Моника серьёзно посмотрела на меня.
– Я даю тебе ещё один, последний шанс, – сказала она. – Ещё не поздно отказаться.
– Нет, – твёрдо ответил я, – всё уже решено.
Моника протянула мне бритву.
– Режь себе палец.
Я полоснул себя по пальцу. Потекла кровь, в которую я обмакнул перо. И через минуту под Договором красовалась моя кровавая подпись. Моника внимательно следила за моими действиями. Затем она взяла другую ручку и под своей фамилией на Договоре сделала короткий росчерк.
«21 час 33 минуты, 17 июня 20.. года»
Это был момент начала моей новой жизни.


Моника Глава 5

Некоторое время мы сидели молча. Затем Моника тихо произнесла:
– Ну, вот и всё.
И тогда она взглянула на меня. И этот её взгляд сказал мне всё. Теперь рядом со мной сидела не моя любимая жена Моника, а моя Госпожа, в полной и абсолютной власти которой я теперь находился, и от малейшего каприза которой зависела вся моя дальнейшая судьба, а возможно и жизнь.
– На пол! – прозвучал короткий приказ. И я услышал характерные жёсткие нотки, появлявшиеся в голосе Моники тогда, когда она становилась Госпожой.
Я распростёрся на полу у её ног. Она поставила мне на затылок свою ножку в туфельке и резко вжала моё лицо в пол.
– Ну что ж, ты подписал Договор. И тем самым подписал свой приговор. Теперь ты для меня не муж, а только раб. Раб, с которым я могу и обязательно буду делать всё, что только пожелаю. Несколько позже я познакомлю тебя с этикетом и правилами твоего поведения, которым ты будешь неукоснительно следовать. Я дам тебе кличку. Отныне ты будешь называться куки. И посмей только хоть раз на эту кличку не отозваться. А сейчас раздевайся. Догола!
Я повиновался и через минуту полностью обнажённым вновь простёрся возле её ног.
– Паспорт твой и вообще все документы. На дом, машину, вообще все. И деньги. Все наличные и кредитные карточки. Сложишь всё в пакет и принесёшь. Живо!
И она толкнула меня ногой.
Я пополз вон из комнаты, не смея подняться на ноги. По опыту сеансов я знал, как гневалась Госпожа (отныне только так я буду называть её в своём рассказе), когда я без её разрешения поднимался. Собрав из ящиков все необходимые документы и деньги, я сложил всё в объёмистый пакет и коленопреклоненно подал Госпоже. Она взяла пакет у меня из рук и выбросила его вон из комнаты. Затем наотмашь ударила меня по щеке.
– Ты что, скотина, не знаешь, как ты должен подать мне это?!
Я понял. И пополз вслед за выброшенным пакетом, принеся его к ногам Госпожи в зубах. Она дала мне ещё одну пощёчину и, взяв пакет, убрала его в ящик своего стола и заперла на ключ. Затем кончиком ноги указала на пакет, лежавший в углу комнаты.
– Принеси.
Я опять-таки в зубах принёс ей этот пакет. Открыв его, она извлекла из него чёрный блестящий ошейник. Это был не тот мягкий ошейник, который использовался во время сеансов. А совсем другой, из более суровой кожи и с шипами. По всей его длине шли металлические буквы: MONIQUE GODDESS.
Госпожа надела на меня этот ошейник и защёлкнула небольшой замочек. Я понял, что сам я снять его теперь не смогу. Лишь когда Госпожа пожелает, она откроет этот замочек находящимся у неё ключиком.
– Теперь лишь это станет твоей основной домашней одеждой, куки, – сказала Госпожа. – Когда я сочту нужным, ты наденешь и ещё кое-что. А сейчас марш на кухню. Там на столе ты найдёшь список приказаний. Через два часа всё должно быть исполнено, и к этому моменту стоять на коленях у входа в спальню.
Такой приказ мне был хорошо знаком по нашим сеансовым встречам. Но сейчас было иное ощущение. Если раньше в глубине души я понимал, что, несмотря на всю приближенность к реальности, это всё же лишь игра, то на этот раз я отчётливо понял, что играм пришёл конец. И полученный мною приказ – это действительно приказ строгой Госпожи, которого я, даже если бы захотел, не смог бы ослушаться.
Передвигаясь на четвереньках, я выполз из комнаты и только там осмелился подняться на ноги. Войдя в кухню, я и впрямь обнаружил лежащий на столе исписанный листок бумаги. По-видимому, он был написан ещё до подписания Договора. Там действительно содержался длинный перечень приказаний. В основном они были связаны с приготовлением ужина и с уборкой квартиры. Дел было много, и я, честно говоря, сомневался, что двух часов мне хватит, чтобы всё исполнить в должном виде. Но рабское сознание подсказало мне, что мои мысли по этому поводу не имеют теперь ровным счётом никакого значения. И независимо от того, что я думаю, я обязан исполнить приказ. Даже если бы мне дали на это не два часа, а пять минут (забегая вперёд, отмечу, что и такого рода приказы мне доведётся получать от моей своенравной Госпожи), я должен был бы приказ исполнить. И за неисполнение меня ожидало бы целиком и полностью заслуженное наказание.
Я с энтузиазмом принялся за выполнение полученных приказов. Работа кипела у меня в руках. И через некоторое время я не без удовлетворения отметил про себя справедливость поговорки: глаза страшатся, а руки делают. И надо сказать, что они делали всё это с удовольствием.
Через два часа в гостиной был накрыт изысканно сервированный стол на одну персону. В комнате всё блестело – пол и мебель были вычищены и натёрты до идеального состояния.
Гордый сознанием своей рабской исполнительности, я встал на колени у входа в спальню, опустил глаза в пол и стал ждать сигнала. Обычно таким сигналом был хлопок в ладоши. И по этому сигналу я должен был вползти в комнату. Стоять мне пришлось долго, прошло уже минут двадцать после назначенного времени. Такое тоже часто случалось, поэтому я не удивлялся. Но на этот раз хлопка так и не последовало. Дверь вдруг резко распахнулась, и на пороге появилась Госпожа. Глаза мои предусмотрительно были устремлены в пол, поэтому я видел только ажурные чулки и чёрные туфли на её ногах. Несколько секунд она стояла на месте, видимо оценивая покорность моей позы. Затем слегка пнула меня ногой в живот.
– Марш! – последовал короткий приказ, и она прошла мимо меня в гостиную. Я пополз за ней. Госпожа села за стол и указала мне на место возле её ног. Через некоторое время она приказала мне принести миску и поставить её на пол. Разжевав кусок мяса, она выплюнула его в эту миску.
– Можешь съесть. Ты, наверное, голоден.
Я опустил лицо к миске и прямо ртом без помощи рук съел выплюнутый кусок мяса. Поймал себя на том, что съел с удовольствием. И, конечно, не потому что я был голоден. Просто то, что сейчас сделала Госпожа, идеально легло на моё внутреннее состояние. В дальнейшем мне перепало ещё несколько кусков. А затем Госпожа набрала в рот вина, немного прополоскала и тоже выплюнула в миску. И так несколько раз.
– Выпей за успех нашего предприятия.
Трудно описать, с каким наслаждением я вылакал это вино, даже вылизал тарелку.
– Теперь можешь поднять голову.
Я последовал полученному разрешению и воспользовался возможностью посмотреть на свою Госпожу. Боже, как всё же она красива. Лицо её немного раскраснелось от выпитого вина, чёрные волосы изящными локонами спускались на её шею и плечи. Чувственные губы, искусно подобранный макияж идеально гармонировали с красной блузкой, расстёгнутой на несколько пуговиц. Вследствие этого мне было позволено увидеть белизну верхних частей её грудей, в восхитительную ложбинку между которыми спускался золотой кулон на цепочке. Кроме этого на Госпоже была короткая чёрная юбка, оставлявшая почти полностью открытыми её длинные стройные ножки, обтянутые ажурными чулками.
– Ты хорошо справился с приказом, куки, я довольна. Можешь поцеловать мне туфельку. Но излишне, я думаю, тебе напоминать, чтобы самой ножки не смел касаться.
В экстазе я приник губами к носку её чёрной туфельки.
– Надеюсь, что ты будешь таким же исполнительным и в дальнейшем, – сказала Госпожа, слегка стукнув меня кончиком туфельки по носу. А сейчас, пожалуй, пора в спальню. И на этот раз мне не хочется идти самой. На четвереньки, раб!
Я с готовностью встал на четвереньки, и Госпожа села мне на спину. Ударив меня пятками по бокам, она направила меня в спальню. Ещё несколько часов назад это была наша спальня. И наша постель. Теперь это спальня Госпожи. И её постель. Мне для ночлега будет определено совсем иное место.
Сев на постель, она указала мне на свои туфли.
– Сними!
Я коснулся руками её туфельки, но тут же получил пощёчину.
– Не смей руками касаться!
Она закинула ногу на ногу, и я, ухватившись зубами за длинный каблук и потянув, снял с Госпожи туфельку. Она со стуком упала на пол, за что я схлопотал ещё одну пощёчину.
– Ещё раз так сделаешь, жестоко накажу, – пообещала Госпожа. – Снимай вторую туфельку.
В некотором смятении от сознания своей вины, я потянул за второй каблук, и на этот раз удалось всё без прегрешений. Обе туфельки аккуратно встали возле постели. Затем Госпожа разрешила мне руками расстегнуть «крокодильчики», на которых её чулки крепились к чёрному ажурному поясу на её изящной талии.
– Имей ввиду, что в дальнейшем и это ты должен будешь научиться расстёгивать зубами. А сейчас зубами спускай чулок. Медленно и аккуратно, не вздумай их порвать.
С некоторыми трудностями, но мне удалось справиться с этим приказанием. Всё же во время наших сеансов я приобрёл значительный опыт в прислуживании Госпоже. Вероятно, это сыграло не последнюю роль в том, что моя Госпожа подписала Договор. Она учитывала, что моё обучение как её раба, дастся ей значительно проще, чем с неофитом.
Блузку Госпожа сняла сама, но я не мог увидеть её наготу, поскольку, будучи уже достаточно хорошо выдрессированным, я держал свои глаза устремлёнными в пол. Обнажённой теперь ногой Госпожа ещё сильнее пригнула мою голову к полу.
– Ну что же, куки, я поздравляю тебя с началом твоей новой жизни. Хочу надеяться, что мы оба не раскаемся в этом. Завтра ты узнаешь ещё много нового относительно твоей дальнейшей жизни и правил твоего поведения, этикета, распорядка дня, которые я для тебя установила. А сейчас я буду пороть тебя. Пороть очень больно и жестоко, без всякой вины твоей, а просто в ознаменование моей власти над тобой. Видишь свёрток там в углу? Ползи туда и разверни его.
Я пополз к указанному свёртку и развернул его, как приказывала Госпожа. Сердце моё захолонуло. В свёртке лежала свёрнутая вдвое плеть. Такой плети я раньше не видел. Она была однохвостая, туго сплетённая из прорезиненной кожи. Вдоль плети в неё были вшиты тонкие металлические нити. Длинная рукоятка была украшена узорами, напоминающими рубцы на теле наказываемого. Одного взгляда на эту плеть мне было достаточно для того, чтобы понять: под её ударами мне придётся несладко.
– Плеть в зубы! К ногам! – последовал жёсткий приказ.
Я взял плеть в зубы за её хвост (за рукоять брать строго настрого воспрещалось, это я знал хорошо) и, дрожа от страха, пополз к ногам Госпожи. Она взяла у меня из зубов плеть в правую руку, а левой крепко взяла меня за волосы.
– Я не буду сейчас тебя связывать и кляпировать, – сказала она, – надеюсь, что ты стойко перенесёшь суровое наказание, которому я собираюсь тебя подвергнуть. Позволяю тебе кричать, только не очень громко.
Раздался свист, и мою спину будто рассекли пополам. Боль была настолько сильной и резкой, что я, будучи привычным к жестоким поркам, всё же не удержался от вскрика. Почти сразу же за этим последовал второй удар, ещё больнее предыдущего. Затем удары страшной плети стали следовать с завидным постоянством и силой, безжалостно врезаясь в мою обнажённую спину, бока и ягодицы. Я изнемогал от нестерпимой боли, и, извиваясь у ног наказывающей меня Госпожи, очень скоро не выдержал и начал кричать.
– Кричишь?! – спрашивала меня беспощадная Владелица, – кричи, кричи. Тем более, что покричать тебе доведётся ещё очень много. И не только сейчас. Но тебе это не поможет. Твои крики – музыка для моих ушей. А когда она мне надоест, я заткну кляпом твой рот и продолжу без всяких помех. Я надеюсь, ты не предполагал, что попал во власть доброй мамочки, которая тебя легонечко пожурит и пошлёпает по попке? Более жестокую Госпожу, чем я, тебе вряд ли удалось бы найти. Что, уже пощады просишь? Нет, рано запросил, я только-только начала во вкус входить.
Я действительно к этому моменту уже начал умолять Госпожу о пощаде. Терпеть такую боль мне уже было невыносимо. Но всё напрасно. Мои мольбы и крики только раззадорили Госпожу, и удары сделались ещё более жестокими. Я не был связан, и, признаюсь, у меня мелькнула мысль попытаться вырваться, защититься от беспощадных ударов. Но я тут же её отбросил и продолжал изнемогать от боли. Позже я расскажу о том, как этот момент отразился на моей дальнейшей судьбе.
В конце-концов свет начал меркнуть перед моими глазами. И только тогда Госпожа прекратила экзекуцию.
– Целуй плеть, – приказала она, и я облобызал истязавшее меня орудие по всей его длине. После этого Госпожа откинулась на подушки и протянула мне для поцелуя… свою обнажённую ножку. Я не поверил своим глазам. Я знал, что это была высочайшая награда, которой меня очень редко удостаивали даже во время сеансов. Но сейчас Госпожа удостаивала меня этой награды. Обливаясь слезами, я приник губами к её маленьким пальчикам и какое-то время лежал, не отрываясь от них и плача навзрыд. Плача от перенесённого жестокого наказания. Плача от счастья, дарованного мне Госпожой. Плача от трепетного осознания своего теперешнего положения.
Госпожа, наконец, легонько стукнула меня ножкой по губам, прекратив мои стенания.
– Ну довольно, довольно. Считай это моим подарком ко Дню начала твоей новой жизни. Я думаю, что второй раз заслужить такую награду тебе доведётся не скоро. А теперь принеси мне ещё бокал вина. И можешь на кухне выпить воды и вымыться.
Окрылённый я пополз к выходу из комнаты. Внутри у меня всё пело. Сбылась мечта моей жизни. Я раб. Я самый настоящий раб. И у меня самая настоящая Госпожа.
Ночь я провёл на коврике у входа в спальню Госпожи.


Моника Глава 6

Наутро…
Нет, сейчас я не буду рассказывать о том, что произошло на следующее утро. Хотя это было моё первое утро, которое я встречал в статусе раба. И то, что произошло тогда, безусловно, заслуживает отдельного описания. Но, тем не менее, происшедшее тогда с разными вариациями повторялось и в дальнейшем. И позже я обязательно об этом расскажу. А сейчас я хочу рассказать о том, что случилось ближе к полудню.
Госпожа сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и держала в руках исписанный листок бумаги. Я стоял перед ней на коленях в одном ошейнике и, потупив взгляд, ожидал приказаний. Мои спина и ягодицы сильно саднили от перенесённой жестокой порки, но это жжение наполняло мою душу восторгом. Оно свидетельствовало о моём теперешнем положении, к которому я стремился всю жизнь.
Кончиком ноги в босоножке Госпожа приподняла за подбородок мою голову и таким образом позволила мне посмотреть на неё. Затем протянула мне этот листок.
– Читай вслух!
И я начал читать.

Домашний этикет раба.

раб обязан подчиняться следующим правилам, установленным для него Госпожой.
1. В присутствии Госпожи раб обязан, если не занят выполнением её приказаний, стоять на коленях, опустив глаза в пол. Поднимать глаза без разрешения Госпожи рабу воспрещается.
2. рабу запрещается заговаривать с Госпожой или задавать ей вопросы без её разрешения. Разрешение говорить он обязан испрашивать ударом лба об пол.
3. раб обращается к Госпоже только на «Вы» с обязательным произнесением слова «Госпожа».
4. Отвечать на вопросы Госпожи раб обязан в почтительном тоне вполголоса, но чётко и внятно. Абсолютно недопустимы дерзость и ирония.
5. На любое действие, не являющееся выполнением приказа Госпожи раб обязан испрашивать её разрешения.
6. раб должен быть правдив перед Госпожой и не иметь от неё никаких секретов и тайн. Он должен честно сознаваться ей во всех своих прегрешениях и помыслах, независимо от степени тяжести наказаний, которые его за это ожидают. Ложь, неискренность, сокрытие правды недопустимы для раба.
7. За любые проступки раб обязан просить прощения у Госпожи. Прощение возможно лишь после наказания.
8. После наказания раб обязан поблагодарить Госпожу. Это единственный случай, когда раб может заговаривать без позволения Госпожи.
9. При входе Госпожи в дом стоящий на коленях раб целует пол у её ног. Затем переобувает её, и, после разрешения Госпожи встать, помогает ей снять верхнюю одежду.
10. Внешний вид раба всегда должен соответствовать нормам, установленным Госпожой.
11. Любое отклонение от вышеперечисленных норм является тягчайшей провинностью раба и строжайше наказывается.


– Ты всё понял? – спросила Госпожа.
– Да, Госпожа, – смиренно, как и предписывалось Этикетом, ответил я.
– Это Этикет именно домашний. Он будет для тебя законом, когда мы одни. В то время, когда мы на людях, ты по вполне понятным причинам будешь придерживаться иных правил. Но помни, что эти другие правила обусловлены не уменьшением моей власти над тобой, а степенью её открытости для окружающих. Понял?
– Да, Госпожа.
– По поводу норм твоего внешнего вида. Ты должен быть всегда чистым, от тебя не должно дурно пахнуть. Конечно, если ты не занят выполнением какой-нибудь грязной работы, которую я тебе прикажу сделать. Но по её выполнении ты снова должен привести себя в надлежащий вид. Время для этого я тебе буду давать. Кроме того, ты всегда должен быть аккуратно подстрижен и гладко выбрит. Причём, – строго сказала Госпожа, – не только на лице. Прямо сейчас ты на коленях поползёшь в умывальную. Вымоешься и хорошо побреешься обычным образом. А затем чисто-начисто сбреешь абсолютно все волосы на своём лобке и яйцах. И самым тщательным образом будешь следить за тем, чтобы это место у тебя было абсолютно гладким, без малейшего намёка на какую-либо щетину. Я буду проверять. И если замечу хоть малейшую небритость, как, впрочем, и на лице, заставлю тебя эти волосы выдернуть пинцетом. Или сжечь огнём. Ясно тебе?
– Да, Госпожа.
– Тогда марш в ванную!
И я пополз в ванную. Как оказалось, приказание Госпожи было выполнить не так-то просто. Особенно, когда дело коснулось волос на моих тестикулах. Но с другой стороны я отчётливо понимал, что сделать это необходимо: отсутствие волос на этих местах – отличительный признак раба. Поэтому я старался изо всех сил. И вот я снова на коленях перед сидящей в кресле Госпожой. Она приказала мне снять с неё зубами за каблучок босоножку, и теперь её ножка была обнажённой. Кончиком этой ножки она провела по моим щекам, затем по подбородку, по верхней губе, проверяя таким образом, нет ли щетины. Видимо осмотр её удовлетворил. Коротко она приказала:
– Встать!
Я поднялся на ноги.
– Руки за голову. Ноги широко расставить.
Я повиновался. Тогда кончиком ножки Госпожа провела по моему выбритому лобку. Мои яйца болтались между моих ног. Госпожа поддела их ногой, и теперь они лежали на её пальчиках. Как бы играя, она стала слегка подкидывать пальчиками своей ножки мои яйца. Сердце моё сжималось от страха, это была сладостная, но всё же пытка – эти места у меня всегда были особенно чувствительны. И тут Госпожа резко ударила меня ножкой по яйцам. Я завопил от боли.
– Стоять! Не двигаться! – жёстко приказала Госпожа. – Ноги шире! Шире, я сказала! Руки за головой держать!
Всхлипывая, я повиновался, и она стала снова играть моими яйцами на пальчиках своей ножки. На этот раз я был ни жив, ни мёртв, с дрожью ожидая следующего удара. И он не замедлил. Обнажённая ножка Госпожи ещё раз с размаху врезалась мне туда, куда я больше всего боялся её визита. На этот раз у меня перехватило дыхание, я согнулся пополам, и через несколько секунд вопль нестерпимой боли вырвался из моего горла.
– Стоять! – гневно крикнула Госпожа. И когда я, повинуясь приказу, с трудом выпрямился, она уже более спокойным тоном сказала:
– Можешь опуститься на колени. Глаза в пол. Так вот, сейчас я преподала тебе наглядный урок. Имей ввиду, что такие проверки я буду делать ежедневно и не по одному разу. И сделала сейчас это, чтобы ты знал, что тебя ждёт в том случае, если я буду недовольна тем, как ты выполняешь этот мой приказ. Но сейчас ты вроде бы хорошо постарался, поэтому экзекуцию, которой я сейчас тебя подвергла, я рассматриваю не как наказание, а как необходимый элемент обучения и становления тебя как моего раба.
И ещё насчёт норм твоего внешнего вида, – добавила Госпожа. – Основной твоей домашней одеждой, как я тебе уже говорила, будет лишь ошейник. И ты должен к этому привыкнуть. На это есть множество причин. Одна из них – любой мой удар, в том числе и туда, куда ты только что получил, как только я захочу его тебе нанести, должен находить именно тебя, а не то, что на тебе надето. И когда я захочу основательно наказать тебя, чтобы мне не пришлось ждать, пока ты разденешься. Кроме того, это поможет тебе свыкнуться с полной твоей открытостью для меня, недопустимости с твоей стороны каких-либо секретов или тайн от меня. Усвоил?
– Да, Госпожа.
– Далее. Мой раб должен быть стройным и подтянутым, всегда в хорошей физической форме. А сейчас у тебя явно лишний жирок. И лишний вес. Поэтому я обязательно позабочусь о том, чтобы ты как можно быстрее от него избавился. И начну в самом ближайшем будущем. Понял?
– Да, Госпожа, – с трепетом ответил я, уже начав осознавать, насколько нелёгким будет моё рабство. И насколько оно будет отличаться от того, игрового, в которое тогдашняя Моника меня погружала ранее.
– Теперь. Я не исключаю, что в дальнейшем я добавлю новые пункты, как к Этикету, так и к Договору. Твоё мнение по этому поводу меня не интересует, как, впрочем, и по любому другому поводу. Ты будешь обязан эти пункты неуклонно выполнять. А сейчас перепишешь этот Этикет красиво и без помарок. Можешь для этого подняться и сесть за стол. Когда перепишешь, мне покажешь.
Я поднялся на ноги и с разрешения Госпожи сел за стол. Вскоре Этикет был красиво переписан, и я, вновь коленопреклоненно, вручил его Госпоже. Она просмотрела и одобрительно кивнула.
– Теперь на колени в угол. Даю тебе час на то, чтобы выучить его наизусть слово в слово. Я проверю. Если допустишь хотя бы малейшую ошибку, будешь строго наказан. После того, как прочитаешь наизусть без запинки, будешь отвечать на мои вопросы.
Что и говорить, это было неожиданным и трудным для меня заданием. Никогда ни в каких играх ранее Госпожа не заставляла меня что-либо учить. Невольно пришли на память школьные годы, когда именно необходимость учить наизусть стихи и прозу, разные правила создавали для меня существенные трудности при обучении. В силу профессиональных навыков я всегда быстро схватывал суть прочитанного, ни никогда не стремился заучивать слово в слово, не видя в этом никакого смысла. Но сейчас была другая ситуация. Госпожа приказала мне выучить наизусть этот документ, И я обязан это сделать. Тем более, что это документ, определяющий статус моего бытия.
И вот я стою на коленях носом в угол комнаты и, шевеля губами, учу пункты Этикета. Госпожа занялась какими-то своими делами. Я прочитал документ несколько десятков раз, и несколько раз мне казалось, что я уже выучил его. Но, пытаясь повторить его наизусть, я обязательно что-нибудь забывал или путал.
Прошёл час. Госпожа вошла в комнату и села в кресло.
– К ногам!
Я подполз к её ногам. Она взяла у меня из рук листок с Этикетом.
– Отвечай.
И я начал декламировать Этикет. До 6-го пункта дошёл вроде бы без запинки. А в шестом вместо «сознаваться» сказал «признаваться».
– Первая ошибка, – сказала Госпожа, – значит, наказание уже заработал. Читай теперь с самого начала.
Я повиновался и вновь начал читать текст с самого начала, на этот раз допустив ошибку в девятом пункте и гораздо более серьёзную, сказав вместо «целует пол у её ног» – «целует её ноги». Это вызвало гнев Госпожи, и она дала мне звонкую пощёчину.
– Ты что же, возомнил, что тебе будет регулярно позволено целовать мне ноги?!
– Простите, простите, Госпожа, – возопил я, рыдая, немедленно осознав свою роковую ошибку.
– Читай с самого начала снова.
Всхлипывая, я снова начал читать сначала. И, видимо, на этот раз мне так удалось сконцентрироваться, что теперь я не допустил ни одной ошибки.
– Ещё раз читай, – приказала Госпожа.
И снова я прочитал без ошибки.
– Ещё раз!
и снова мне это удалось. Воспитание Госпожи уже начало приносить свои плоды.
– Хорошо, – наконец сказала она. – Теперь ответь мне, что ты будешь делать, если захочешь о чём-либо спросить меня? Или что-либо сказать мне?
– Ударом лба об пол испрошу разрешения, Госпожа, – сказал я.
– А если такого не получишь?
– Продолжу стоять молча на коленях, опустив глаза в пол, Госпожа.
– Хорошо. Здесь я могу для тебя сделать одну поправку. Возможно, возникнет ситуация, что тебе очень нужно будет что-то мне сказать, несмотря на мой запрет. Тогда я позволяю тебе ещё раз ударить лбом об пол. В этом случае я, по всей вероятности, разрешу тебе говорить, хотя это не достоверный факт. Но имей ввиду. Если то, что ты в этом случае скажешь, я сочту не столь важным, чтобы позволять тебе говорить, я строго накажу тебя за назойливость. Понял, куки?
– Да, Госпожа.
– А теперь я накажу тебя за серьёзные ошибки при заучивании наизусть Этикета. Возьми пятьдесят листов бумаги и хорошую ручку. Можешь встать.
Когда я принёс требуемые вещи, Госпожа приказала мне взять банку сухого гороха и насыпать на пол в том самом углу, где я учил Этикет. Затем велела взять небольшую скамеечку и положить на неё эти листы.
– А теперь на колени на горох, – приказала она.
Я повиновался. Твёрдые горошины больно впились в мои голые колени.
– Так вот, – сказала Госпожа, – на каждом из этих пятидесяти листов аккуратным почерком должен быть написан текст Этикета. Лишь когда справишься с этим заданием, можешь громко сказать «Готов». И если я сочту нужным, я подойду к тебе для проверки. Сам не смей подниматься с колен. Понял?
– Да, Госпожа.
Она дала мне пощёчину и вышла из комнаты.
Превозмогая острую боль от впивающихся в мои колени горошин, я покорно переписываю текст Этикета.


Моника Глава 7

Утро. Половина седьмого, за окном только-только начинает светать. Но я уже вскакиваю со своей подстилки у двери в спальню Госпожи. Да, теперь моё место здесь. Даже на полу, но в спальне Госпожа не позволила мне спать, отведя мне место за дверью, тем самым ещё раз подчеркнув моё теперешнее положение. Моя постель состоит из тюфяка, брошенного прямо на пол, и грубой дерюги вместо одеяла. Подушки нет. Рабу подушка не полагается.
Внимательно я прислушиваюсь. Но за дверью Госпожи всё тихо – она ещё спит. Тогда я бегом на кухню. До пробуждения Госпожи я должен приготовить ей завтрак. Завтрак Госпожа съедает лёгкий – два яйца, небольшой салат из помидор и огурцов, чашка крепкого горячего кофе. Кофе должен быть горячий к моменту её пробуждения независимо от того, когда она проснётся. Поэтому, сварив кофе, я наливаю его в небольшой термос.
Затем я иду в ванную, моюсь и чисто бреюсь во всех указанных мне местах. И лишь после этого возвращаюсь к двери в спальню и опускаюсь на колени. Проходит ещё около часа. И вот раздаётся долгожданный звонок. Это сигнал к тому, что я могу открыть дверь и вползти в комнату.
– Доброе утро, Госпожа, – смиренным голосом говорю я. Эти слова Госпожа разрешила мне произносить по утрам без особого своего позволения, хотя это и не было оговорено в Этикете.
– Доброе утро, куки. Приготовил завтрак?
– Да, Госпожа.
– Ко мне.
Я подполз к её постели. Госпожа откинула одеяло и кончиком обнажённой ножки приподняла за подбородок мою голову. Теперь я мог посмотреть на неё. Она была полностью обнажённой. На её полных белых грудях выделялись розовые сосочки. В расщелину между стройными ногами спускался чёрный треугольничек волос. С лёгкой улыбкой Госпожа смотрела на меня. Сердце моё замирало от счастья. От сознания того, что я являюсь рабом той, к которой тянулся всеми фибрами своей души несколько последних лет.
– Становись на четвереньки. Повезёшь меня в душ. Там я с тобой кое-чем займусь.
Я послушно встал на четвереньки, и Госпожа уселась мне на спину. Стукнув пятками меня по бокам, она тронула меня с места, после чего положила свои ноги мне на плечи. Сжав ножками мои щёки, она потёрлась об них, проверяя, достаточно ли я гладко выбрит.
И вот мы в душевой. Госпожа соскочила с меня.
– Ложись на пол на спину.
Я повиновался. Госпожа встала надо мной, расставив свои ноги по обеим сторонам от моей головы. И теперь я мог хорошо видеть её междуножие с манящей щелью её вагины. С презрительной улыбкой Госпожа сверху вниз смотрела на меня. Затем медленно стала опускаться на моё лицо. И вот её кисочка в нескольких сантиметрах от моего лица.
– Рот! – приказала Госпожа. – Широко открыть. И так держать.
Я раскрыл свой рот так широко, как только мог, уже догадываясь, что сейчас последует. И не ошибся.
Тёплая солоноватая струя полилась мне в рот. Я едва успевал глотать. Прошло значительное время, прежде чем она иссякла.
– Подлизать, – приказала Госпожа.
Я приподнял голову и начал тщательно вылизывать её кисочку, стараясь полностью осушить её от мочи.
– Так вот запомни, – сказала Госпожа, – туалетом для меня теперь будет служить твой рот. Ты моя вещь, и свою вещь я использую по своему усмотрению. В данном случае как туалет.
Всё то время, пока Госпожа говорила, я внимательно её слушал, ни на секунду не прекращая вылизывать её кисочку. В моей памяти очень хорошо отложилось то жесточайшее наказание во время одного из сеансов, которому Госпожа меня подвергла за самовольную остановку этого процесса. И помня порку новой плетью в первый вечер моего рабства, следы от которой до сих пор жгли мою спину и ягодицы, я очень не хотел вновь подвергнуться такому наказанию. И не прекращал своей работы, пока Госпожа не сказала: «Достаточно».
Затем она поднялась и поставила мне на лицо свою ножку. С наслаждением я вдохнул её аромат. Госпожа чувствительно надавила ногой мне на нос. Затем встала обеими ногами мне на грудь и отвернула кран душа. Сильные струи брызнули прямо мне в лицо.
– Можешь закрыть глаза, – разрешила Госпожа.
Госпожа нежилась под тёплыми струями душа, в обилии стекавшими на меня. Затем завернула кран, сошла с меня и встала, расставив ноги.
– На колени, раб!
Я немедленно встал перед ней на колени. Она указала мне на полочку с бритвенным прибором.
– Побрей мне кисочку. Чисто-начисто выбрей, чтобы она красивая была.
И я, искушённый в искусстве бритья, начал осторожно выбривать Госпоже её восхитительный чёрный треугольничек. Мне даже было его немного жаль, но Госпожа пожелала, чтобы её кисочка была чисто выбритой. Через некоторое время её кисочка предстала перед моим взором во всей своей красе.
– Смотри на неё внимательно, – сказала Госпожа, – это твоё божество, которому ты должен поклоняться, и об удовольствии и идеальной чистоте которого непрестанно заботиться. И горе тебе, если это божество останется недовольным качеством поклонения.
Затем она взяла меня за волосы и прижала к своей кисочке моё лицо.
– Вдыхай его аромат. Глубже, глубже вдыхай. Ты должен ощущать его постоянно, днём и ночью.
Я с наслаждением вдыхал поистине райский аромат кисочки моей обожаемой Госпожи. Затем Госпожа оттолкнула меня от себя.
– Встать!
Я поднялся на ноги. Госпожа указала мне на большое махровое полотенце.
– Вытри меня.
И повернулась ко мне спиной. Я взял полотенце и бережно стал вытирать Госпожу, начиная с её точёных плеч и постепенно спускаясь на спину, талию, округлые ягодицы, ноги. Вытирая ей ноги, я снова вынужден был опуститься на колени.
– Халат, – приказала Госпожа.
Я снял висевший на стене халат и накинул его на плечи Госпоже.
После этого она вновь поставила меня на четвереньки, села на спину и приказала отвезти обратно в спальню. Там она сбросила халат и села на кровать. Откинувшись на подушки, развела свои ножки, и моему взору вновь предстала её красавица кисочка. Я как заворожённый смотрел на неё, пока не получил удар ногой Госпожи по лицу.
- Очнись, дуралей. И заруби себе на носу, что эта моя поза сама по себе является тебе приказом к исполнению своих обязанностей. Приступай, живо!
И я, придя в себя, приник языком к моему божеству.
Боже, какое это было счастье. Как я был благодарен моей обожаемой Госпоже, поработившей меня. Мой язык проделывал трюки, близкие к акробатическим. По счастью в этом у меня уже был значительный опыт и умение. Оргазм Госпожи не заставил себя долго ждать, и мне в лицо хлынули её соки, которые я с упоением принимал в себя. И я уже знал, что после оргазма Госпожи ни в коем случае нельзя останавливаться и как можно быстрее довести её до следующего. А потом до следующего…
Госпожа расслабленно лежала, закинув руки за голову. Она была довольна мной, её верным рабом. Кончиком своей ножки она ласково потрепала меня по щеке. Слёзы хлынули из моих глаз, и я распростёрся ниц перед своей Госпожой.
– Ну, ну, успокойся, – сказала она, – не то мне тут же придётся наказать тебя. Неси завтрак. И сигарету.
Госпожа пила ароматный горячий кофе и уже не обращала внимания на меня, стоящего перед ней на коленях с опущенной вниз головой.
Через некоторое время она уже одетая уходила по своим делам, бросив мне листок с приказаниями. Их было столько, что скучать мне не придётся


Моника Глава 8

По счастью мне удалось очень хорошо выполнить все приказания Госпожи, и день закончился так же хорошо, как и начался. Вечером я удостоился поцелуя туфельки Госпожи. И я был на седьмом небе от счастья. Но уже то, что случилось на следующий день, спустило меня с облаков на землю и послужило для меня таким уроком, который запомнился мне надолго.
Следующий день пришёлся на воскресенье. И часов в десять утра раздался телефонный звонок.
– Возьми трубку, – сказала мне Госпожа.
Я снял трубку. Звонил мой давний приятель и коллега по работе Майк Боровски. Мы дружили, что называется, семьями. Он и его жена Люси были постоянными нашими гостями. Люси была маленькой блондиночкой с пышными формами, и Майк от неё был без ума. Хотя доставалось ему от неё иногда по первое число. Глядя на их весёлые препирательства, я как-то ещё давно высказал Монике предположение. А не является ли Майк на самом деле её рабом? Моника рассмеялась и сказала.
– Уверена, что нет. Прежде всего, потому, что если бы это было так, то об этом бы знала не только я, но и все остальные наши знакомые.
И действительно. Важная информация в голове такого создания как Люси не задерживалась. И конечно такой особенностью жизненного уклада она бы немедленно поделилась со всеми и в первую очередь с Моникой.
Со своей стороны и мы с Моникой (я говорю Моникой, а не Госпожой, поскольку сейчас речь идёт о ней как обычной весёлой общительной женщине, душе компании) не давали им скучать. И нередко наезжали к ним даже без предупреждения.
– Хэлло, Роберт, – сказал Майк, – что вы с Моникой скажете по поводу того, чтобы хорошенько оттянуться в парке Эндрюса. Там сегодня выступает Билл Гарден со всей своей джаз-бандой. Как следует погуляем, а потом поедем к нам. Думаю, часок-другой посидеть за хорошим мартини нам не помешает. Ну так как?
– Хэлло, Майк, – обрадовался я, – я с удовольствием. Сейчас узнаю, как Моника на это смотрит.
И сказав это, тут только я осознал, что теперь лёгким и непринуждённым отношениям с друзьями пришёл конец. Узнать, как на предложение Майка смотрит Моника, я не мог при всём своём желании. Моники для меня больше не существовало. А существовала лишь моя строгая и неумолимая Госпожа. И если Госпожа мне сейчас не позволит говорить, то я не знал, что мне сказать Майку. Если мне вообще что-то будет позволено ему говорить.
Госпожа сидела в комнате на диване. Войдя в комнату, я немедленно опустился на колени (как обычно, на мне был лишь ошейник) и ударил лбом об пол, испрашивая позволения говорить.
– Говори, – сказала Госпожа. – Но только кратко.
– Звонит Майк, Госпожа, – вполголоса произнёс я, – он приглашает погулять в парке Эндрюса и потом поехать к ним на мартини.
– Майк? Люси тоже едет?
– Да, Госпожа.
Госпожа немного подумала.
– Ну что же. Пожалуй, мы составим им компанию. Кстати, – строго прибавила она, – это будет неплохим экзаменом для тебя. Иди, скажи Майку, что мы идём.
На коленях выполз я из комнаты и вновь схватил телефонную трубку.
– Алло, Майк, мы с Моникой идём.
– Отлично. Тогда встречаемся в двенадцать у входа в парк. О кей?
– О кей.
И я положил трубку. И тотчас раздался требовательный голос Госпожи.
– Ко мне.
Через несколько секунд я был у её ног.
– Что он сказал? – спросила Госпожа.
– Он сказал, что встречаемся в двенадцать у входа в парк.
– И на это ты сказал «о кей»?
– Да, Госпожа, – испуганно пролепетал я.
– А ты у меня спросил?
– Нет, Госпожа, но я думал…
Оглушительная пощёчина прервала меня.
– Так значит, для тебя Майк определяет время встречи?
– Нет, Госпожа, – чуть не зарыдал я, – простите, простите, Госпожа.
– Плеть!
Рыдая, я подполз к её ногам с плетью в зубах. Госпожа взяла меня за волосы и нанесла мне такой удар плетью по голому телу, что я завизжал от боли.
– Молчать, скотина! Не шевелиться!
И она нанесла второй удар, наискосок спины, ничем по боли не уступавший первом. Изо всех сил я стиснул зубы, чтобы не издать ни звука – так приказала Госпожа. И последовавшие вслед за первыми двумя ещё восемь жестоких ударов плетью я вынес также без единого стона. Госпожа дала мне поцеловать плеть.
– Сейчас я прощаю тебя, учитывая, что этот твой проступок произошёл впервые, твоё искреннее раскаяние и то, что ты стойко вёл себя во время наказания. Но имей ввиду. Вторая твоя провинность сегодня будет роковой для тебя. А сейчас в спальню.
В спальне она приказала мне встать на четвереньки перед трюмо и села на меня как на скамейку.
– Не вздумай пошевелиться, – строго сказала она.
И сидя на мне, она начала наводить себе макияж. Затем она встала и приказала прислуживать ей при одевании. Большого опыта в профессии горничной у меня ещё не было, поэтому я получил несколько вполне заслуженных пощёчин за неумение и неловкость.
– В дальнейшем за эти вещи буду наказывать гораздо строже, – сказала Госпожа, – так что учись поскорее.
Затем она сняла с меня ошейник.
– Иди, одевайся.
Я поймал себя на том, что с ошейником расстался с явным сожалением, хоть это было на время. Мне захотелось сказать об этом Госпоже. Испросив позволения говорить установленным для этого способом, я признался Госпоже в этом чувстве.
– Мне приятно это слышать, – сказала она. – Но важно, чтобы ты так же честно признавался мне не только в хороших твоих мыслях, но и в плохих. И при этом тебя не останавливал бы страх наказания, которому я, безусловно, подвергну тебя за эти мысли, причём это наказание может быть очень и очень жестоким.
– Я во всём буду признаваться Вам, Госпожа, – ответил я, – и страх наказания меня не остановит, я приму его с покорностью. И оно будет мне в облегчение, поскольку гораздо более тяжкое наказание для меня – носить вину в себе.
Госпожа легонько стукнула меня носком туфли по губам.
– Разболтался. Марш одеваться.
Но я чувствовал, что она была довольна.
И вот мы в парке. Я не буду пересказывать всё, что происходило там. Все перепалки между Майком и его очаровательной супругой. Раскрасневшееся смеющееся лицо моей Госпожи. Наслаждение, полученное нами всеми от выступления Билла Гардена. Моника (когда она для меня ещё была Моникой) очень любила этого музыканта. Весёлый обед в ресторанчике на открытом воздухе. И мы едем к Боровски домой. Там весёлый ужин. И тут выпитое вино подействовало на меня не лучшим образом. Я начал слишком громко и весело разговаривать, явно выходя за рамки приличия. Майк и Люси были нашими близкими друзьями, поэтому в их присутствии мы обычно не стеснялись. Майк тоже захмелел и начал рассказывать пошлые анекдоты, на которые я отвечал громким хохотом. Затем он облапил Люси, та шлёпнула его по физиономии.
– О, – сказал я, – сейчас будет серьёзное наказание.
– Роберт! – резко сказала Моника.
– Да, дорогая.
– Ты слышал, что я тебе сказала?
– Всё, всё, молчу.
– А ну-ка идём.
И она встала из за стола. Я начал было тоже подниматься, но пьяный Майк в меня вцепился и насильно усадил на место. Моника уже вышла из комнаты, а я всё продолжал сидеть в обнимку с Майком. Люси тоже ушла к себе. И лишь через несколько минут до моего помутнённого разума дошло, что происходит. Я вскочил из-за стола и, отшвырнув Майка, выбежал вслед за своей Госпожой. Но, выскочив на улицу, я увидел лишь свет задних фар отъехавшей нашей машины.


Моника Глава 9

В безумном отчаянии от случившейся ужасной вещи я забегал по дороге в поисках попутной машины. У меня мелькнула мысль взять машину Майка, но я вспомнил, что у неё спущено колесо. И к тому же я был выпивши, и любой полицейский мог меня остановить. Время было позднее, а Майк жил в малонаселённом районе, поэтому как назло ни одной машины не было видно. Прошло минут двадцать, прежде чем возле меня остановился какой-то фургон. Я запрыгнул в него и уселся рядом с насквозь прокуренным водителем. Фургон тащился со скоростью черепахи. Прошёл час с лишним, прежде чем я оказался у дверей нашего дома. Они были закрыты. Но в окнах горел свет, то есть Госпожа уже была дома.
Я позвонил в дверь. Никакого ответа. Я не мог допустить, что Госпожа не слышит звонка, он был достаточно громким. Поэтому не решился звонить ещё раз и стал ждать. Но дверь не открывалась. Я сунул руку в карман, где у меня лежали ключи. Но когда я попытался открыть дверь ключом, выяснилось, что она заперта изнутри на предохранитель. Больше я пытаться открывать не имел права. Иначе это была бы назойливость. И единственным выходом для меня было стоять и ждать. И стоять, конечно же, на коленях. Я опустился на колени возле двери, рискуя, что меня кто-то может увидеть. Но другого выхода не было, я уже понимал, что иначе в дом мне не попасть. Опустив голову, я простоял так около часа. Я слышал, что сзади меня по дороге ходят какие-то случайные припозднившиеся прохожие. Недоумевающие возгласы, смех, окрики по моему адресу говорили о том, что меня заметили. Но видимо большинство из зрителей сошлось во мнении, что какой-нибудь воздыхатель стоит на коленях перед дверями своей возлюбленной. И мало помалу крики прекратились.
И наконец я услышал, что за дверью щёлкнул предохранитель, и через несколько секунд дверь приоткрылась. Я выждал ещё несколько минут, затем, не поднимаясь с колен, вполз в прихожую.
Госпожи не было. Лишь на столике лежал ошейник с прикреплённой к нему цепью, а в углу на полу был насыпан сухой горох. Более красноречиво нельзя было бы дать мне понять, что я должен сделать. Я быстро разделся донага, надел ошейник и защёлкнул замочек. Защёлкнуть замочек я мог самостоятельно, но открыть его можно было лишь ключиком, находящимся у Госпожи. И после этого встал носом в угол коленями на сухой горох, который сразу же больно в них впился.
Скрестив руки за спиной и выпрямившись (на пятки садиться категорически запрещалось), я простоял так около двух часов. И наконец я услышал звонок из спальни. Госпожа приказывала мне ползти туда.
С трудом я пополз в спальню. Дверь туда была открыта, и я вполз.
Госпожа сидела в кресле. Голова моя была низко опущена, и я видел лишь её ноги, на которых были подкованные металлом сапоги на высоких каблуках-шпильках.
– Нос в пол! – последовал жёсткий приказ.
Я немедленно повиновался, уткнув нос в пол. Госпожа встала и подошла ко мне. Острым кованым носком сапога она сильно ударила меня по рёбрам.
– Аххх! – вырвалось у меня.
– Молчать, тварь! – крикнула Госпожа и ударила ещё раз в живот. Я упал на бок.
– Встать, скотина! На колени!
Не в силах сдержать рыдания, я поднялся на колени и почти сразу же снова упал от сильного удара кованым сапогом в бок.
– На колени, я сказала! – в бешенстве крикнула Госпожа.
Плача уже навзрыд от сильной боли, я поднялся снова на колени. Госпожа вновь свалила меня ударом сапога по рёбрам и теперь не стала приказывать становиться на колени, а стала избивать меня сапогами лежащего. Теперь сквозь застилавшие мои глаза слёзы я мог увидеть Госпожу. На ней была короткая чёрная юбка и чёрная кожаная куртка-безрукавка, надетая на голое тело. Ноги выше сапог обтянуты чёрными чулками. Лицо выражало предельную жестокость и гнев. Я даже редко видел у своей Госпожи такое выражение лица.
От жестоких ударов в живот, грудь, бока, бёдра я ревел белугой.
– Я приказала тебе молчать, скотина, ты что, не слышал?!
Стиснув зубы, я постарался не издать ни звука, когда сапог Госпожи в очередной раз врезался в мои рёбра. Затем она обошла моё скорчившееся на полу тело и ударила сапогом по спине, затем ещё раз. Затем нанесла несколько ударов по ягодицам и ногам. Затем она наступила мне ногой на голову так, что подошва сапога прижала мою щёку, а острый каблук впился в шею.
– А теперь отвечай мне, гнусный червяк, понимаешь ли ты, что ты сегодня позволил себе совершить?
– Да, Госпожа! – стеная, ответил я.
– Тогда говори.
– Простите, умоляю, простите, Госпожа!
Госпожа так сильно надавила мне подкованной подошвой сапога на щёку, что мне показалось, что моя челюсть сломалась.
– Я приказала тебе на вопрос отвечать, а не прощения просить!
– Я ослушался Вас, Госпожа, когда Вы мне приказали.
Госпожа ударила меня ногой в спину.
– Это было последнее твоё преступление. А до этого?
– Я безобразно себя вёл, Госпожа.
Ещё удар сапогом, на этот раз по шее.
– Так значит, мерзкая тварь, стоило тебе оказаться за пределами этого дома, как ты решил, что ты уже свободный человек, а не раб?
– Нет, нет, Госпожа, пожалуйста, поверьте мне, я никогда так не думал, – захлёбываясь рыданиями, отвечал я.
– Что я тебе говорила по поводу твоего поведения на людях? Отвечать, тварь!
И вновь сильный удар ногой в живот.
– Вы говорили, Госпожа, что не власть Ваша надо мной уменьшается, а степень открытости этой власти для окружающих.
– И ты что же, забыл об этом?
– Нет, нет, Госпожа, не забыл, не забыл! Простите, простите меня, больше никогда, никогда этого не повторится. Прошу Вас, поверьте мне! – рыдал я, будучи уже близким к состоянию безумия. Но Госпожа безжалостно нанесла мне следующий удар сапогом, на этот раз по лицу, разбив мне в кровь губы. Затем сильно ударила сапогом по носу, и из него также хлынула кровь.
Ослеплённый нестерпимой болью, залитый кровью и слезами я был охвачен единственной мыслью – как вымолить прощение у Госпожи за свой отвратительный проступок. И за это дарованное мне прощение я готов был сейчас без колебаний пожертвовать даже жизнью.
Рыдая навзрыд, лёжа в кровавой луже на полу, я продолжал умолять Госпожу о пощаде и прощении.
– Лечь, – приказала Госпожа, – лицом вверх!
Я распростёрся навзничь, и Госпожа встала мне на грудь, вонзив в моё тело острые каблучки сапог. Сдавленный стон вырвался из моей груди. Госпожа переставила одну ногу мне на лицо, поставив острый каблук мне на подбородок, а носок сапога на лоб. Сильно надавив каблуком, она вынудила меня открыть свой окровавленный рот. Затем погрузила каблук в него.
– Лизать, тварь!
И я покорно начал облизывать её каблук. Через минуту она вынула его из моего рта и приподняла ногу, оставшись стоять у меня на груди на одной ноге, в результате чего другой каблук глубже впился в моё истерзанное тело.
– А-а-а-а! – от нестерпимой боли завопил я.
Госпожа внимательно посмотрела на извлечённый у меня изо рта свой каблук.
– Скотина, ты его запачкал кровью! Облизывай снова!
И она вновь погрузила этот каблук в мой рот. И я, изнемогая от боли и невероятного желания всё же вымолить прощение Госпожи, снова принялся его облизывать, пока он не стал совсем чистым. Затем Госпожа приказала точно так же вылизать и другой каблук. После этого встала каблуками на мои соски. И глядя сверху вниз мне в глаза, сказала:
– Хорошо. На первый раз я поверю тебе. И прощу тебя. Но имей ввиду, если подобное сегодняшнему повторится ещё раз, то я подумаю над тем, нужен ли мне вообще такой раб. Поскольку самого жестокого наказания не хватит, чтобы искупить этот повторный проступок. Ты понял меня?
– Да, Госпожа, – захлёбываясь рыданиями, отвечал я, но на этот раз рыданиями счастья – счастья прощения, дарованного мне моей Госпожой.
– Хочу надеяться, – ответила Госпожа.
Затем она сошла с меня и села в кресло.
– К ногам. На колени.
Я встал на колени перед своей Госпожой.
– Целуй сапог.
И позволение прижаться к губами к блестящей поверхности её сапога означало, что мне, наконец, даровано то прощение, к которому я так стремился несколько последних часов.


Моника Глава 10

Наутро после этого кошмарного вечера всё моё тело болело, ныло, и было покрыто ссадинами и синяками. Губы и нос распухли. Подкованные сапоги Госпожи оказались прекрасным орудием для наказания. Я с ужасом подумал о том, что сейчас мне нужно идти на работу. В каком же я виде приду? Что скажу? Но сейчас было шесть часов утра, и, прежде всего, я должен думать о своих обязанностях. Через час я стоял на коленях перед Госпожой, которая сидела на кровати и пила приготовленный мною кофе. Выпив кофе, она приподняла кончиком обнажённой ноги мою голову и осмотрела меня.
– Красавец, нечего сказать, – усмехнулась она, – ну что же, сам виноват. Я надеюсь, что ты получил хороший урок. Ладно, ничего страшного. На работе скажешь, что возвращался пешком от Майка, был пьяный, на тебя напали какие-то подонки, избили тебя и забрали все деньги. И ты их не помнишь. А жена разозлилась на тебя и уехала раньше. Так оно и было. А сейчас подай мне вон тот тюбик.
Я подал Монике белый тюбик, и она, велев мне встать на четвереньки, выдавила мне на спину какую-то мазь, затем растёрла её по всей спине. Чувствительно щипало, но разве эти щипки могли сравниться с тем, что мне довелось вчера перенести. Затем Госпожа дала мне этот тюбик в руки.
– Намажешь себе остальные избитые места, хорошо вотрёшь. Затем губы и нос. Иди, занимайся собой. Я сама оденусь.
Со слезами благодарности Госпоже я выполз из спальни.
Через полчаса в прихожей я стоял перед Госпожой на коленях уже одетый для выхода на работу. Госпожа внимательно осмотрела меня, затем похлопала по щеке.
– Иди. А вечером я немного займусь тобой.
И она повернулась и ушла в комнату.
На работе первый, кого я встретил, был Майк. Когда он меня увидел, у него отвисла челюсть.
– Боже, Бобби, что с тобой?
– А это с тебя надо спросить, пьяная скотина, – окрысился я.
Физиономия Майка и впрямь была несколько опухшей после вчерашнего.
– То есть как? – не понял он.
– Моника разозлилась на меня и уехала. Мне пришлось идти пешком. И ко мне пристали какие-то подонки. Ну и вот…
– Да-а-а, – протянул Майк. – Извини, приятель, я что-то вчера совсем не в форме был. Но у тебя всё же положение получше моего.
Настал черёд удивляться мне.
– В каком смысле.
– Тебя хоть какие-то подонки отдубасили. А меня, представляешь… собственная жена.
– Как?
– Ты, скотина, бросил меня одного. А Люси вернулась.
– Ну и…
– Ну и вот.
Майк отвернул воротник рубашки, и я увидел у него не шее здоровенный синяк.

– Это она бейсбольной битой, – объяснил он, – она хотела мне по голове попасть, да я успел отклониться, и она попала по шее.
– А потом что?
– А потом я вскочил и вырвал у неё эту штуку. Так она, дрянь, укусила меня.
И тут Майк закатал рукав, и я действительно увидел на его руке след от зубов.
– Твоя Моника, хоть разозлилась на тебя, – продолжал Майк, – взяла и уехала. А драться ей бы и в голову не пришло, не то, что моей белокурой бестии.
Когда я это услышал, меня, несмотря на всё пережитое вчера, разобрал смех. Знал бы Майк действительное происхождение синяков на моём теле.
– Ты чего смеёшься? – спросил Майк.
– Да так. Ничего, – фыркнул я. – Ладно, пошли работать.
Остальной день прошёл как обычно, если не считать ещё нескольких удивлённых возгласов моих коллег по поводу моего внешнего вида. Но странное чувство овладело мной. У меня не было смущения из-за этого, а тем более стыда. Наоборот, было чувство гордости. Я поймал себя на том, что мне приятно, что люди видят эти синяки. Я горжусь тем, что ношу на своём лице отметины, оставленные моей Госпожой. И мне совсем не хотелось, чтобы эти следы зажили. Я хотел носить их всегда.
Когда после работы я уже обнажённый и в ошейнике стоял перед Госпожой на коленях, она спросила меня, как прошёл день. Я рассказал про разговор с Майком. Рассказал и о том, как Майк мне позавидовал. Моника рассмеялась.
– Ну, драться мне бы действительно в голову не пришло. Совсем другое дело – наказать провинившегося раба.
И она дала мне достаточно чувствительную пощёчину.
– Что ещё? – спросила Госпожа.
И вот тут я и рассказал Госпоже о своих чувствах по поводу синяков. Она загадочно посмотрела на меня.
– Мои постоянные отметины ты будешь обязательно носить, – сказала она. – Но всё дело в том, что я ещё не решила, какие именно. Первое время я думала ограничиться татуировкой. Но теперь мне она кажется недостаточной. Мне нужно нечто более основательное.
С этими словами Госпожа поднялась с кресла и обошла меня вокруг. Похлопала по щекам, дав одну сильную пощёчину. Затем пригнула мою голову вниз.
– На четвереньки.
Я подумал, что она хочет сесть на меня, но ошибся. Она провела рукой по моей спине, затем по ягодицам. Похлопала рукой по правой ягодице.
– Стой так.
Она куда-то отошла, и я услышал, как она что-то ищет в ящике своего стола. После этого она снова подошла ко мне и начала что-то рисовать на моей правой ягодице, где только что хлопала рукой. Она рисовала довольно долго. Затем отошла, посмотрела, подошла и снова начала что-то подправлять.
– Так, ну вот это что-то похожее на то, что я хотела, – сказала она как бы сама себе. Я, конечно, не осмеливался спросить, что там у меня происходит, не было у меня права задавать Госпоже вопросы. А тем временем Госпожа, посмотрев ещё несколько минут, взяла кусок ваты, смочила его в чём-то и протёрла мою ягодицу, видимо стерев то, что было там нарисовано. Затем коротко приказала:
– На колени.
Я снова встал на колени, а Госпожа села в кресло.
– Запоминай приказания, – сказала она, – повторять не буду.
И продиктовала мне целый перечень приказаний, связанных с домашними делами. Запомнить их с первого раза было действительно непросто, но я, напрягши своё внимание, постарался запомнить.
– Выполнять, – приказала Госпожа и, встав с кресла, легла на диван, включив телевизор. Что она рисовала на моей ягодице, я так тогда и не узнал. Стало мне это известно лишь месяц спустя.
Приказания Госпожи я выполнил с некоторыми погрешностями, за что был наказан – Госпожа выпорола меня плетью. Затем я просил прощения. Но самый главный сюрприз ожидал меня впереди.
Когда уже мы готовились ко сну, Госпожа неожиданно подозвала меня к себе.
– Встать! Ноги расставить!
Сердце моё сжалось – видимо сейчас вновь меня ждёт экзекуция баллбастингом. Но я ошибся. Госпожа взяла продолговатую коробку и открыла её. В ней находился небольшой прибор, состоящий из металлического кольца с зажимами и маленького блока. Кроме того, в коробке находился продолговатый пульт, похожий на обычный пульт дистанционного управления электронными средствами. Госпожа открыла маленький замочек, и кольцо разжалось. Затем она двумя пальцами оттянула вниз мою мошонку и надела кольцо на неё поверх яиц. Затем защёлкнула замочек, и кольцо плотно охватило мои яйца.
– На четвереньки!
Я встал на четвереньки.
– К двери!
Я пополз к двери, и вот тут случилось то, чего я никак не мог ожидать. Мои чресла вдруг ударило током. Ударило так, что я подскочил и упал на спину.
– Ну как ощущение? – спросила Госпожа. Но я от боли и от изумления не мог вымолвить ни слова.
– Встать! – звучит строгий приказ, и я с трудом поднимаюсь на ноги. И тут я увидел, как Госпожа нажала кнопочку на пульте. И вновь меня прямо по яйцам ударило током так, что я затрясся, а потом упал.
– Ну что ж, вроде работает, – удовлетворённо сказала Госпожа, и затем приказала:
– К ногам.
Дрожа от полученных разрядов, я подполз к её ногам. Госпожа строго посмотрела на меня.
– Эту вещь ты теперь будешь носить всегда. Это будет тебе вместо пояса целомудрия. Тебе он не нужен, поскольку я знаю, что мастурбировать без моего разрешения ты не осмелишься. А вот в необходимости этой вещи после вчерашнего происшествия я теперь не сомневаюсь. С её помощью я получаю возможность воздействовать на тебя независимо от времени и места, где мы находимся. И если бы этот девайс на тебе был вчера, возможно это избавило бы тебя от вчерашнего наказания. Я бы просто нажала кнопочку на пульте, который лежал бы в моей сумочке, ты бы дёрнулся, пьяный Майк ничего бы не заметил, но ты пришёл бы в себя. Так что носить эту штучку в твоих же собственных интересах. Кроме того, я могу ею пользоваться даже в том случае, когда мы не вместе. Здесь радиопередатчик с радиусом действия в 10 километров. Поэтому моё недовольство ты очень хорошо сможешь почувствовать и будучи далеко от меня. Кроме того, наличие на тебе этой вещи поможет тебе постоянно чувствовать себя моим рабом. В сауну просто так ты уже пойти не сможешь. А я знаю, что Вы любили с Майком и Фредом туда захаживать и пиво тянуть.
Фред Барклей был ещё одним моим закадычным приятелем. И мы действительно любили после работы иногда зайти в сауну и попить пива, завернувшись в простыни. С этим девайсом теперь это будет затруднительно. Но опять же, я не почувствовал досады по этому поводу. Наоборот. Сердце моё переполняла гордость. Теперь я буду постоянно носить на себе атрибут власти моей Госпожи.


Моника Глава 11

К тому времени, о котором я буду сейчас рассказывать, вся моя собственность, то есть дом, машина, все счета были переведены на имя Госпожи. У меня не осталось ничего своего, кроме счёта в банке, на который мне переводили зарплату за работу в нашей фирме. Когда я получил очередную кредитную карточку, я, не распечатывая конверт с пинкодом, вечером, стоя, как обычно, на коленях, вручил карточку и конверт Госпоже, у которой отныне она и находилась. И теперь наличные деньги я мог получить лишь из рук Госпожи. Конечно, я мог написать заявление об утере карточки и потребовать её аннулировать и выдать мне новую. Но, во-первых, мне такой вариант даже в голову не пришёл. А во-вторых, Госпожа всё же приказала мне написать расписку, согласно которой я отдаю карточку с указанием номера ей на хранение. И я уже не мог сказать, что карточка утеряна. Теперь реально во власти Госпожи было, когда ей этого захочется, выгнать меня на улицу и лишить всего. Конечно, и в этом случае я не умер бы с голоду. Моя голова, мои руки, мой опыт, знания, силы оставались при мне и в этом случае. Оставалась и моя работа, с которой меня никто пока не собирался выгонять. Но моя бывшая супруга решила идти до конца в том, чтобы стать моей реальной Госпожой. И её острый аналитический ум, который ещё так недавно, возможно, спас меня от тюрьмы, теперь сработал в противоположную сторону. Она приказала мне подписать несколько документов, из которых неопровержимо вытекала моя причастность к крупным финансовым афёрам, в том числе и той, о которой шла речь в начале этой повести. И окажись эти документы в судебных инстанциях, мне неминуемо грозило бы долгое тюремное заключение. И уже ничто меня бы не спасло.
Эти документы Госпожа положила на хранение в банк.
О таких своих действиях Моника (тогда ещё Моника) предупредила меня ещё до подписания Договора.
– Это необходимо, – сказала она. – Лишь в этом случае я могу почувствовать себя реальной и действительно полновластной твоей Госпожой, а ты – моим абсолютно бесправным рабом. И ты должен пойти на это с открытыми глазами.
И я не мог не признать её правоту.
Это она сказала до подписания Договора. А сейчас она просто, без всяких объяснений и напоминаний приказала мне подписать бумаги. Что я беспрекословно и сделал.
Что и говорить, теперь в моей душе поселился страх. Реальный страх утратить всё. И полное осознание того факта, что теперь вся моя судьба, всё моё будущее зависит только от Госпожи. Могу ли я быть уверенным, что она не использует таких своих возможностей? Она не дала мне никаких успокоительных соображений на этот счёт. Наоборот, после того, как я подписал эти документы, Госпожа стала со мной обращаться намного строже. В её отношении ко мне я, пожалуй впервые за всё время, почувствовал глубокое презрение. И несколько раз были моменты, когда мне казалось, что она вот-вот выгонит меня вон.
Особенно ёкнуло моё сердце, когда я случайно услышал её разговор по мобильному телефону. Она явно разговаривала с мужчиной. Причём мужчиной, которого я не знал. Госпожа была весела, часто смеялась. Затем прозвучало:
– Ты хочешь завтра? Так скоро?
Затем после паузы.
– Ну, я не знаю. Возможно, я перезвоню тебе.
И ещё после паузы.
– Нет, его нет. И завтра не будет.
И потом.
– Ну, если ты этого так хочешь, я не против.
На этом разговор закончился. Внутри меня всё оборвалось. Неужели это всё? Я поймал себя на том, что, если бы я был по-прежнему мужем Моники, а не рабом строгой Госпожи, я бы обязательно спросил, кто это звонил. Но теперь я этого не мог сделать. Более того, я теперь не имел права проявить даже малейшего намёка на неудовольствие. Скажу честно, никогда мне это не было так трудно, как сейчас. Но с другой стороны эта ситуация как нельзя лучше подчёркивала моё теперешнее положение.
И всё же, как я ни старался, моё состояние не ускользнуло от внимания Госпожи.
– В чём дело? – строго спросила она, когда я, стоя перед ней на коленях, мыл её ноги в душевой.
– Ни в чём, Госпожа, – еле слышно пробормотал я.
Оглушительная пощёчина была мне ответом.
– Ты что, врать мне вздумал? Я же вижу твою морду.
– Нет, нет, Госпожа, – всхлипнул я.
– Ах нет? Мне показалось, что ты чем-то недоволен.
– Нет, нет, Госпожа, – чуть не плача, повторил я.
Вторая пощёчина.
– Читай Договор. Наизусть!
И я начал читать Договор. Когда я прочитал пункт 6, Госпожа остановила меня.
– И ты сейчас смеешь мне врать, что не проявляешь неудовольствие?
На этот раз я молчал, глотая слёзы.
– Ноги раздвинуть! Быстро! – крикнула она.
Дрожа от страха я раздвинул ноги, и нога Госпожи врезалась мне в пах. Я с воплем упал на каменный пол душевой.
– Мразь! – с невыразимым презрением сказала Госпожа и плюнула на меня. – Живо говори, в чём дело, иначе изобью до полусмерти.
Я должен был признаваться своей Госпоже во всех посещающих меня мыслях. И у меня не было иного выхода, как сознаться ей в том, какое убийственное впечатление на меня произвёл её разговор по телефону.
– Так ты что же, тварь мерзкая, из-за этого возомнил, что имеешь право на недовольство?! Быть может, я у тебя разрешения должна была спросить, с кем и как мне разговаривать?
Наказание, которому меня Госпожа подвергла после этого, было более, чем суровым. Пинками ног она загнала меня в туалет. Затем приказала мне связать себе ноги, привязав лодыжки к бёдрам, после чего заставила меня встать на колени перед унитазом. Теперь я стоял на одних коленях, под которые заблаговременно была насыпана металлическая дробь. Затем связала мне руки за спиной и, наступив мне ногой на затылок, плотно прижала моё лицо к дну унитаза. В её умелой руке засвистела плеть, и вскоре всё моё тело содрогалось от жгучих нещадных ударов. Нанеся их несколько десятков, она встала надо мной, поставив свои ноги по бокам унитаза, и обильно помочилась мне на голову. Затем приказала задрать голову и вылизать её кисочку. После чего вновь прижала мою голову к дну унитаза.
– Будешь так стоять столько, сколько я сочту нужным. А потом я снова выпорю тебя плетью. Быть может, тогда поймёшь, какие у раба мысли должны быть.
И, пнув меня ногой, она вышла из туалета.
В таком мучительном положении я простоял три часа. Когда это время истекло, дверь туалета открылась, и на пороге появилась Госпожа. Я был вновь жестоко выпорот, и лишь после этого Госпожа освободила меня.
Я упал к её ногам и, заливаясь слезами, начал просить прощения за свои недопустимые мысли. Но Госпожа оттолкнула меня ногой.
– Молчать, скотина!
После этого она дала мне целый ряд приказаний по домашним делам. До поздней ночи я работал, не покладая рук.
Утром с тяжёлым сердцем пошёл я на работу. Таким униженным и опущенным я не чувствовал себя никогда. Но ещё тяжелее мне стало вечером, когда я вернулся с работы.
Госпожа встретила меня у входной двери.
– Раздевайся! Быстрее! Нормальные мужчины не должны видеть такую мразь как ты.
И когда я разделся догола и надел ошейник, она пинками погнала меня по коридору в чулан. Там, если читатель помнит описание наших с Моникой сеансов, стояла клетка для раба. Когда-то в этой клетке мне довелось провести целую ночь. И вот сейчас я вновь был в неё загнан. С лязгом захлопнулась дверь клетки, в замке повернулся ключ.
Перед тем, как выйти из чулана, Госпожа просунула сквозь прутья решётки руку и крепко взяла меня за волосы. Затем запрокинула мне голову. Я невольно взглянул на неё. И поразился тому безграничному презрению, которым был переполнен её взгляд. Никогда, никогда раньше, ни у Моники, ни даже у Госпожи я не видел такого взгляда. Это был совершенно незнакомый мне взгляд, нисколько не похожий на взгляд той, во власть которой я отдавался.
Несколько секунд она смотрела на меня таким взглядом. Затем плюнула мне в лицо, попав в глаза.
– Мрааааазь, – не сказала, а как бы прошелестела она.
Оттолкнув меня таким жестом, будто она отряхивала с рук налипшую на них грязь, она повернулась и вышла из чулана.
Свет погас.
И, будучи не в силах сдерживаться, я горько заплакал. Только теперь я понял, как права была Моника, когда говорила, что одно дело фантазии, желания, и совсем другое – реальность.
И с ужасом я почувствовал, что во мне впервые с начала моего рабства шевельнулось желание освободиться от него. Но поздно. Обратной дороги уже не было.


Моника Глава 12

Из клетки я был выпущен лишь спустя несколько часов. Госпожа пришла в чулан в одной ночной кружевной комбинации, на её обнажённых ногах были босоножки. Когда она выпустила меня, я получил возможность взглянуть на её лицо. Оно было раскрасневшимся, глаза горели странным огнём. Сомнений в том, чем она была занята эти несколько часов, не оставалось никаких.
– На четвереньки, – приказала она.
И когда я исполнил её приказание, она села мне на спину. Стукнув пятками по бокам, приказала:
– В спальню! Быстро!
Я повёз её на своей спине в спальню. В коридоре она снова сильно ударила меня пятками, на этот раз по щекам.
– Быстрее, я тебе сказала. По плети соскучился?
Я постарался исполнить её приказ, хотя это было нелегко. И вот мы в спальне. Первое, что я увидел, когда вполз туда, галстук, валявшийся возле шкафа. Чужой галстук, не мой. Сердце моё сжалось. Но всаднице, сидевшей на моей спине, не было дела до моих переживаний. Я был лишь её рабом, которого она использовала лишь исходя из собственных интересов и желаний.
– К кровати!
Я подвёз её к кровати, она встала и, сев на кровать, развела свои ножки. Я уже знал, что эта поза сама по себе является приказом мне, и дополнительных слов Госпожи здесь не нужно. Но если раньше я приникал к киске моей Госпожи с восторгом и благоговением, то теперь приник с горечью. Тем не менее, свои обязанности я постарался исполнять как можно лучше. Но почти сразу после того, как я к ним приступил, меня пронзила новая мысль. Пожалуй, никакой другой вкус мне не был так хорошо знаком, как вкус киски Госпожи. Вернее её разные вкусы в разное время. Все их оттенки и особенности были мне известны как нельзя лучше. Но теперь я впервые почувствовал какой-то незнакомый мне вкус. Настолько это меня поразило, что я на секунду забыл про свои обязанности и позволил себе поднять голову.
Оглушительная пощёчина была следствием такого поступка.
– Лизать, скотина! – крикнула Госпожа.
Зажмурившись, я вновь погрузил свой язык в её вагину. Меня душили слёзы.
Через некоторое время Госпожа оттолкнула меня ногой.
– Плеть!
Я, как обычно в таких случаях, принёс плеть в зубах. Госпожа взяла меня за волосы, и через секунду я извивался у её ног, не в силах сдержать стонов под жалящими ударами, нещадно сыпавшимися на моё оголённое тело. Нанеся мне около полутора десятка жестоких ударов, Госпожа отбросила плеть и пнула меня ногой.
– Так вот, запомни. Если ты, тварь, ещё раз осмелишься даже подумать о том, что у тебя могут быть чувства, присущие обычным нормальным людям, а не такой мрази как ты, я заставлю тебя пожалеть, что ты родился на этот свет. И я думаю излишне тебе повторять, что с тобой будет, если ты осмелишься плохо исполнять мои приказы. Понял, тварь?
– Да, Госпожа, – всхлипывая пробормотал я.
– Убирайся.
Ползком я покинул её спальню. Мне нужно было идти на работу. Вряд ли нужно объяснять, как для меня сейчас это было тяжело. Работа, которая всегда для меня была в радость, теперь была тяжёлым бременем. Как назло (как это часто бывает) именно в этот день было особенно много трудных и ответственных дел. И мне стоило очень большого труда взять себя в руки и направить свои усилия на то, чтобы привести их в порядок.
Рабочий день в этот раз закончился гораздо позже обычного времени. Прошёл уже час после обычного времени конца работы. Я сидел за столом, изучая очередной документ. И вдруг я буквально подпрыгнул на стуле и вскрикнул. Сильный электрический разряд ударил по моим интимным местам, к которым был прикреплён известный девайс. Шейла Мосс, моя секретарша, и Грег Фишер, референт, сидевшие за соседними столами, изумлённо уставились на меня.
– Что с Вами, шеф? – спросила Шейла.
– Да так, ничего, – выдавил я, – старая рана стреляет.
Грег встал и подошёл ко мне. Внимательно посмотрел на меня.
– Что с тобой происходит, Роберт? Ты явно не в себе… с некоторых пор. Неприятности какие-то?
Грег был хорошим товарищем и коллегой, к тому же не без оснований слыл очень опытным в вопросах, касающихся взаимоотношений с женщинами. И в своё время я часто советовался с ним по разным спорным ситуациям. Но сейчас я не испытывал к нему никаких чувств, кроме досады.
– У тебя есть своя работа? – зло огрызнулся я.
– Ну, есть, – ошарашено ответил Грег.
– Так вот занимайся своей работой и не лезь, куда не просят!
Грег пожал плечами и вернулся на своё место. Потом я очень сожалел, что так ему ответил. Но сейчас по-другому я поступить не мог. Я встал и, выйдя в коридор, достал мобильный телефон. SMS, которое я послал, выглядело так: «Госпожа, на работе задержка. Думаю, закончим через час»
Через несколько секунд пришёл ответ: «Немедленно домой».
И я понял, что, несмотря на гору оставшейся работы, сейчас я должен ехать домой. Одно из непременных условий Моники заключалось в её праве отдавать мне приказы, противоречащие моим обязанностям по работе. И это право я сам за ней признал. И теперь мне ничего не оставалось делать, как подчиниться.
Я вернулся в комнату.
– Мне нужно ехать, – сказал я Грегу и Шейле. Грег вытаращил глаза.
– Сейчас?! Ты в своём уме? А кто это будет всё доделывать? Ты что не знаешь, что завтра утром фирме нужны все документы полностью готовыми, иначе сорвётся контракт?
Да, конечно я это знал. Но это знал Роберт Карсон, сотрудник фирмы. А таковым я теперь не являлся. Теперь я лишь бессловесный раб.
– Я сейчас всё равно не могу ничего делать.
Шейла встала и подошла ко мне. Хорошая она была девочка, эта Шейла. Толковая секретарша, к тому же весьма симпатичная. Вырез у неё был достаточно глубоким, и в нём было, на что взглянуть. Но сейчас мне было не до её прелестей. Я обязан был выполнить приказ Госпожи.
– Шеф, Вам явно не по себе, это видно, – своим певучим голосом сказала Шейла. – Но Вы же знаете, что эта работа должна быть сделана, а кроме Вас этого никто не сможет.
Я хмуро посмотрел на неё. У меня оставался только один шанс. Госпожа дала мне право повторно попросить разрешения говорить, если я считаю невозможным выполнение её приказа. Я снова вышел в коридор и достал мобильник. На этот раз SMS выглядело так: «Госпожа, работа очень важная, под угрозой важный контракт фирмы. Позвольте мне задержаться». Через несколько секунд электрический удар по гениталиям буквально бросил меня на пол. А в присланном мне SMS стояло: «Домой, тварь! Если через полчаса ты не будешь здесь, пеняй на себя».
Всё. Разговор был окончен. С трудом я поднялся на ноги. Заглянув в комнату, я сказал:
– Я ухожу. Делайте, что хотите.
И не дождавшись ответа, я пошёл по коридору. Видимо Грег и Шейла были настолько потрясены, что даже не пытались меня удерживать. Через пять минут я уже ехал в машине домой. Дорога была неблизкой, и, учитывая возможные дорожные пробки, я имел все шансы не успеть к назначенному Госпожой времени. Поэтому я поехал другой дорогой, более короткой, но гораздо худшей. Один её участок проходил по переулку, пользовавшемуся дурной славой. И вот, проезжая по нему, я услышал крики. Посмотрев в зеркало заднего вида, я увидел, как двое подонков бьют женщину. Один из них схватил её за волосы, а другой методично бил её в живот.
Никого больше в переулке не было.
Времени у меня было в обрез.
Я остановил машину, вытащил монтировку, выскочил наружу и захлопнул дверцу. Кинувшись на бандитов, я ударил одного из них монтировкой, и тут же краем глаза увидел, как из подворотни выскочили ещё двое. От удара в лицо я не успел увернуться и упал на землю. Но успел откатиться в сторону, когда второй нападавший прыгнул на меня своими коваными ботинками. Полученный удар не слишком ослепил меня, и сейчас мне представился случай вспомнить уроки рукопашного боя, которым я когда-то учился. Мне удалось вскочить раньше получения следующего удара. Монтировку я не выпустил из рук, и она опустилась на голову нападавшего. Он упал с воплями. Теперь передо мной оставались двое. Они кинулись на меня одновременно с двух сторон. Я отскочил в сторону и успел ударить одного. Но второй ударил меня. Мне не удалось амортизировать удар, и я врезался спиной в стену дома и выронил монтировку. Кулак снова просвистел над самым моим ухом, но на моё счастье этот удар не был точным. Зато мой ответный удар попал точно в цель, мой кулак врезался подонку в челюсть, и он рухнул, как подкошенный. Для верности я добил его несколькими ударами ногами.
Теперь можно было заняться избиваемой женщиной. Но к своему изумлению, я нигде её не мог обнаружить. Она скрылась. Честно говоря, я не очень расстроился из-за этого, поскольку времени на возню с ней у меня всё равно уже не оставалось. Я повернулся к своей машине. Возле неё стояли двое полицейских. Их милые добрые улыбки не сулили мне ничего хорошего.


Моника Глава 13

Уже час я сидел в полицейском отделении, без конца давая показания о случившемся. Инспектор Стаббс недоверчиво смотрел на меня сквозь выпуклые линзы сильных очков.
– Я всё же не понимаю, мистер Карсон, – тягучим голосом гнусавил он, каким образом Вы оказались на месте происшествия.
– Я же Вам объясняю, – нетерпеливо сказал я, – что я поехал короткой дорогой, поскольку торопился.
– Ну, наши люди видели, как Вы торопились.
– Двое подонков избивали женщину. Я вышел из машины, чтобы ей помочь.
– У вас был с собой мобильный телефон.
– Ну и что?
– Почему Вы не вызвали полицию?
– Некогда мне было вызывать полицию.
– Но задержавшие Вас не видели никакой женщины.
– Да, потому что она скрылась.
– Но ведь Вы говорите, что её сильно избивали.
– Да.
– И она так быстро успела скрыться?
– По-видимому, так.
– Очень странно.
Инспектор Стаббс поднялся из-за стола и стал ходить по комнате.
– Вы знаете, что Вы сломали одному человеку челюсть, а другому устроили сотрясение мозга? И они сейчас в больнице?
– Инспектор, их было четверо против меня одного. Что же я должен был быть с ними ласковым и нежным?
– Вы первым напали на них.
– Потому что они избивали женщину.
– Но никто не видел этой женщины. А вызвавшие полицию жильцы близлежащего дома показали, что Вы выскочили из машины с монтировкой и напали на двух их соседей, спокойно сидевших на пороге дома.
Я перевёл дух. Честно говоря, я плохо понимал, что говорил мне этот инспектор. Другое занимало все мои мысли – я не выполнил приказ Госпожи. Конечно, у меня вроде бы была уважительная причина. Но по подписанному мною самим Договору уважительных причин для невыполнения приказа Госпожи у раба быть не может. Тем более, что никто не просил меня вмешиваться в крайне сомнительную историю, которая вообще могла оказаться обыкновенной ловушкой, подставой. Действительно, никто не мешал мне вызвать по телефону полицию, как это сделал кто-то из невидимых наблюдателей. Надо отдать должное копам, они быстро появились. И теперь я не знал, что ожидает меня дома.
Тем временем инспектор с кем-то говорил по телефону. Положив трубку, он сказал мне:
– Я звонил Вам на работу, мистер Карсон. Ваш сотрудник сказал, что Вы уехали в весьма странном состоянии. Было впечатление такое, что Вы больны. Что Вы на это скажете?
– Я не болен. Просто устал сегодня.
– И будучи усталым, вы кинулись в драку?
– Да.
Инспектор снял очки.
– Мы вынуждены задержать Вас, мистер Карсон, до выяснения всех обстоятельств.
– Делайте что хотите, – обречённо вздохнул я.
Мне действительно стало почему-то совершенно безразлично, что они дальше будут со мной делать. Не они теперь являются для меня карающей силой. И не они теперь определяют всю мою судьбу.
Сообщение Госпоже о том, что меня задержала полиция, я послал сразу же, как меня привели в отделение – это мне разрешили сделать.
И вот теперь мне предстояло, по всей видимости, провести ночь в полиции.
Не выполнив приказ Госпожи.
Сорвав подписание важного контракта.
Через полчаса я уже сидел в камере предварительного заключения.
Наедине со своими мыслями.
Прошло часа два. И вдруг в замке повернулся ключ. На пороге стоял коп.
– Выходите, Карсон.
Я вышел, и меня провели вновь в ту комнату, где допрашивали. Инспектор Стаббс на этот раз был более приветлив.
– Вам повезло, Карсон, – с некоторым подобием улыбки сказал он.
– А что случилось?
– Поступило два заявления от случайных свидетелей происшествия. Их показания целиком и полностью согласуются с тем, что рассказали Вы. И избитая женщина нашлась. С неё сейчас снимают показания. Так что Вы пока можете быть свободны. Если понадобитесь, мы Вас вызовем.
– Спасибо, инспектор.
– Откровенно говоря, Вам надо было бы не нас поблагодарить.
– А кого же?
И инспектор кивнул мне через плечо. Я обернулся, и у меня потемнело в глазах. За перегородкой сидела Госпожа. Моя Госпожа. На её лице я впервые за долгое время увидел лёгкую, слегка насмешливую улыбку Моники.
– Миссис Карсон подтвердила, что вызвала Вас с работы в срочном порядке ввиду неотложной необходимости, – сказал инспектор, – и что время было очень ограниченным, в результате чего Вы и поехали этим переулком. Тем временем мы провели опрос жильцов. Их показания согласуются с Вашими.
Его слова были для меня лишь звуком. Я во все глаза смотрел на Госпожу. А она смотрела на меня.
– Ну идём, искатель приключений, – сказала она и, встав, направилась к выходу. Я, как собачка на поводке, последовал за ней. Выйдя на улицу, она остановилась возле машины. Я поспешил к ней и распахнул заднюю дверцу. Она села в машину и молча кивнула мне на моё место за рулём. На мои глаза наворачивались слёзы, но сейчас мне нужно было вести машину, и я взял себя в руки и сел за руль.
– Домой! – приказала Госпожа.
И уже через полчаса я обнажённый стоял перед сидящей в кресле Госпожой в своей обычной позе на коленях, в ошейнике с опущенной головой.
– Теперь говори, – приказала Госпожа, – объясни мне, каким образом ты оказался в полиции, если должен был немедленно ехать домой?
И я всё без утайки рассказал ей, начиная с её сигнала у меня на работе. Она внимательно слушала и не перебивала меня. Когда я закончил, она спросила:
– Всё?
– Да, Госпожа.
Помолчав некоторое время, она спросила:
– А как же контракт с фирмой?
– Не знаю, Госпожа, – прошептал я.
Тогда она сказала:
– Встань и позвони Грегу Фишеру.
Признаться, я удивился, но, поскольку Госпожа мне приказала, я встал и набрал номер Грега.
– Алло, Грег, это Роберт.
– А-а-а, – раздался в трубке голос Грега, – считай, что ты родился в рубашке, приятель.
– Что ты имеешь ввиду.
– Что я имею ввиду? Контракт уже подписан.
– Как подписан? Вы что, успели оформить все документы?
– Нет, конечно. Без тебя мы это не могли сделать.
– Тогда как он мог быть подписан?
– Поздно вечером приехал представитель фирмы, с которой мы заключаем контракт, и заявил, что тех документов, которые к ним поступили, уже вполне достаточно и других не нужно.
– А как это могло получиться?
– Потому что они получили гарантийный залог из одного банка. И наличие этого залога делает лишними все недостающие документы.
– Какого банка? – изумлённо спросил я.
И когда Грег сказал мне название банка, мне всё стало ясно. Этот банк принадлежал той самой финансовой структуре, в которой работала Моника.
– Спасибо, Грег, – выдавил я и положил трубку. Все мои мысли перепутались, я находился словно в ступоре. Из него меня вывел требовательный голос Госпожи:
– К ногам, раб.
Я бросился к её ногам. В глазах у меня стояли слёзы.
– Ну что, всё понял? – спросила Госпожа.
– Да, Госпожа, – чуть не плача, ответил я.
– Я знала об этом залоге ещё до того, как послала тебе первый импульс по твоим яйцам. Но мне было важно убедиться в том, что ты повинуешься мне даже в таких критических ситуациях. И я в этом убедилась, что, не скрою, радует меня. Я довольна тобой, куки. И с другой стороны, я, как ни странно, в какой-то степени довольна даже фактом твоего неповиновения мне. А именно тем, что даже под страхом жесточайшего наказания, которое тебя ожидало здесь, ты всё же встал на защиту избиваемой женщины. Но, тем не менее, за ослушание я обязательно строго накажу тебя, чтобы ты впредь не думал, что такие твои поступки освобождают тебя от наказания. Ты понял меня?
– Да, Госпожа.
Не в силах больше сдерживаться, я распростёрся на полу у ног Госпожи и, рыдая, стал покрывать этот пол поцелуями. Она слегка стукнула меня ногой в лицо.
– Прекрати. И готовься к наказанию.


Моника Глава 14

Вечер этот запомнится мне надолго.
Уже час я стою на коленях перед закрытой дверью в спальню Госпожи в ожидании наказания за ослушание. И вот, наконец, долгожданный хлопок в ладоши. Он негромкий, но для меня он звучит как набат. Это сигнал.
Я осторожно открываю дверь и вползаю в комнату. Мне нельзя поднимать глаза. И поэтому я могу видеть лишь нижние части ног Госпожи, которая на этот раз не сидит на постели или в кресле, как обычно в таких случаях, а стоит посреди комнаты. И на этих ногах надеты изящные красные босоножки на высоких каблучках- шпильках. Маленькие аккуратные пальчики ног Госпожи украшены алым педикюром.
– К ногам!
Задыхаясь от волнения, я ползу к этим прекрасным ногам, возле которых мне довелось испытать столько боли и счастья. И сколько ещё доведётся.
– Можешь поднять голову.
Я пользуюсь разрешением, и на некоторое время меня охватывает самое настоящее оцепенение. В таком наряде я ещё никогда не видел ни свою Госпожу, ни Монику. На ней не было ни единого клочка материи. Гордо посаженную её голову венчала красная диадема с рубиновым камнем посередине. По коралловым губам змеилась жестокая улыбка. Точёную шею охватывало красное ожерелье. И ещё одно ожерелье, также красного цвета, спускалось в волшебную долину между двумя изумительной формы обнажёнными грудями. Обе её руки украшали красные браслеты, а пальцы с алым маникюром – многочисленные кольца и перстни. Талию охватывал широкий кожаный пояс красного цвета с золочёной пряжкой.
Как заворожённый я смотрю на свою Госпожу. И прихожу в себя, лишь услыхав жёсткий приказ:
– Плеть!
Страшная чёрная плеть лежит на журнальном столике, свернувшись как змея. Я ползу к нему и беру плеть в зубы. Со сжимающимся от страха сердцем ползу к ногам Госпожи – я хорошо помню жестокие укусы этой плети.
Госпожа взяла у меня плеть из зубов и крепко взяла меня за волосы. Знакомый холодок пронизал мою обнажённую спину и ягодицы в ожидании удара. Госпожа выкрутила мне волосы и немного приподняла мою голову, придавая мне наиболее удобное для порки положение. Затем взмахнула плетью. На мою спину словно плеснули расплавленным металлом. Я взвыл от нестерпимой боли, но мой крик был прерван следующим ударом, последовавшим сразу без перерыва. Я задёргался и заизвивался у ног жестокой Госпожи под взмахами беспощадной плети, но это не спасло меня от следующего удара.
– А-а-а!!! – завопил я, не в силах больше сдерживаться.
Снова свист плети, и новый удар лёг рядом с первым. Потом ещё ожог и ещё. Все удары были настолько жестокими, что слёзы ручьём полились из моих глаз, а рыдания сотрясали моё истязуемое тело.
– Простите, простите, Госпожа, пощадите меня! – плача навзрыд, умолял я свою жестокую Госпожу. Но она была неумолимой. И я знал, что мне не вымолить прощения, ибо прощение для раба возможно только после наказания. А степень строгости этого наказания целиком и полностью дело Госпожи, и пока я не буду наказан так, как она считает нужным, прощения мне не видать. Но умолять и плакать я мог, этого пока Госпожа не запретила мне. И это приносило мне хотя бы в какой-то степени облегчение страданий.
Жесточайшие удары с широким замахом следовали один за другим. Плеть безжалостно врезалась в мою спину, ягодицы, бёдра, ляжки. Временами мне казалось, что я больше не могу терпеть, и сейчас потеряю сознание. Госпожа будто бы чувствовала такое моё состояние и иногда немного ослабляла удары. Но лишь для того, чтобы через несколько секунд начать пороть меня с удвоенной жестокостью.
И вот наконец экзекуция закончена. Не отпуская мои волосы, Госпожа поднесла плеть к моим губам, и я вижу на ней кровь. Свою кровь. И тут я почувствовал, как она струится по моим ягодицам.
– Целуй и благодари, – приказала моя жестокая Властительница.
Я прижался губами к окровавленному хвосту плети, после чего сквозь рыдания начал изливать слова благодарности за наказание.
– Иди вымойся, – сказала Госпожа, – затем можешь выпить воды и полчаса отдохнуть. А после этого я продолжу наказывать тебя.
В ванной я осмотрел в зеркале задние части своего тела. Они были тёмно-красными и исполосованы кровавыми рубцами. Я, как мог, обмыл кровь и вообще постарался привести себя в более или менее приличный вид, насколько это было возможно в моём положении и состоянии. После этого я лёг на свою подстилку, как мне позволила Госпожа.
Звонок из спальни Госпожи прервал мои невесёлые думы. И вот я вновь у её ног. На этот раз на ней были красные трусики и красный лифчик, оставлявший её груди полуобнажёнными. Она приказала мне принести табурет, затем лечь на него так, чтобы мои иссечённые плетью ягодицы были на табурете, а голова и передняя часть туловища на полу лицом вниз. И когда я это исполнил, она с комфортом уселась сверху на мой истерзанный зад, а кончики её ног прямо у моего лица. Острые края табурета впились в моё тело. Я застонал.
– Молчать, – приказала Госпожа, – руки за спину.
С трудом скрестил я руки за спиной, и Госпожа быстро и ловко связала их узким ремнём.
– Снять босоножки, – последовал новый приказ.
Снять с её ног босоножки я теперь мог только зубами. Такое упражнение мне уже приходилось ранее проделывать, но не в таком мучительно неудобном положении и не после такой жестокой порки. Я ухватил зубами ремешок на её босоножке и потянул. То, что у меня раньше получалось довольно быстро, теперь никак не удавалось. Госпожа вонзила острый каблучок другой босоножки мне в плечо. Я застонал.
– Молчать, я сказала. Быстрее снимай.
Это подстегнуло меня, и мне наконец удалось развязать ремешок босоножки. Она со стуком упала на пол, за что я был немедленно наказан очень болезненным ударом острого каблучка в шею.
– Мне что же, ещё полчаса ждать, пока ты справишься со второй босоножкой? – гневно спросила Госпожа.
– Нет, Госпожа, – всхлипнул я, – я постараюсь быстро.
– Хочется верить, – сказала Госпожа, – посмотрим.
Я старался как только мог. И мои старания были вознаграждены – со второй босоножкой мне удалось справиться значительно быстрее, чем с первой.
– Теперь лижи мне ноги, – приказала Госпожа, – сначала левую. Начинай с пальчиков.
И мой язык лёг на её маленькие пальчики с алым педикюром. Сначала я долго полировал их сверху, затем аккуратно протиснулся между большим пальцем и соседним с ним. Госпожа сжала свои пальчики и прищемила мне язык. Я покорно ждал. Вот она его отпустила, и мой язык начал свои движения между этими пальчиками. Затем протиснулся в следующий промежуток. Когда таким образом все пальчики были вылизаны, Госпожа приказала:
– Теперь медленно продвигайся к пяточке. И не смей отрываться ни на одну секунду.
Последнее приказание Госпожа могла бы и не делать. Мне бы в голову не пришло оторваться хотя бы на секунду от этого рая. Что может быть слаще ног Госпожи. И я начал понимать, что это была моя награда за все перенесённые за последние несколько дней физические и нравственные страдания.
Когда левая ступня Госпожи уже блестела от моей слюны, последовал приказ перейти на правую. И снова мой язык полирует пальчики теперь уже правой её ножки, протискивается между ними, совершает медленное и сладостное путешествие к её пяточке. Моё сердце было исполнено восторга. Я не видел в этот момент лица Госпожи. Но был уверен, что если бы я мог на него взглянуть, то увидел бы ту самую хорошо мне знакомую лёгкую добрую и чуть насмешливую улыбку Моники.
Впервые за несколько дней мой ночной сон на подстилке возле входа в спальню Госпожи был спокойным, несмотря на саднящую боль от жестоких ударов плети.

Kristi
Здравствуйте Король, хороший рассказ на тему ЛС рабства.
Было-бы жаль не дочитать его до конца, меня он заинтриговал.
Пишите продолжение, что же там будет дальше.
Госпожа Моника мне очень понравилась. rolleyes.gif

P.S Я кое-что подредактировала,
надеюсь вы не против
Король
Здравствуйте,госпожа Kristi! Продолжаю рассказ,пока до этого места , пришел к выводу,что это все же перевод с иностранного рассказа..
---------------------------------------------------------------------------------------------------

Моника Глава 15

Следующий день был выходным, ни Госпоже, ни мне на работу не нужно было идти. Обычно такие дни Госпожа посвящала воспитательным процедурам и играм. По субботам она порола меня плетью для профилактики, независимо от моих заслуг или провинностей. Не стала исключением и эта суббота. Но в этот раз меня ждало нечто особенное.
После обычных утренних забот (кофе в постель Госпоже, туалет, утренний душ, завтрак), Госпожа бросила мне её красные трусики и лифчик – те самые, что были на ней вчера.
– Постирать, – приказала она, – подожди, ещё это.
И она бросила мне ещё пару своих чулок.
Я на коленях пополз в ванную исполнять приказание. Признаться, я был немного удивлён тем, что стирать мне сейчас предстояло совсем немного вещей – обычно объёмы стирок, особенно по субботам были гораздо большими. Но я не вправе задавать Госпоже лишние вопросы, моё дело исполнять. И вот когда я, стоя на коленях возле ванны с налитой в несколько тазов водой приготовился стирать вещи Госпожи, дверь неожиданно открылась, и Госпожа появилась на пороге. Я немедленно опустил глаза в пол. Госпожа положила руку мне на голову, и через несколько мгновений она сидела у меня на плечах, а мои щёки ощущали свежесть кожи внутренних частей её бёдер. Я замер.
– Ну, что же ты остановился? – спросила Госпожа, – я что приказала тебе?
– Стирать, Госпожа.
– Выполнять.
И я с Госпожой на своих плечах принялся за стирку её белья. Странное это было чувство. Госпожа вошла в ванную комнату в шлёпанцах, которые теперь были сброшены на пол, и я мог видеть нижние части её обнажённых ног. Они непринуждённо покачивались перед моими глазами. И я чувствовал, что Госпожа и вся была совершенно обнажённой.
Я прилежно занимался стиркой её чулок, трусиков, лифчика. Сознание того, что Госпожа внимательно наблюдает за моими действиями, вселяло в меня дополнительный страх, но и заставляло гораздо более ответственно и внимательно отнестись к выполнению её приказания. Госпожа курила сигарету и время от времени стряхивала пепел прямо мне на голову. Время от времени кончиком босой ноги Госпожа указывала мне на те места на своём белье, которые нужно постирать тщательнее.
Наконец приказание выполнено. Госпожа внимательно осмотрела результаты моих трудов и, видимо, осталась удовлетворённой. Подняв за волосы мою голову вверх, она затушила сигарету о мою голую грудь. Я застонал.
– Терпи, – приказала Госпожа, – это не так уж и больно. Я буду часто это делать, и ты должен к этому привыкнуть и научиться терпеть без стонов. Понял меня?
– Да, Госпожа.
– Будем надеяться. Рот открыть.
Я открыл рот, и она бросила в него окурок.
– Разжевать и проглотить, – приказала Госпожа.
Такие её приказы мне уже ранее приходилось выполнять неоднократно, ещё на сеансах с Моникой. Поэтому я с готовностью хорошо разжевал и проглотил этот окурок.
– Теперь отжимай бельё, – приказала она, – но не вздумай порвать.
Я бережно начал отжимать бельё Госпожи. Боязнь порвать его привела к тому, что после моей отжимки бельё было весьма и весьма влажным. Госпожа взяла в руки свои трусики.
– Да, – сказала она, – им придётся долго сохнуть. И это кое-кому выйдет боком. А именно тому, кто не дал себе труда нормально отжать. Ты догадался, кто это?
– Да, Госпожа, – пробормотал я в страхе. Что сейчас ждёт меня? Об этом я уже не мог догадаться.
– Собери бельё в пакет.
Я повиновался.
– Шлёпанцы в зубы.
Подняв с пола шлёпанцы Госпожи, я взял их в зубы.
– Встать.
С Госпожой на плечах я поднялся на ноги, держа в руках пакет с бельём, а в зубах её шлёпанцы.
– Марш!
И она выгнала меня из ванны и направила в коридор. В конце этого коридора находился чулан с хорошо знакомой мне клеткой, и Госпожа направила меня туда. Неужели мне опять придётся сидеть в клетке? Но, как оказалось, на этот раз Госпожа запланировала иное наказание нерадивого раба.
В чулане она приказала мне опуститься на колени и надеть шлёпанцы ей на ноги. Затем легко и изящно соскочила с моих плеч.
– Глаза в пол. Стоять так.
И она что-то достала из стенного шкафчика. Когда она бросила мне это, я увидел, что это распорка для ног и несколько верёвок.
– Привязывай! Быстро!
Я привязал свои ноги к концам распорки, в результате чего они оказались разведёнными больше, чем на ширину плеч.
– Встать. Руки за спину.
Я поднялся на ноги и скрестил свои руки за спиной. Она быстро и ловко крепко связала их концом длинной верёвки. Затем перебросила другой конец через балку под потолком и потянула вниз. Мои связанные за спиной руки стали подниматься вверх, а я сам наклонился вперёд. Госпожа продолжала тянуть верёвку до тех пор, пока передняя часть моего тела не оказалась почти параллельной полу, а руки поднялись почти перпендикулярно ему вверх. Плечи мои заломило, появилась весьма чувствительная боль. Госпожа закрепила конец верёвки на стене, и я оказался как бы подвешенным на импровизированной дыбе (позднее Госпожа купила настоящую дыбу – простую, лёгкую и удобную в обращении).
Госпожа обошла меня вокруг и остановилась передо мной. Потрепала меня по щекам, затем дала несколько звонких пощёчин. После этого она достала из принесённого мной пакета плохо отжатое своё бельё. Я с ужасом увидел, что в её руках появились также маленькие стальные зажимы с острыми зубьями.
– Ну что ж, – сказала она, – сейчас мы будем сушить это бельё, которое кое-кто не сумел отжать, как следует.
Она взяла свой лифчик и прикрепила его зажимами на мои соски. Зажимы больно впились в моё тело. Я застонал.
– Молчать, – приказала Госпожа и дала мне пощёчину, – ещё не всё.
Она взяла свои трусики и другой парой зажимов она прикрепила мне на уши так, что трусики оказались висевшими под моим лицом.
– Ну что, всё теперь? – спросила Госпожа.
– Нет, Госпожа, ещё чулки, – с трудом вымолвил я.
– Именно. А я уж думала, ты забыл про них. Но куда же мы их повесим? Уже вроде бы некуда. У тебя есть какие-либо идеи на этот счёт?
Как мне хотелось сказать, что идей у меня нет. Но я не мог этого сделать, поскольку у меня была идея. Я лишь не решался её высказать вслух.
– Говори, говори, не стесняйся, – подбодрила меня Госпожа.
– Госпожа ещё может прикрепить мне там, – прошептал я.
– Где там? Говори яснее.
– На яичках, Госпожа.
– Вот видишь какие у тебя интересные и оригинальные идеи. А ты хотел их скрыть.
И Госпожа дала мне ещё одну пощёчину. Затем она взяла свои чулочки и аккуратно и тщательно прикрепила их ещё двумя парами зажимов прямо на мои яйца немного пониже электродевайса, который я так и носил, Госпожа с меня его не снимала. Когда острые зажимы впились в мои сверхчувствительные места, я вновь не смог удержаться от крика. Госпожа влепила мне ещё две пощёчины.
– Ещё один звук, и я заткну тебе рот, – уже гневно сказала она. Я изо всех сил постарался сдержать рвущиеся наружу крики.
Госпожа обошла меня со всех сторон, немного поправила висящие и на мне лифчик, трусики и чулки и удовлетворённо похлопала меня по обнажённым ягодицам.
– Ну вроде бы всё в порядке, – сказала она. И затем продолжала:
– Итак, раз ты не сумел отжать, как положено, моё бельё, тебе придётся здесь постоять до тех пор, пока оно полностью не высохнет. В твоих силах было сократить этот срок, но ты не воспользовался этим шансом. Поэтому наказал сам себя. Я лишь реализую то, чего ты заслуживаешь. Стой, размышляй о своей жизни, о том, что тебя ещё ждёт сегодня. Думаю, что ты не соскучишься.
И Госпожа, потрепав меня по щекам, вышла из чулана, погасив свет.


Моника Глава 16

Я остался в полной темноте. Уже через непродолжительное время всё моё тело ныло от ужасно неудобного положения. Связанные за спиной и подтянутые кверху руки затекли, вывернутые назад плечи ломило. И жгла острая боль от впившихся в моё тело хищных зубьев зажимов, которыми ко мне было прикреплено влажное бельё Госпожи. Она не стала затыкать мне рот, и я мог стонать.
Когда-то, ещё во время сеансов, Моника оставляла меня надолго в очень неудобном, даже мучительном положении. В том числе мне довелось целую ночь провести привязанным в клетке, которая стояла сейчас рядом со мной. Но пожалуй такого мучительного положения, как сейчас, мне ещё не доводилось испытывать. Я с ужасом думал о том, что бельё сохнет очень долго, и поэтому неизвестно, сколько ещё времени мне придётся провести здесь. А если я захочу в туалет? Смогу ли я долго сдерживаться? А если не смогу? Что же тогда будет? Ведь на моих яйцах сушатся чулки Госпожи. Нетрудно представить реакцию Госпожи, если со мной произойдёт такая неприятность. Поэтому во что бы то ни стало я должен сдерживаться.
В невесёлых размышлениях я проходил сквозь ползущие как черепаха минуты. И в конце концов я почувствовал именно то, чего так боялся. Поначалу желание не было сильным, и я мог терпеть. Но чем дальше, тем больше трудно переносимым оно становилось. «Боже, что же делать?» – стучала в голове одна мысль. Поначалу я думал закричать, чтобы позвать Госпожу. Но во-первых, Госпожа не позволяла мне даже стонать, не только кричать. А во-вторых, чулан был закрыт достаточно плотной дверью и отделён от жилых комнат длинным коридором. Поэтому вряд ли Госпожа могла бы меня услышать.
И вот в этот момент я явственно почувствовал, как что-то ломается у меня внутри. Ломается не в физическом, а в психическом плане. Я вдруг отчётливо начал осознавать, что перестаю быть человеком. То есть я, конечно же, оставался человеком как биологический вид. Но внутренне, психически я уже не был им в полной мере. Я превращался в какое-то другое существо. Этот процесс начался не сейчас, я по сути дела давно ощущал его течение. Но не осознавал по-настоящему. А вот сейчас ко мне постепенно начало приходить осознание. Осознание того, что со мной происходит какое-то перерождение. Я уже не тот, что был раньше, я уже не Роберт Карсон, которого хорошо знали мои друзья и коллеги. И вообще не человек в полном смысле этого слова. Я только внешне остаюсь им. А внутренне уже нет.
Кто же я? На этот вопрос у меня был лишь один ответ: Я – раб. Раб не волею обстоятельств и даже не в силу подписанного Договора. А раб в силу некоего предназначения свыше. Не раб вообще, а раб конкретного человека – моей Госпожи. У меня появилось сейчас чувство, что я всегда был её рабом, с самого моего рождения. И её рабом умру. И всё, что со мной происходило в прошлом, происходит в настоящем и произойдёт в будущем, определяется лишь этим фактом.
Но именно сейчас я не просто раб. Я вещь. Вещь моей Госпожи, которая в данном случае используется для сушки белья. И сейчас в этом моё предназначение. И сейчас это совсем не тот игровой образ раба-вещи, который часто используется в играх, в сеансовых ЛС-отношениях. Сейчас я действительно вещь. И только в качестве вещи я сейчас интересую свою Госпожу. И моя задача оправдать такое её доверие мне, оказанную мне честь стать её вещью. Смыслом моей жизни является то, чтобы эта вещь, которой я в данный момент являюсь, была высшего качества. Чтобы моя Госпожа осталась довольна мною – своей вещью. Эта непреложная истина встала сейчас во весь свой рост в моём сознании.
Эти мои мысли внезапно были прерваны стуком открывающейся двери. На пороге появилась Госпожа. Зажёгся свет. Глаза мои были устремлены в пол, я не мог на неё взглянуть. Но она сама подошла ко мне и за подбородок приподняла мою голову вверх. Я увидел, что на ней был махровый халат. Госпожа внимательно стала смотреть мне в глаза. Приподняла мне веко. Затем, видимо удовлетворённая осмотром, отпустила мою голову.
– Облегчиться хочешь? – спросила она.
– Да, Госпожа, – простонал я.
Тогда она сняла с моих яиц зажимы вместе с висящими на них чулками, затем, достав из стенного шкафчика небольшое ведёрко, подставила его под мой член.
– Облегчайся, – сказала она и вышла из чулана.
И я испытал невероятное чувство облегчения, когда моя струя ударила в дно этого ведёрка. Через полминуты оно на треть было полным. Я глубоко дышал. Через несколько минут Госпожа появилась опять, и я увидел у неё в руке рюмку с какой-то жидкостью. Ногой она отодвинула ведёрко и поднесла рюмку к моим губам.
– Выпей это.
Я покорно выпил. Вкус был горьковатый. По-видимому, какое-то укрепляющее, тонизирующее, стимулирующее средство.
Госпожа пощупала бельё, висящее на мне.
– Уже посуше, конечно, – сказала она, – но ещё далеко недостаточно. Стоять тебе здесь ещё долго придётся. Я не освобожу тебя, пока всё не высохнет.
И с этими словами она вновь прикрепила зажимы с чулками к моим яйцам. Затем, выключив свет, она вновь вышла из чулана.
В дальнейшем Госпожа приходила ещё дважды, внимательно меня осматривая, помогая мне облегчиться и давая мне выпивать и съедать какие-то снадобья. Моё сердце было преисполнено чувства глубокой благодарности моей Госпоже, так заботившейся обо мне. Хотя почему обо мне? Она заботится о своей вещи. Кто же захочет портить хорошую вещь? Но всё равно чувство благодарности переполняло меня. Точнее именно потому и переполняло, что Госпожа заботилась обо мне как о своей вещи.
И вот наконец Госпожа пришла в последний раз. На этот раз она с удовлетворением законстатировала, что бельё уже сухое и сняла с меня трусики, лифчик и чулки.
– Какой сегодня день? – спросила она
– Суббота, Госпожа, – проговорил я.
– Что у нас бывает по субботам?
Я задрожал от страха. По субботам Госпожа устраивала профилактическую порку. Неужели не станет исключением и эта суббота? Хотя почему она должна стать исключением?
– Ну! – нетерпеливо прикрикнула Госпожа.
– Порка, Госпожа, – прошептал я.
– Мне показалось, что ты забыл об этом, – строго сказала моя Владелица. И тут только я увидел в её руке плеть.
Госпожа отступила немного назад и замахнулась плетью. Свист, громкий звук удара по обнажённым выпяченным ягодицам (я стоял, наклонившись вперёд), резкая боль. Я вскрикнул.
– Не очень громко можешь кричать, – разрешила Госпожа. – Но если будешь слишком громко, я заткну тебе рот.
Вновь широкий замах плетью, и новый удар пронзает меня насквозь. Я кричу, и сам не слышу своего крика. Следует третий удар, четвёртый…
После двадцатого удара Госпожа остановилась. Мои ягодицы и спина горят словно в огне. Я не в силах сдерживать рыдания, которые сотрясают меня всего.
– Прекрати, – строго сказала Госпожа. – Это не более того, что тебе положено по субботам. А в дальнейшем эта доза вполне возможно будет увеличена.
Дав мне поцеловать плеть, она повесила её на стенку. Затем освободила мои руки. От долгого нахождения в таком неудобном положении они затекли и занемели. Госпожа дала мне склянку, в которой, как я понял, находился спирт.
– Разотри свои руки, – приказала она.
Я упал на пол. Мои лодыжки пока были по-прежнему привязаны к концам распорки.
– Освобождайся, – приказала Госпожа, тронув носком ноги мой подбородок. Последствия своих облегчений выльешь, здесь всё прибрать и вымыть. Чтобы было всё чисто. Затем вымоешься сам и можешь поесть и выпить горячего чаю. Потом ко мне. Понял?
– Да, Госпожа, – пролепетал я, не в силах пока прийти в себя после перенесённого испытания.
Она приподняла носком ноги мой подбородок кверху, и я получил возможность увидеть её лицо. На нём блуждала улыбка. Но была ли это презрительная улыбка Госпожи или та добрая улыбка, которую я много раз видел у Моники, я не понял. Нажатием ноги на мой затылок Госпожа повернула моё лицо к полу.
– Через полчаса стоять на коленях у дверей спальни, я позову тебя, – сказала Госпожа и вышла из чулана.
Когда я опустился на колени у её спальни, я уже чувствовал себя гораздо лучше. По хорошо знакомому хлопку в ладоши я вполз в комнату. Госпожа полулежала на постели.
– Ко мне.
Я быстро подполз к ней. Она протянула мне свою обнажённую ножку.
– Один раз можешь поцеловать.
У меня перехватило дыхание от волнения. Второй раз за всё время моего рабства Госпожа позволяет мне прикоснуться губами к своей обнажённой ножке. Первый раз был вечером после подписания Договора, когда Госпожа жестоко выпорола меня плетью. Тот поцелуй был её подарком ко Дню начала моего рабства у неё. И вот сейчас я снова имею возможность испытать это счастье. Не в силах поверить этому я застыл и словно зачарованный смотрел на это райское видение – обнажённую ножку Госпожи. Госпожа нетерпеливо ударила ею меня по носу.
– Ну, что же ты? Я и передумать могу.
И тут только я опамятовался и страстно приник к её ступне. Слёзы лились рекой из моих глаз.
– Всё хорошо, – сказала Госпожа, – успокойся, куки. Сейчас у тебя ещё есть, чем заняться.
И откинувшись на подушках, она развела свои ножки в стороны.


Моника Глава 17

Машина наша на большой скорости неслась по прекрасной дороге. Стояло ясное утро первого рабочего дня следующей недели. Я был за рулём, а на заднем сиденье сидела моя прекрасная любимая Госпожа. В зеркале я краем глаза мог её видеть. Она сидела у полуоткрытого окна, и летящий навстречу ветер шевелил её чёрные волосы, отбрасывая их с её красивого лба. Глаза её были чуть прищурены, а на алых губах играла так хорошо мне знакомая её добрая и чуть насмешливая улыбка.
Душу мою переполнял восторг. Восторг от осознания, полного осознания своего положения её раба, откуда уже не было пути назад. Да разве и хотел бы я найти этот путь? Разве есть на всей Земле счастье, хотя бы сравнимое с этим? Если и возможен рай, то только у ног любимой Госпожи. А если возможен ад, то лишь тогда, когда Госпожа прогоняет своего раба. И вместе с восторгом этот страх тоже жил в моей душе, порой сжимая моё сердце подобно страшному удаву. Своими ужасными кольцами он обвивался вокруг моего сознания, иногда немного ослабляя свою хватку, а иногда настолько усиливая её, что временами я был на грани безумия.
Но сейчас эта хватка была ослаблена. Госпожа была довольна мною, её верным и любящим рабом. За весь вчерашний день у неё не было поводов не только для наказаний, но даже для незначительного повышения голоса. И страшную субботу, прожитую в качестве вешалки для сушки белья, после чего последовала жестокая порка, я перенёс стоически, и я почувствовал, что Госпожа была довольна этим. И уже одно это для меня было высокой наградой.
Обычно Госпожа и я пользовались каждый своей машиной, не так давно мы купили вторую – наш достаток вполне позволял нам это сделать (обе машины, конечно, были записаны на имя Госпожи, у меня были лишь права на вождение). Но иногда Госпожа предпочитала, чтобы к ней работу её отвозил я. В этом случае до своей работы я добирался на метро, как и домой тоже. А иногда, когда у меня работа заканчивалась раньше, я заезжал за ней и после рабочего дня. Конечно, если бы Госпожа вызвала меня с работы в срочном порядке и приказала ехать за ней, то я немедленно повиновался бы. Но пока описанный выше случай был единственным в этом роде.
С автострады мы свернули на дорогу, ведущую к офису, где работала Госпожа. Через несколько минут машина въехала в ворота и покатилась по длинной аллее, в конце которой находился дом. И тут я почувствовал, что на моё плечо легла ножка в туфельке. Я задрожал, но, хоть и с трудом, продолжал вести машину. Хорошо, что на аллее никого не было. Туфелька ласково начала гладить меня по щеке, я замирал от неизъяснимого блаженства. Машина остановилась, но я сидел, не смея пошевелиться.
– Целуй, – тихо прозвучал за моей спиной голос Госпожи.
С навернувшимися на глаза слезами я прижался губами к прохладной коже туфельки. Но это было лишь мгновение. Ножка плавно опустилась вниз. Я сидел, затаив дыхание.
– Ну! – послышался снова тихий голос, в котором чувствовалось лёгкое нетерпение. Я выскочил из машины и, распахнув заднюю дверцу, помог Госпоже выйти. Рукой в надушенной перчатке она потрепала меня по щеке. Мне хотелось упасть к её ногам. И если бы она мне сейчас приказала, я бы немедленно так и сделал, хотя вокруг нас были люди. Но она не приказывала мне этого.
– После работы приедешь сюда, – сказала она. – Счастливо тебе.
С этими словами она повернулась и, стуча каблучками, быстрой деловой походкой направилась к зданию. Я, как зачарованный, смотрел ей вслед. Затем, словно очнувшись, сел в машину и поехал на свою работу.
Энергия моя била ключом. Удачные идеи одна за другой приходили в голову. Нам удалось заключить несколько очень выгодных сделок. Шейла Мосс и Грег Фишер с некоторым удивлением смотрели на меня.
– Шеф, вас просто не узнать, – сказала Шейла, – я смотрю, Вы окончательно выздоровели.
– Надеюсь, – сказал я.
В дверь просунулась улыбающаяся физиономия Майка Боровски.
– Ну что, лодыри, ещё не все штаны протёрли? ¬– крикнул он.
– У меня юбочка, – кокетливо ответила Шейла.
Майк прищурился и взглянул на неё. Её вырез как всегда был весьма соблазнительным.
– Если твоя юбочка протёрлась, – сказал Майк, я с удовольствием бы поглядел на открывшиеся перспективы.
– Д-дау, – мяукнула Шейла, наклонившись над столом, – а того, что сверху тебе недостаточно?
– Не люблю останавливаться на достигнутом, – парировал Майк.
Шейла хотела что-то ответить, но я прервал их весёлую пикировку.
– Майк, насчёт перспектив ты успеешь поговорить и после, а сейчас меня больше волнует настоящее. И поэтому покороче пожалуйста.
– Ой, какие мы строгие, – осклабился Майк, – ну да ладно. Звонил Фред, спрашивал насчёт сауны.
Я по привычке чуть было не ляпнул «Очень хорошо», но вовремя спохватился.
– Моника просила заехать за ней после работы, – сказал я.
– Жаль.
Тут Майк снова взглянул на Шейлу.
– Может быть, вместо Роберта ты составишь нам компанию? – спросил он.
– Не заслужили ещё, – усмехнулась Шейла.
– Ну, как знаете. Да, Роберт, Люси тебе привет передаёт. И Монике тоже.
– Спасибо, – сказал я.
– Почему бы, Майк, тебе её не взять с собой в сауну? – поинтересовалась Шейла.
– Он же тебе объяснил, – сказал молчавший до этого Грег, – что не любит останавливаться на достигнутом.
– О, золотые слова, – заржал Майк.
И его сияющая физиономия исчезла за дверью.
Этот день был одним из самых удачных и плодотворных в моей жизни в смысле работы. И я ясно отдавал себе отчёт в том, что произошло это главным образом не в силу моих личных качеств, а благодаря Госпоже. Благодаря тем почти сверхъестественным импульсам, вселяющим в меня силы, которые посылала мне её безмерная власть надо мной. И эта власть, опуская меня ниже всякого мыслимого уровня в одних отношениях, поднимала меня до заоблачных высот в других.
Рабочий день закончился, и я окрылённый ехал за Госпожой. Вот и её офис. Я припарковал машину и вышел из неё. Ждать пришлось недолго. Вскоре я увидел её изящную фигурку, быстрым шагом направляющуюся ко мне. Я распахнул заднюю дверцу машины. Улыбнувшись, Госпожа взглянула на меня.
– Как дела?
– Хорошо, Госпожа, – ответил я.
– Да, я вижу по твоей радостной физиономии.
Она села в машину, я занял своё место за рулём.
– Сименс-стрит, – сказала Госпожа.
Я удивился. Значит, мы едем не домой. Названная ею улица была в совсем другом конце города. Но я уже привык в этих случаях не только не задавать Госпоже вопросов, но и не выказывать никакого удивления. Её приказ – вот что для меня главное. И я включил зажигание.
На Сименс-стрит мы оказались через час.
– В конце улицы стоянка, – сказала Госпожа, – поезжай туда.
Через несколько минут мы въехали на стоянку и вышли из машины.
– Машину оставим здесь, – распорядилась Госпожа, – дальше пойдём пешком.
Я поставил машину и пошёл вслед за Госпожой, уже выходившей со стоянки.
Сначала мы шли по Сименс-стрит, затем свернули в одну из боковых улиц и довольно долго шли по ней. Почему Госпожа приказала оставить машину на стоянке, если можно было подъехать? Этого я не знал. Но, видимо, мне и не полагалось знать. И, конечно, мне в голову не приходило выказывать удивление по этому поводу.
Наконец Госпожа остановилась возле красивого двухэтажного особняка. Вынув из сумочки мобильный телефон, она набрала номер.
– Я уже здесь, – сказала она кому-то.
В трубке что-то прошелестело. Мне показалось, что голос был мужским.
– Хорошо, – сказала Госпожа и убрала мобильник в сумочку. Затем повернулась ко мне.
– Ждать, – коротко бросила она, затем подошла к двери особняка. Я услышал, как щёлкнул внутренний замок, и дверь открылась. Через мгновение Госпожа скрылась за ней.
Я остался один на пустынной улице. Кто жил в этом особняке? Сколько времени мне нужно было ждать? Этого Госпожа мне не сказала. И значит не считала нужным. И я должен просто её ждать, не задумываясь над всеми этими вопросами.


Моника Глава 18

Прошёл час с того момента, как Госпожа скрылась за дверью особняка. Взглянув на окна второго этажа, я видел свет за плотными шторами. Но что там происходило, я не знал, и не полагалось мне знать. Поэтому я прогуливался взад и вперёд по дороге вдоль особняка.
Через некоторое время стал накрапывать дождь. Я подумал, что мы не взяли с собой зонтик. Да и зачем нужен был зонтик, если была машина. Не мог я предположить, что нам придётся обходиться без неё. Я вспомнил, что когда мы шли сюда, дорога была далеко не самой лучшей. Кое-где тротуара совсем не было. И если дождь пойдёт более сильный, нам придётся пробираться через грязь, когда мы дойдём до стоянки.
Прошёл ещё почти час. Дождь на какое-то время прекратился, но потом полил с большей силой. Укрыться от дождя мне было некуда, да и нельзя было мне уходить от дома, чтобы найти укрытие. Поэтому очень скоро я промок до нитки. Дождь долго лил, не переставая. И вот, когда прошло ещё около получаса, он прекратился. А ещё минут через десять наконец открылась дверь особняка, и я увидел на пороге Госпожу. Я поспешил к ней.
– Ну что, вроде бы немного прояснилось, – сказала она задумчиво. И я не понял, относилась ли её фраза к погоде или же к какой-то проблеме, над которой она в этот момент думала.
– Пойдём, – сказала она и быстро пошла по тротуару. Я устремился за ней. И вскоре возникла именно та проблема, которая мне уже приходила в голову. Тротуар кончился, и путь нам преградила непролазная грязь, обойти которую не представлялось возможным. Госпожа остановилась. Я подошёл к ней и провёл себе пальцем по губам. Это был условленный сигнал, которым я испрашивал у Госпожи разрешение говорить на улице и на людях. Он заменял удар лбом об пол дома.
– Говори, – сказала Госпожа.
– Разрешите Вас перенести, Госпожа, – попросил я.
Она на несколько секунд задумалась. Потом загадочно посмотрела на меня.
– Нет, – сказала она, – я пройду сама.
И в своих изящных туфельках Госпожа пошла прямо через грязь. Я пошёл за ней, с сожалением глядя на то, как её ножки покрываются грязью.
Когда мы наконец дошли до машины, ножки Госпожи были забрызганы до самых колен.
Я распахнул дверцу машины, и Госпожа села на заднее сиденье. Я занял своё привычное место за рулём и теперь только услышал приказ:
– Домой.
И вот мы дома. В прихожей Госпожа села на стул, и я, как обычно, опустился перед ней на колени, чтобы разуть её.
– Подожди, – приказала Госпожа, – раздевайся сначала сам.
Я разделся донага (моя домашняя форма), после чего Госпожа надела на меня ошейник. Затем она молча указала мне на место у её ног. Но когда я снова наклонился, чтобы снять забрызганные грязью туфли, она снова остановила меня.
– Голову поднять, – приказала она, – держать прямо.
Я повиновался. И тогда Госпожа, вытянув свою ножку в туфле, обтёрла грязь с неё о моё лицо. Трудно описать мои чувства в этот момент. Госпожа использует моё лицо как половую тряпку или решётку, которую кладут при входе, чтобы об неё счищали грязь с обуви. Это было неожиданностью для меня, ранее Госпожа такого не делала. И уж тем более не делала Моника. Было очень неприятно и больно, когда грязная подошва туфельки, плотно прижимаясь к моему лицу, скользила по нему вверх и вниз, оставляя на нём ошмётки грязи. Но с другой стороны я вновь остро почувствовал, кем я на самом деле являюсь для Госпожи. Каково моё положение и предназначение. И я был благодарен своей Госпоже за то, что она дала мне возможность так хорошо прочувствовать это.
Хорошо обтерев одну туфельку, Госпожа точно так же тщательно обтёрла и другую.
– Теперь снимай зубами, – приказала она.
Здесь у меня был большой опыт, и я без труда снял с Госпожи туфельки, уцепившись зубами за каблук. Теперь на ней остались забрызганные грязью чулки. Она отстегнула крокодильчики подвязок и велела мне снять с неё чулки, что я и сделал. И моему взору предстали её прекрасные обнажённые ножки, к которым мне так редко выпадало счастье припасть губами. Но теперь эти ножки были покрыты мутными потёками грязи почти до самых колен.
– Вымыть, – прозвучал строгий приказ. Я повернулся, чтобы взять таз для воды, но получил чувствительный удар ногой по лицу.
– Я сказала вымыть, а не бежать куда-то, тупица! – гневно крикнула Госпожа.
На какое-то мгновение я пришёл в замешательство. Но другой удар ногой по лицу привёл меня в чувство. Я понял, что требовала от меня Госпожа. Я должен был вымыть ей ноги тем средством, которое только и было сейчас в моём распоряжении. Языком.
И это тоже было внове для меня. Конечно, я много раз лизал ноги своей Госпожи, получая от этого неизъяснимое наслаждение. Но я лизал чистые ухоженные её ножки. А теперь совсем другая ситуация. Госпожа хочет использовать мой язык как моющее средство для своих ног. И я очень хорошо понимал, что нет ничего более естественного, чем такое её желание. И даже внутренне удивился, почему я ранее не получал такого приказа. Поэтому я склонился к её ступням, и мой язык приступил к выполнению приказа Госпожи.
Не могу сказать, что это было лёгкое задание. Водой и губкой мыть значительно легче, чем языком. Я старательно облизывал каждый квадратный сантиметр на её правой (я начал с правой) ножке. При этом внимательно следил, чтобы после ухода моего языка с этого места оно оставалось чистым и блестящим. Особо сложные места я сначала смачивал слюной, а затем тщательно протирал языком. Левая ножка Госпожи в это время непринуждённо покоилась на моём загривке.
Особенно сложным было хорошо прочистить промежутки между пальчиками Госпожи. Мне пришлось быть предельно внимательным, чтобы не оставить там грязь.
И, конечно, очень сложным делом было вылизать до блеска подошву Госпожи. Сложность заключалась в том, чтобы при вылизывании не доставить Госпоже неприятных ощущений из-за возможной щекотки. А для этого мне нужно было очень плотно прижимать свой язык к коже ножки. А чем дальше, тем это становилось труднее из-за усталости.
Прошло довольно длительное время, прежде чем правая ножка Госпожи буквально блестела. К этому времени мой язык буквально одеревенел. И я с ужасом думал о том, что сделана лишь половина работы. Нет, меня беспокоило не то, что я ещё больше устану, не мои собственные ощущения. А то, что из-за этого я не сумею выполнить на должном уровне оставшуюся работу.
Госпожа осмотрела вымытую ножку и, по-видимому, осталась довольна.
– Встань и принеси мне апельсиновый сок и шоколад, – приказала она.
Я встал и пошёл выполнять приказание. Я понял, что она приказала мне это главным образом для того, чтобы дать мне передохнуть, а следовательно дать мне возможность как можно лучше вымыть и левую её ножку.
После того, как я принёс требуемое, она послала меня умыться и прополоскать рот. Затем позволила мне выпить воды. После чего мне вновь было указано на место у её ног. Теперь на моём загривке оказалась её правая, вымытая ножка, а на левую лёг мой хоть и натруженный, но отдохнувший язык.
Что и говорить, достичь такого же результата, как на правой ножке, сейчас мне было уже значительно сложнее. Усталость мой язык очень хорошо почувствовал снова уже через несколько минут. И мне стоило значительных усилий не снижать своего старания. И к моей чести могу сказать, что это мне удалось. Настал тот момент, когда левая ножка Госпожи заблестела точно так же, как и правая.
Госпожа была удовлетворена.
– В ванную, – приказала она.
В ванной она велела мне окатить ей ноги тёплой водой и затем просушить полотенцем.
– Душ.
После принятия душа, она велела мне отвезти её в спальню. Сев на кровать и поставив меня перед собой на колени, она спросила меня:
– Теперь ты понял, куки, почему я не велела переносить меня через ту грязь?
– Да, Госпожа, – ответил я.
– Ты хорошо справился с моим приказанием. Хотя могу предположить, что это тебе было непросто сделать. Так?
– Да, Госпожа, но я благодарен Вам за это приказание.
– Я понимаю тебя, куки. Ты ценишь мои уроки и методы моего воспитания тебя как моего раба.
Я машинально хотел сказать «Да, Госпожа», но вовремя осёкся, ибо Госпожа не задавала мне вопроса.
– Иди. Можешь вымыться, поесть и ложиться спать.
И Госпожа ласково потрепала меня по щеке.


Моника Глава 19

Судьбе угодно было на два месяца разлучить меня с моей Госпожой. Она уехала по своим делам, не взяв меня с собой и приказав мне остаться дома. О, как долго тянулись эти месяцы. Временами мне казалось, что я не доживу до её возвращения. Свет померк для меня. Наверно именно в эти дни я со всей отчётливостью понял, что значит для меня Госпожа. Последнее время я не мыслил себя иначе, как её рабом, её вещью, созданной лишь для исполнения её желаний. В этом было моё главное предназначение. А всё остальное – работа, жизнь, кипевшая вокруг, имело для меня значение лишь постольку, поскольку способствовало наилучшей реализации этого предназначения.
Госпожа в соответствии с Договором получила право распоряжаться даже моей жизнью. Сейчас положение стало таким, что этот пункт можно было бы специально и не оговаривать. Моя жизнь сама по себе потеряла для меня свою ценность. Она имела для меня значение только и исключительно как необходимое средство служения Госпоже. И соответственно для меня поменялись все жизненные ценности. Мои представления о добре и зле, о любви и ненависти, о чести и бесчестии, о возвышенном и низком и о многом, многом другом, которые были у меня ещё год назад, теперь в моём сознании приобрели совершенно иной смысл, иное содержание. Они все получили своё преломление через призму служения Госпоже. Но эти новые мои представления об этих вещах не вошли в противоречие с теми ценностями, которые у меня были до этого, нисколько не отменили их. Наоборот, они их усилили, подчеркнули для меня их значимость. Моё теперешнее положение заставило меня лишь по-другому на них взглянуть, понять их истинную сущность и ценность. И я понял, что именно в беззаветном служении Госпоже эта сущность и ценность и проявляется наилучшим образом.
Оглядываясь сейчас на пройденный мною жизненный путь, я уже не мог понять, как я мог столько лет жить без этой опоры. Мне казалось, что всё моё существование до того времени, как я стал рабом моей Госпожи, было пустым и никчемным. И только сейчас я мог ответить на извечный вопрос философов: в чём смысл жизни?
И вот сейчас я остался один в доме. Конечно же, я не перестал от этого в меньшей степени ощущать себя рабом, власть Госпожи надо мной сохранилась всецело. Но проявления этой власти теперь будут иными. Связь с Госпожой у меня была постоянная – по мобильному телефону и по электронной почте в Интернете. Но не только поэтому я сохранял ощущение постоянного присутствия Госпожи. Просто, если бы этого ощущения не было, я бы умер. Мне незачем было бы больше жить.
Каждый вечер я по электронной почте отправлял Госпоже подробные отчёты о происходящем у меня. Она строгим и лаконичным стилем задавала мне вопросы, отдавала приказания. Я вспомнил, что именно с такого общения началось моё знакомство с Моникой. Но сейчас оно приобрело совершенно иной смысл.
Итак, в четверг вечером очередной мой отчёт Госпоже о прожитом дне ушёл в просторы Всемирной паутины. А в пятницу утром раздалась мелодия мобильного телефона. Эта мелодия звучала тогда, когда звонила Госпожа. Я схватил трубку.
– Я здесь, Госпожа.
– Слышу. Как дела? – раздался в трубке так хорошо мне знакомый строгий голос.
– Всё хорошо, Госпожа, – с трепетом ответил я.
– Отчёт отослал?
– Да, Госпожа.
– Я ещё не смотрела почту. Сейчас посмотрю. Иди сейчас на работу, а к вечеру я напишу тебе приказания.
– Слушаюсь, Госпожа. Могу я узнать, всё ли хорошо у Вас?
– Да, спасибо, – ответила Госпожа после некоторой паузы. И мне показалось, что эта пауза была не случайной. Сердце моё сжалось. Но я не имел права переспрашивать. Госпожа отключила связь.
Весь день меня преследовало смутное беспокойство. Несколько раз я порывался набрать её номер. Но она мне строго настрого запретила звонить ей без веской на то причины. Это было бы равносильно тому, что я заговорил без её разрешения. А что я сейчас мог сказать? Что мне показалась странной эта пауза?
Дома после работы я включил компьютер и вошёл в Сеть. Как я и ожидал, в почте лежало письмо от Госпожи с целым списком вопросов, на которые я сейчас должен был написать подробные ответы и послать ей. Кроме этого она прислала несколько приказов, которые я должен был исполнить за оставшийся день и прислать ей отчёт об их выполнении.
Я приступил к выполнению её приказаний. Они не были трудными. В общем-то это были обычные текущие дела. Нужно было только быть достаточно внимательным. Но именно это для меня сейчас было сложно. Смутное беспокойство продолжало меня преследовать, я чувствовал, что у Госпожи не всё хорошо. Мысль эта сидела в моей голове и мешала сосредоточиться на приказаниях и вопросах Госпожи.
Отчёт Госпоже я сел писать уже поздно вечером. Мысли мои путались. Я по нескольку раз писал одно и то же предложение, затем удалял его и писал с самого начала. Закончил я уже глубокой ночью и, отослав, лёг спать. Завтра была суббота, на работу идти не нужно было.
Утром меня разбудила трель мобильного телефона – мелодия Госпожи. Я схватил трубку.
– Я здесь, Госпожа.
– Здесь разве? – услышал я вдруг резкий рассерженный голос моей Повелительницы.
– Д-да, Госпожа, – заикаясь, пролепетал я.
– А я была уверена, что ты на Луне пребываешь. Что ты мне прислал вчера?
– Отчёт, Госпожа?
– Это ты называешь отчётом? Я кажется тебе вполне конкретные вопросы задала. О курсах акций Йеллоустоунской компании на бирже, например. Где ответы?
– Я..я написал… Госпожа.
– Написал? Это ты мне осмеливаешься сейчас говорить? А покупки, список которых я тебе послала, ты сделал?
– Да, Госпожа.
– Почему нет в отчёте покупок, сделанных у Гивенса?
Меня словно всё обожгло внутри. У Гивенса. Конечно же, Госпожа велела мне сделать у него несколько закупок. И у меня это совершенно вылетело из головы. Неотвязная мысль, засевшая в ней, помешала мне выполнить приказ Госпожи.
– Счастье твоё, что ты далеко от меня, – гневно сказала Госпожа.
Сердце бешено заколотилось у меня внутри. Неимоверное желание исправить, загладить свою вину охватило меня.
– Госпожа, – чуть не зарыдал я в трубку, – позвольте мне исправить…
– Молчать, скотина, – резкий голос оборвал мои не успевшие начаться излияния. – Я поверила тебе, оставила на тебя дом и дела. И вот как ты оправдываешь моё доверие. И это преданный раб?!
Рыдания душили меня. Я страстно хотел сказать что-то в своё оправдание. Объяснить Госпоже, чем была вызвана моя такая невнимательность к её приказам. Но мне было приказано молчать, и я не смел ослушаться.
– Молчи и слушай. И слушай на этот раз внимательно. Сейчас же пойдёшь и сделаешь всё, что ты не сделал. Кроме того, на имэйл я тебе прислала ещё ряд приказаний. Посмей хоть что-нибудь исполнить не так как нужно. Когда всё сделаешь, немедленно мне подробный отчёт на имэйл. Затем жди моего ответа. Понял, раб?
– Да, Госпожа, – пролепетал я.
Госпожа отключила связь.
Пожалуй, никогда ещё у меня не было такого неистового желания выполнить все приказы Госпожи так, чтобы у неё не было причин быть недовольной мной. Она не имела сейчас возможности наказать меня так, как считала бы нужным. И это усиливало моё желание сделать всё как можно лучше. И делало совершенно невыносимыми муки совести.
И вот наконец все приказания выполнены, Отчёт об их выполнении на этот раз написан мною со всей полнотой. Я отсылаю его и с трепетом жду реакции Госпожи. Но звонка не последовало. Вместо этого пришло сообщение на имэйл:

ЗА НЕИСПОЛНЕНИЕ МОИХ ПРИКАЗОВ ТЫ БУДЕШЬ НАКАЗАН. НАРВАТЬ В САДУ КРАПИВЫ И ГУСТО УСЫПАТЬ ПОЛ В КОМНАТЕ. РАЗДЕТЬСЯ ДОГОЛА И ПРОПОЛЗТИ ПО КРАПИВЕ ДЕСЯТЬ КРУГОВ, ПЛОТНО ПРИЖИМАЯСЬ ЖИВОТОМ К ПОЛУ. СФОТОГРАФИРОВАТЬ ПОСЛЕ ЭТОГО СВОЙ ЖИВОТ И ГРУДЬ. НАБРАТЬ ГАЛЬКИ И НАСЫПАТЬ НА ПОЛ В УГЛУ КОМНАТЫ. ВСТАТЬ НА НЕЁ КОЛЕНЯМИ И СТОЯТЬ ДВА ЧАСА, НЕ ПОДНИМАЯСЬ НИ НА СЕКУНДУ. СФОТОГРАФИРОВАТЬ ПОСЛЕ ЭТОГО СВОИ КОЛЕНИ. ОБЕ ФОТОГРАФИИ СКИНУТЬ НА КОМПЬЮТЕР И ПРИСЛАТЬ МНЕ. ПОНЯЛ, РАБ?

Дрожащими руками я напечатал: «Да, Госпожа». Через некоторое время пришёл ответ: ВЫПОЛНЯТЬ.

Итак, Госпожа дала мне возможность искупить свою вину, даже будучи далеко от меня. Это позволяло мне хотя бы в какой-то степени (не совсем, конечно) снять тяжёлый камень с моей души. И ещё одно немного облегчило мои душевные страдания. Видимо Госпожу удовлетворило то, как я исправил вчерашние ошибки. Замечаний не было.


Моника Глава 20

И вот теперь мне предстояло самому себя наказать. Нет, конечно же, по сути дела наказывала меня Госпожа, находясь за многие километры от меня. Но непосредственно привести наказание в исполнение предстояло мне самому.
Как ни странно, мне не доводилось до сих пор делать этого, хотя моё знакомство с Моникой началось именно с виртуального общения. Казалось бы, она ещё тогда могла бы приказать мне сделать нечто подобное. Но почему-то она не приказывала мне тогда самому себя наказать. Наши тогдашние наказания и поощрения носили условный характер в рамках той виртуальной игры, которую мы вели, что-то вроде начисления и снятия очков.
Но сейчас была другая ситуация. Сейчас я был не виртуальным, а самым настоящим реальным рабом. И наказание мне предстояло самое, что ни на есть реальное.
Я вышел в сад и прошёл к дальнему его концу под забором, где были заросли крапивы. Я вдруг подумал, что, внимательно следя за нашим садом, подрезая и окучивая деревья, удобряя почву и тщательно пропалывая сорняки, мне по странному стечению обстоятельств почему-то не пришло в голову выполоть эти заросли крапивы. И ещё более странным было то, что Госпожа, постоянно обходя сад и придирчиво следя за порядком в нём (несколько раз я был строго наказан за замеченные ею мои упущения), тоже ни разу не обратила на них внимания. Казалось, она просто не замечала их. Но теперь строчки из её электронного сообщения показали мне, что это совсем не так. Госпожа прекрасно всё замечала, знала и помнила. И видимо, отсутствие приказания выполоть крапиву было не случайным.
Я надел перчатки (кисти моих рук должны были выглядеть благопристойно) и принялся за работу. Вскоре две большие охапки крапивы были перенесены в дом. Освободив пол в комнате, я равномерно рассыпал по нему крапиву. По счастью, двух охапок хватило, пол был засыпан достаточно густо. Я взглянул на свою работу, и сердце моё застучало. У меня было совершенно ясное чувство присутствия в этой комнате Госпожи, строго и придирчиво следившей за моими действиями. Я разделся догола и лёг на живот на пол. Подо мной сразу оказались листья крапивы, и я тут же ощутил жжение. И к стыду своему я вынужден был себе признаться, первым моим непосредственным желанием было поскорее встать. Тело моё бренное возжелало этого. Но моё сознание раба всё же уже было на такой высоте, что я даже мысли не допустил об этой возможности. Я медленно пополз по усеянному жгучими зелёными листьями полу, вслушиваясь в постепенно становящееся нестерпимым жжение на коже живота, рук и ног. Когда я прополз один круг, у меня было такое чувство, что я прополз уже все десять. Страшно хотелось чесаться, но нельзя было. Для этого нужно было оторвать свой живот от пола. А в приказе Госпожи было написано: «плотно прижимаясь животом к полу». И я был уверен, что она и мысли не допускала, что я могу хоть на секунду приподняться. А значит и у меня не должно возникать таких мыслей. И я пополз второй круг. Жжение усиливалось, и мне стало казаться, что я вряд ли смогу проползти по жгучей крапиве все десять кругов. Тогда мою голову посетила новая мысль – ускорить движение. Сократить время наказания. И более того, моё тело, фактически уже не повинуясь разуму, инстинктивно рванулось вперёд. Но тут же усилием воли я сумел остановить его. Рабская совесть заговорила во мне. И я решил сам себя наказать за эту провинность моего тела. Я подумал, как бы наказала меня Госпожа за это. Скорее всего, она набавила бы один круг, а может быть и несколько кругов. Но сколько? И я решил удвоить число кругов. То есть проползти не десять, а двадцать кругов. Сейчас, когда позади уже было почти два круга, я полностью отдавал себе отчёт, какое это будет для меня нелёгкое испытание. Но у меня не было иного выхода. Поскольку я знал, что если я не сделаю этого, мне не будет покоя от мук совести. И я продолжал своё движение. Но лишь на четвёртом круге мои мысли наконец пришли в некую стройную систему. Систему, которая помогла мне лучше понять происходящее. В чём смысл этого наказания? Что оно должно помочь мне осознать? За что я наказан? За невнимательность к приказаниям Госпожи. Да, конечно это тягчайшая провинность. Но ведь у меня было оправдание. Моя невнимательность объяснялась тем, что мои все мысли заняло беспокойство о Госпоже. Возможно, мне нужно было ей сказать об этом? Но я уже думал об этом. Что я мог сказать? И если Госпожа сама не сочла нужным меня проинформировать о своих возможных проблемах, то вправе ли я её спрашивать о них? И вот здесь я чётко не мог ответить на этот вопрос. Если я чувствую, я уверен, что у моей Госпожи серьёзные проблемы, о которых она не считает нужным говорить со мной. И если у меня есть основания думать, что я мог бы помочь ей в их решении. Должен ли я просить её поведать мне о них? А если это вызовет лишь её раздражение? Приказ «Молчать!» Тем более в такой ситуации, которая имела место утром. Мне показалась странной её пауза при ответе на вопрос «Всё ли у Вас хорошо, Госпожа?» Разве может эта пауза служить оправданием такому моему бесстыдному отношению к её приказаниям? Конечно же не может. И конечно же то, что я позволил себе такое – тягчайшая провинность. И назначенное Госпожой наказание – очень мягко, я заслуживаю гораздо более жестокого наказания. А прибавить к этому то, что я мог бы серьёзно подвести Госпожу. Счастье, что оставалась возможность исправить упущения. А если бы их не было?
Эти размышления немного отвлекли меня от нелёгких телесных ощущений. Я уже прополз семь кругов. До конца назначенного Госпожой количества осталось три круга. Но назначенного мной ещё тринадцать. И я был полон решимости их преодолеть.
И тут зазвонил телефон на столе. Но мне и в голову не пришло брать трубку. Кто сейчас мог звонить в это субботний день кроме праздных друзей, ищущих, с кем бы им провести уик-энд. Автоответчик произнёс «заученную» фразу: «Оставьте Ваше сообщение после сигнала». Через несколько секунд я услышал голос Кристины Лайт – это была секретарша директора нашей компании:
– Мистер Карсон, по возвращении позвоните, пожалуйста в офис.
Честно говоря, до меня не дошёл смысл этой фразы. И кто звонил, я тоже не понял. Это я уже потом сообразил, что это была Кристина Лайт. А сейчас все мои помыслы были заняты другим. Я мучился угрызениями совести от совершённого проступка.
И лишь доползая последний двадцатый круг, чувствуя почти нестерпимое жжение на все передней части своего тела (особенно теперь это ощущалось на причинных местах), я почувствовал некоторое душевное успокоение. Телесные страдания позволили мне смягчить муки совести.
Я наконец встал и посмотрел в зеркало. Весь мой живот, грудь и ноги были красными и покрыты пупырышками от крапивы. Я взял заранее приготовленный цифровой фотоаппарат и сфотографировал доказательства частичного искупления своей вины. Частичного, поскольку предстояла ещё вторая часть наказания – не менее трудная, чем первая.
Я накинул халат и вновь вышел из дому. Дорожка в саду была посыпана галькой, и я набрал пригоршню. Вернувшись домой, я насыпал эту гальку в угол комнаты и, сбросив халат, встал на неё голыми, раздражёнными крапивой коленями. Камешки больно впились в колени. И я с ужасом подумал, что мне предстоит выдержать на них два часа. Правда, мне и раньше нередко доводилось стоять на коленях на горохе или гальке. Но теперь положение усугублялось воспалённой от крапивы кожей, постоянным зудом. Но чесаться было нельзя, нужно было терпеть.
Опыт стояния на коленях показывал мне, что боль при этом наказании идёт волнами. Первая интенсивная волна – в первые 5–10 минут, затем боль как бы притупляется. Но если попытаться хотя бы чуть-чуть изменить положение, она накатывается с новой силой.
Прошло минут двадцать, и моё тело уже начало адаптироваться к своему положению. И тут зазвонил телефон. Инстинктивно я дёрнулся и чуть не вскрикнул от пронзившей меня острой боли. Но встать я не имел права. Снова фраза автоответчика о том, чтобы оставили сообщение после сигнала. И через несколько секунд я услышал голос Грега Фишера:
– Роберт, это Грег. Когда вернёшься, обязательно позвони в контору. Это очень срочно.
– Что же там могло случиться? – с тревогой подумал я, – дела вроде шли нормально. – Теперь до меня дошло, что перед этим звонили из офиса директора.
После недолгого размышления, оторвавшего меня от мыслей о своём проступке и наказании, я решил, что ничего страшного произойти не могло, и продолжал нести свой крест.
Примерно через полчаса зазвонил мой мобильный телефон, лежащий на столе. Я не реагировал на его звонок, хотя он верещал весьма настойчиво. По мелодии звонка я понял, что звонят из конторы. Звонок стих. И вот когда до окончания наказания оставалось минут 15, он зазвенел вновь. Теперь уже дуэтом с комнатным телефоном, на котором нервный голос Грега буквально кричал:
– Роберт, где тебя черти носят, почему трубку не берёшь. Ответь немедленно!
Выхода не было. С огромным трудом я поднялся на ноги. Острая боль пронзила меня насквозь. До телефона я буквально доковылял.
– Слушаю.
– О, наконец-то, проснулся. Ты что дрых всё это время?
– Д-да, заснул вчера поздно, – пробормотал я.
– Слушай, из Вестхэмской компании пришёл к нам запрос о финансовом обеспечении последней сделки с компанией Макбрайда.
– Ну так что, дайте им сведения.
– Но у нас старые сведения. А им нужны новые с учётом последних курсов их акций и акций Макбрайда. А такой анализ можешь только ты сделать.
– Грег, сегодня же выходной день, – простонал я, – неужели это не терпит до понедельника.
– С ума сошёл. До понедельника. Главный требует, чтобы анализ был через час.
– А с чего вдруг ты на работе?
– Меня вызвали. А до тебя дозвониться не могли.
– И что?
– Как что? Нужен анализ.
И тут только до меня дошло, что сейчас я должен сесть за компьютер и переключиться совсем на другие проблемы. Выхода не было, и через 10 минут я уже углубился в расчёты. А ещё через полчаса полный расчёт был послан по имэйлу в офис директора. Но на душе моей кошки скребли. Я не понёс в полном объёме то наказание, которое мне назначила Госпожа. А просто достоять на коленях оставшиеся 15 минут не имело смысла – наказание должно было быть непрерывным.
Я отключил все телефоны, снова встал на колени на гальку и простоял ровно два часа. Когда это время закончилось, я не мог подняться в течение нескольких минут. Потом с огромным трудом я встал, сфотографировал свои колени, имевшие ужасающий вид, и скинул фотографии своего живота и коленей на компьютер. Через несколько минут они ушли в просторы Всемирной паутины.


Моника Глава 21

Несколько позже я написал Госпоже полный отчёт о своих действиях во время самонаказания. Не забыл при этом упомянуть об увеличении мною самим длительности и тяжести наказания. Ну что ж, это на самом деле было. И теперь я сидел перед монитором, в трепетном ожидании всматриваясь в список входящей информации. Обычно в это время Госпожа также сидела возле компьютера, и я вправе был рассчитывать на скорый ответ. И мои ожидания оправдались. Вскоре я с огромным облегчением и радостью прочитал следующее:

ПРИСЛАННЫЕ ФОТОГРАФИИ МЕНЯ УБЕДИЛИ В ПРАВДИВОСТИ ТОГО, ЧТО ТЫ НАПИСАЛ О САМОСТОЯТЕЛЬНОМ УВЕЛИЧЕНИИ НАКАЗАНИЯ. НО ЕСЛИ БЫ ИХ И НЕ БЫЛО, Я БЫ ВСЁ РАВНО ПОВЕРИЛА ТЕБЕ. Я ПРИКАЗАЛА ТЕБЕ ПРИСЛАТЬ ИХ НЕ СТОЛЬКО ДЛЯ СЕБЯ, СКОЛЬКО ДЛЯ ТЕБЯ. МОЛОДЕЦ. Я ДОВОЛЬНА ТОБОЙ. И ТЕПЕРЬ Я НАГРАЖУ ТЕБЯ. ОТКРОЙ ВЛОЖЕННЫЙ ФАЙЛ.

Я открыл файл. Там было фото обнажённой женской ступни. Эту ступню я узнал бы из тысячи других. Это была ступня Госпожи. Сверху фото была надпись:

МОЖЕШЬ ПОЦЕЛОВАТЬ ТРИЖДЫ, НЕ БОЛЕЕ. ЗАТЕМ УНИЧТОЖИШЬ ФОТО.

И я трижды прикоснулся губами к изображению этой ножки. Казалось, я целовал холодный монитор, но я не чувствовал его холода. Наоборот, я ощущал тепло, как будто бы я реально целовал живую ножку Госпожи.
После разрешённых мне поцелуев я, как мне предписывалось, уничтожил это фото. С какой радостью я не уничтожал бы его, а продолжал покрывать поцелуями. Распечатал бы его на бумаге и не отрывал от снимка свои губы часами. Но Госпожа приказала уничтожить. И мне не пришло даже в голову её ослушаться. И она это знала, поэтому могла быть совершенно спокойна за то, что её приказание будет выполнено в точности.
Прошли, наконец, два месяца разлуки с Госпожой. И вот я получаю сообщение о её приезде. Она сообщала рейс самолёта, которым она прилетала. В сообщении было короткое слово: «ВСТРЕТИШЬ». Но если бы и не было этого слова, конечно бы я её встретил.
В день приезда я сделал в доме генеральную уборку, приготовил праздничный ужин, купил цветы в дом и с собой в аэропорт.
Приехал я в аэропорт задолго до прибытия самолёта. Да к тому же объявили, что рейс задерживается. Но вот наконец и прибытие. Я стою, высматривая в толпе людей, выходящих из автобуса, который привёз пассажиров самолёта её. Единственную в мире женщину, которая значила для меня больше, чем вся моя жизнь. И вот я увидел её. Она шла быстрой походкой, стуча каблуками чёрных сапожек. Облегающий плащ с поясом выгодно подчёркивал её фигурку. В руке у неё была сумочка.
Я поспешил к ней навстречу. Вот оно передо мной – это дорогое мне лицо. Она улыбнулась, потрепала меня по щеке. Мне захотелось тут же при всём народе упасть к её ногам и не отрываться от них долго-долго. Но этого нельзя было сделать. Хотя если бы она сейчас мне это приказала, я бы в ту же секунду оказался у её ног. Она, видимо угадав мои мысли, чуть насмешливо посмотрела на меня.
– Пока только это, – сказала она, протягивая мне свой мизинец, который я в благоговении облобызал.
Мы забрали багаж и прошли к машине. Вскоре я уже гнал домой, поглядывая в зеркало на сидящую на заднем сиденье Госпожу.
Как только мы вошли в прихожую, я не мог больше сдерживаться и рухнул к ногам Госпожи. Не смея их коснуться, я прижался лбом к полу, и моё тело сотрясли рыдания.
– Скучал, куки? – спросила Госпожа. – Хотя я вижу, что это вопрос излишний. – Она тронула носком сапожка мою голову. – Мне приятно это, не скрою. Я тоже скучала по тебе. И ждала, когда вновь увижу тебя простёртым у моих ног. Целуй мне сапожки, я позволяю тебе.
И я начал покрывать поцелуями её чёрные, запылённые после дальней дороги сапожки.
– Вычисти, вычисти их своим язычком, как это ты хорошо умеешь делать, – велела мне Госпожа. – Я хочу, чтобы они блестели. А то голые мои ножки на фото целовал, избаловался. И теперь вылизывать мне сапожки, того гляди, заставлять тебя придётся, – усмехнулась она.
Я в отчаянии замотал головой. Говорить не имел права, Госпожа не спрашивала ни о чём.
– Ну хорошо, хорошо. Вижу, что не придётся. Подожди.
И она села на стул. Указав на сапожки, сказала:
– Можешь наслаждаться.
Мой язык лёг на её сапожки. И не отрывался от них до тех пор, пока они не заблестели. Госпожа не мешала мне. Затем я тщательно вылизал и подошвы сапожек.
– Ну, хорошо, – удовлетворённо сказала Госпожа, – вижу, что ты не разучился. Можешь снять с меня сапожки.
Я снял сапожки, и её ножки остались в чёрных чулках.
– Целуй, – разрешила она, – сегодня я тебе позволяю и это.
В пароксизме радости и нахлынувшего на меня огромного счастья я припал губами к пальчикам её маленьких ножек, обтянутых чёрным капроном. Ножки её пахли потом, и я вдыхал этот аромат всеми своими лёгкими, как будто боялся упустить даже крупицу драгоценного запаха. Но на этот раз долго наслаждаться она мне не позволила, слегка стукнув пяткой меня в зубы.
– Довольно с тебя. Вставай, поможешь мне раздеться. Или, по-твоему, я так и должна сидеть в плаще, пока ты вволю моими ногами насладишься.
Я поднялся на ноги и помог Госпоже снять верхнюю одежду.
– Переоденусь я сама, – сказала она, – а ты пока приготовь мне ванну. Я хочу в ванне посидеть.
Госпожа любила нежиться в ванне, и я хорошо знал её вкусы в этом плане. Хорошо знал наиболее приятную для неё температуру воды, умел её поддерживать в ожидании прихода Госпожи. И конечно в мои прямые обязанности входило прислуживание Госпоже во время принятия ванны. Вот и сейчас в ванне колыхалась тёплая приятная мягкая вода, в которой я развёл душистый шампунь, покрывший пышной пеной почти всю её поверхность. Мне оставалось ждать Госпожу.
Но я услышал звонок из её спальни. и поспешил туда. Она сидела на кровати в халате и шлёпанцах.
– Всё готово? – спросила она.
– Да, Госпожа.
– Отнеси меня.
На этот раз она пожелала, чтобы я отнёс её на руках, а не отвозил на своей спине. Я бережно поднял Госпожу на руки. Какая же она лёгкая, казалось просто воздушная. И вот мы в ванной комнате. Сбросив халат, Госпожа осталась совершенно обнажённой.
– На колени, – приказала она мне.
Несмотря на естественную категоричность этого приказа, мне показалось, что в её тоне на этот раз не было той жёсткости, которой он обычно сопровождался. В нём сквозило расположение ко мне.
Я опустился на колени, и она села мне на плечи. Совсем как когда-то во время стирки мною её белья. Приказав повернуться лицом к ванне, Госпожа кончиком ноги попробовала воду
– Подставь руки.
Я подставил свои ладони, и она, опершись на них ногами, шагнула в воду и удобно расположилась в ванне. Температура воды её устроила.
– Принеси мне плеть, раб.
Я покорно принёс плеть и вручил Госпоже.
– Раздевайся сам. Догола.
Когда я разделся, Госпожа взмахнула плетью и очень больно хлестнула меня поперёк голой спины. Я вскрикнул.
– А вот от этого ты точно отвык, – назидательно сказала Госпожа. – Ничего мы это быстро наверстаем.
И она повторила удар, исторгнув у меня ещё один вопль боли. Затем повесила плеть на крючок на стене.
– Теперь стой на коленях и жди приказаний.
Я стоял возле ванны на коленях и во все глаза, поёживаясь от полученных ударов, смотрел на свою Госпожу, благо она сейчас мне это не запрещала. Она нежилась в тёплой воде и думала о чём-то таком, чего я не знал. Иногда её прекрасное чело заметно хмурилось, видимо посещали её голову какие-то неведомые мне заботы. Какие именно? Меня беспокоило это. Я снова почувствовал, что у Госпожи не так хорошо обстоят дела. Что-то есть такое, что её беспокоит, но о чём она не хочет или не считает нужным мне говорить.
– Намыль губку, – приказала она, – и мой мне спину.
И я осторожно проводил губкой по её атласной коже, стараясь доставить ей максимум удовольствия. Затем она велела перейти на плечи и грудь. Здесь я проявлял особую осторожность и внимательность.
– Ноги, – последовал приказ.
Одной рукой я держал её ножку, другой аккуратно намыливал и мыл её. Тщательно вымыл между пальчиками.
– Надо бы приказать тебе там вылизать языком, – слегка улыбнувшись, сказала Госпожа, – но оставим это для другого раза.
Затем она встала в ванне, и я мыл её восхитительную попку. Расставив ноги, она приказала мне вымыть между ними.
– Здесь услуги твоего язычка тоже оставим на потом, – сказала она, – не волнуйся, он у тебя без работы не останется. А сейчас в ванну, раб. На колени.
Она приказывала мне влезть в ванну и находиться там вместе с ней. До сих пор она не оказывала мне такой чести. По-видимому это было также одним из проявлений её сегодняшнего расположения ко мне. И вот я стою в ванне на коленях перед своей Госпожой, по грудь в воде. Она потрепала меня по щекам.
– Я довольна тобой, куки. Целуй мне ноги.
Нижние части её ног были в воде. Над водой были колени. И вот здесь я совершил непростительную ошибку, видимо забывшись от радости полученной награды. Я прикоснулся губами к тому, что было над водой – к её колену. Госпожа тут же сняла со стены плеть, и в мою обнажённую спину врезался жгучий удар.
– Что ты должен целовать, раб, когда я позволяю тебе целовать мне ноги?
– Пальчики, Госпожа, – с пересохшим внезапно горлом ответил я.
– А ты что поцеловал?
– Колено, Госпожа.
– Я позволила тебе это?
– Нет, Госпожа, - чуть не плача ответил я, осознав тут свою ужасную оплошность.
– Значит, ты получил незаслуженную тобой награду. И мне придётся её компенсировать.
С этими словами она крепко зажала мою голову между своими ногами.


Моника Глава 22

– А-а-а-а! – закричал я, будучи не в силах сдерживаться, когда Госпожа с размаху вытянула меня плетью по голой мокрой спине. Следующий удар, последовавший сразу за этим, пришёлся на левую ягодицу и исторг из меня новый вопль. Да, Госпожа оказалась права. Я действительно несколько отвык от плети. И удары, которые ещё два месяца назад были для меня вполне терпимыми (хотя всё равно болезненными), сейчас казались мне просто мучительными. Третий, особенно жестокий удар по середине спины подтвердил это.
Когда был нанесён десятый удар, мне казалось, что мою спину облили расплавленным металлом. Я плакал навзрыд, извиваясь между прекрасными ногами Госпожи. Она повесила плеть на стену, и я с облегчением подумал, что экзекуция закончена. Но я ошибся. Госпожа ещё крепче сжала своими ногами мою шею и сняла съёмный душ. Затем она отвернула воду, как оказалось, горячую, и направила струи душа на мою исхлестанную спину и зад. Вскоре вода стала настолько горяча, что терпеть её своей воспалённой от порки кожей стало практически невозможно. Я вновь начал извиваться и скулить между её ногами, не смея, однако, делать ни малейшей попытки вырваться, а затем, когда жжение стало совершенно нестерпимым, заорал благим матом.
– Ну что, раб, понял, как проявлять инициативу там, где это тебе не было позволено?
– Да да, Госпожа, – прорыдал я, – простите меня, пожалуйста!
– Будем надеяться, что ты действительно понял, – сказала Госпожа и только после этого выключила воду и разжала свои ноги.
– Теперь целуй мне ноги так, как ты должен был поцеловать.
И с полным осознанием своей вины я сделал то, что требовала Госпожа, и до чего я не догадался сразу сам. Погрузил голову в мыльную воду и там, под водой прижался губами к пальчикам её ног. И когда я собрался поднять свою голову из воды, как почувствовал, что ножка Госпожи встала на мой затылок и прижала моё лицо к дну ванны. И через несколько секунд я с ужасом почувствовал, что задыхаюсь. Тем не менее, я не смел сделать попытки вырваться. «Неужели Госпожа хочет утопить меня?» – пронеслось в моей голове. Но на моё счастье ножка Госпожи отпустила меня, и я, отфыркиваясь, вынырнул. Госпожа с весёлой улыбкой смотрела на меня.
– Не волнуйся, казнить тебя я ещё пока не собираюсь, – сказала она со смехом, – ты мне ещё понадобишься.
А мне понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.
Затем она села на край ванны и положила свои ножки мне на плечи.
– Намыль мне ноги. Густо намыль.
Когда я исполнил её приказание, она велела:
– А теперь раскрой широко глаза и внимательно смотри на меня.
Я воззрился на неё, и тут она ткнула густо намыленными большими пальчиками своих ног мне в глаза. Сразу защипало. Я вскрикнул и инстинктивно зачерпнул пригоршню воды, чтобы промыть глаза.
– Не сметь! – крикнула Госпожа, и я вынужден был опустить свои руки. Зажмурив глаза, я услышал:
– Теперь слизывай с моих ног мыло. Пока всё до капли не слижешь, глаза промыть я тебе не позволю.
И с зажмуренными глазами я стал слизывать своим языком мыло с её ног. Мыло раздирало мои глаза, мыло забивало мой рот. Я не видел, сколько ещё оставалось его на ногах Госпожи, но знал: пока на них останется хоть капля мыла, промыть глаза мне не будет разрешено. Наощупь, языком я старался определить, где ещё на её ногах есть мыло. Я надеялся на подсказку Госпожи, но она молчала. И лишь изредка я слышал её весёлый смех. Через несколько минут мне стало казаться, что я слизал всё мыло. Но как это проверить? И мне ничего не оставалось делать, как, превозмогая резь в глазах, приоткрыть их. Когда я это сделал, то убедился, что моя попытка была не напрасной. В нескольких местах на прекрасных ногах Госпожи я увидел мыльные хлопья. Снова зажмурив свои глаза, я ринулся своим языком на эти хлопья. Но и после этого мне пришлось ещё несколько раз приоткрывать свои глаза, чтобы в конце концов окончательно убедиться в том, что ноги Госпожи полностью очищены от мыла. Госпожа оценила мои старания.
– Молодец, – похвалила она, – теперь можешь промыть глаза.
И она сама отвернула кран с холодной водой. Жадно ринувшись под него, я стал выскребать мыло из своих разъеденных глаз. Прошло несколько минут, прежде чем я смог нормально смотреть.
– Глаза ты промыл, – улыбнулась Госпожа, – а рот? Я думаю, что вкус мыла – не лучшее из того, что ты хотел бы чувствовать у себя во рту.
Я подумал было, что она позволяет мне прополоскать рот проточной водой, но снова ошибся. Она указала мне на воду в ванне. Мыльную и уже мутную.
– Пей, раб.
Я снова опустил голову к этой воде и как собака лакал её до тех пор, пока Госпожа меня не остановила.
– Достаточно. Теперь можешь прополоскать свой рот из-под крана.
Я прополоскал свой рот, после чего она велела мне спустить воду и включила душ.
– Ложись на спину!
И стоя на моей груди, она нежилась, как бывало уже не раз, под тёплым душем. Затем она вышла из ванны, и я бережно вытер махровым полотенцем её сверкающее тело. Затем она приказала надеть на неё тёплый халат и тапочки и отнести её за праздничный стол, который был мною заблаговременно приготовлен. Она села на единственный стул, который был придвинут к столу.
– Иди, оденься, – приказала она, – надень ливрею, будешь мне прислуживать.
Ливрея – незадолго до отъезда Госпожи сделанный на заказ костюм лакея именно для таких целей – прислуживания за столом. Госпожа сочла, что рабу вовсе не обязательно во время её трапезы прохлаждаться у её ног. Не стал исключением и этот праздничный стол. Мне за ним нет места – так и должно быть.
Вскоре я в ливрее выполнял обязанности официанта – наливал вино, подавал блюда, уносил уже ненужные. Мне пока ничего не доставалось. Наконец Госпожа сказала:
– Ну теперь можешь налить бокал и себе. Выпей в честь моего возвращения.
Пользуясь разрешением, я налил себе бокал шампанского и с наслаждением выпил. Голова моя закружилась, я снова почувствовал непреодолимое желание упасть к её ногам. Но сейчас она не позволяла мне это, хотя видела моё желание.
– Ну что ж, ты хорошо постарался, – сказала она через некоторое время, – пожалуй, я позволю тебе поцеловать мне тапочку.
И она, откинувшись на стуле, изящно закинула ногу на ногу. Тапочка свесилась с её ножки, повиснув на пальчиках.
Я упал перед Госпожой на колени и прижался губами к подошве её тапочки.
– Внутри целуй, – сказала Госпожа.
Я наклонился ниже и поцеловал внутреннюю поверхность её свободно висящей на ножке тапочки, вдохнув неповторимый аромат.
– Сними тапочки зубами.
Я повиновался. Она приказала мне встать на четвереньки и взять тапочки в зубы. И после этого села мне на спину.
– В спальню! – приказала она.
И я повёз её на своей спине в спальню. там она встала с меня и, сбросив халат, легла в постель.
– Теперь раздевайся и ложись мне в ноги.
Я чуть было не задохнулся от радости. Госпожа позволяет мне лечь в ноги её постели. Когда это ещё случалось?
Через минуту я уже лежал у неё в ногах, свернувшись калачиком. Она начала легонько поглаживать меня по лицу кончиком ножки. И сердце моё сжималось от восторга.
– Расскажи мне, как ты здесь скучал без меня? – ласково и в то же время строго велела Госпожа.
Как мне было найти слова, чтобы рассказать Госпоже обо всех моих переживаниях за время её отсутствия? И всё же сбивчиво я начал рассказывать. Некоторое время она слушала меня, не перебивая, и лишь слегка улыбаясь. А потом спросила:
– Я всё же очень удивлена была твоей невнимательностью при выполнении моих приказаний относительно Йеллоустоунской компании и Гивенса. Да, я знаю, ты понёс наказание за это. И к чести твоей ты не только не сделал попытки уклониться от него, но и сам ужесточил его. Но сейчас меня не это интересует. А то, почему ты был так невнимателен. Обычно это несвойственно тебе.


Моника Глава 23

А потом был выход – долгий, мучительный и сладкий из этой пропасти. И как путник, истомившийся после долгого карабкания по крутым склонам и упавший прямо на краю пропасти, не в состоянии даже пошевелиться, так и мы лежали на кровати, соприкасаясь горячими телами и не вполне отдавая себе отчёт, что же всё-таки сейчас с нами произошло. Госпожа очнулась первой и, легонько толкнув меня ножкой, приказала:
– Дай мне сигарету.
Её голос прозвучал для меня как далёкое-далёкое эхо, и смысл её слов не дошёл до меня. Я продолжал лежать, устремив глаза в потолок и пребывая в каком-то полусне. Но Госпожа не рассердилась на меня. Она взяла меня двумя пальцами за подбородок и слегка встряхнула.
– Очнись, дурачок. И сделай то, что я тебе приказала.
Тут только я пришёл в себя, вспомнил, кто я и где нахожусь.
– Простите, простите, Госпожа.
Встрепенувшись, я взял с прикроватной тумбочки пачку сигарет, вытащил одну и, зажегши, почтительно протянул Госпоже. Она села на кровати, опершись на подушку. Я с восторгом смотрел на её атласные плечи и грудь, полуприкрытую одеялом. Пальчиком она указала мне на место в ногах её кровати. Я быстро забрался туда и свернулся калачиком. Её ножки находились возле самого моего лица. Боже, какое это было блаженство.
Госпожа затянулась сигаретой и с улыбкой посмотрела на меня.
– Мне было хорошо, – сказала она, – ну а хорошо ли было тебе, я не спрашиваю, поскольку вижу по твоему лицу.
И немного помолчав, прибавила:
– Ты, вероятно, удивлён, что меня сейчас интересуют твои ощущения? Не удивляйся. Сейчас я хотела, чтобы тебе было хорошо. И я рада, что так и произошло.
Я с огромным чувством благодарности посмотрел на свою Госпожу. Но заговорить всё же не решался. Без позволения Госпожи я не мог начать свои излияния.
Она докурила сигарету. Затем подозвала меня к себе и, взяв за волосы, пригнула мою голову вниз. И через секунду я вскрикнул от боли – Госпожа затушила сигарету о мой загривок.
– Это чтобы ты полностью пришёл в себя и в дальнейшем не расслаблялся, – назидательно сказала моя Владелица, – поскольку сейчас твоей первейшей задачей снова будет забота о моём удовольствии.
Затем она с комфортом откинулась на подушку и, откинув одеяло, раскинула в стороны свои ножки. Передо мной открылся вход в грот сокровищ Али-бабы.
– Ты получил наслаждение, – сказала Госпожа, – а теперь забудь о нём. Теперь ты лишь моя вещь, предназначенная для моего удовольствия. А мне нужны лишь хорошие вещи. Покажи мне, что ты действительно хорошая вещь.
Пожалуй, никогда ещё мне так страстно не хотелось исполнить приказ Госпожи, как сейчас. Я готов был наизнанку вывернуться, но доставить Госпоже то удовольствие, которое хотя бы в некоторой степени могло соответствовать чувству моей благодарности ей. И наилучшим выразителем всех этих моих чувств сейчас мог быть лишь мой язык. Язык. Он действительно является прекрасным средством выражения чувств мужчины. И женщины ценят это его качество – не зря говорят, что женщина любит ушами. Но сейчас не о вербальной его способности шла речь. Мой язык должен был проявить себя совсем в другой своей ипостаси.
И он со всей страстью, на которую только был способен, ринулся туда, где должна была в полной мере проявиться эта его ипостась. И мой немалый опыт помог мне здесь в полной мере. Я ввинчивался языком в вагину Госпожи и проделывал в ней чудеса эквилибристики. Госпожа стонала от наслаждения. И её оргазм не заставил себя ждать. Её соки хлынули мне в лицо, и я с наслаждением поглощал их.
Какое-то время Госпожа лежала на спине, полностью расслабившись, а я лежал между её раскинутыми ногами. Я слишком хорошо знал Госпожу, чтобы решить, что одного оргазма ей будет достаточно. И верно, уже через несколько минут она молча вновь указала мне пальчиком на свой бутон. Слова здесь были излишни. И я снова приникаю ртом к её ароматному междуножию.
На этот раз оргазм к ней пришёл значительно позже. Язык мой устал, и уже его акробатические номера в её вагине не были столь энергичными и эмоциональными – другого слова тут не подберёшь.
– Что-то ты рано сбавил обороты, – недовольно сказала Госпожа, - я только-только начинаю входить во вкус. Не подбодрить ли тебя несколькими хорошими ударами плети?
Я умоляюще взглянул на Госпожу. На этот раз на её лице не было и тени улыбки, а лишь хорошо знакомое мне властное и жестокое выражение.
– Плеть! – коротко приказала она.
С комком в горле коленопреклоненно я вручил Госпоже орудие наказания.
– На локти и колени, – последовал приказ.
И когда я принял требуемую позу, мою спину обжёг жестокий удар. Я вскрикнул от боли, и следующий удар прилетел почти сразу же вслед за этим. Он отнюдь не принёс мне облегчения. Как и последовавшие за ним ещё пять ударов.
– Вставай, – приказала Госпожа, – надеюсь, это послужит тебе уроком для дальнейшего.
И она снова указала мне на место между её ногами. На этот раз я сделал всё возможное для того, чтобы Госпожа осталась довольной. Хотя язык мой уже начал деревенеть. Госпожа словно почувствовала это.
– Не сметь останавливаться ни на секунду! – прикрикнула она. – Остановишься – пеняй на себя.
Конечно же, мне бы и в голову не пришло остановиться. Истекающие из её вагины соки заливали мне лицо, я едва успевал слизывать их. Она стонала и дрожала от наслаждения. И я понимал, какой величайшей провинностью было бы хотя бы на секунду прервать для неё это наслаждение. И мои старания были вознаграждены. Настал момент, когда Госпожа зарычала как раненая львица, её тело выгнулось дугой и затем бессильно упало на постель. Тяжело дыша, она лежала, раскинувшись по всей широкой постели, а я смиренно прижался к простыням между её ногами. И мозг мой сверлила лишь одна страшная мысль. Если мне вновь будет приказано продолжать, я могу не суметь этого сделать. Языком я уже мог пошевелить лишь с большим трудом.
Откуда-то сверху опустилась рука Госпожи и крепко взяла меня за волосы. Через секунду моё лицо было плотно вжато в её вагину.
– Лизать! – как гром с ясного неба прозвучал приказ.
И она скрестила свои ножки у меня на спине. Затем откинулась на подушку и закинула руки за голову. и мне ничего не оставалось делать, как вновь окунуться своим языком в её бездну.
И на этот раз то, что должно было в конце концов случиться, случилось. Настал момент, когда я уже не смог пошевелить своим языком. Он остановился сам, хотя меньше всего я желал именно этого. И в тот же момент раздался грозный окрик:
– В чём дело, раб?! Тебе что было приказано?!
Судорожно я попытался ещё подвигать языком, но это только ещё больше разозлило Госпожу. Ударом ноги она столкнула меня с постели.
– Встать! Живо! Ноги расставить!
Покорный своей участи я исполнил её приказ. И она сильно ударила меня ногой по яйцам. Я упал на пол от неимоверной боли. в глазах потемнело. Прошло некоторое время, прежде чем я смог прийти в себя.
– Опамятовался? – жёстко спросила Госпожа.
– Да, Госпожа, – прохрипел я.
– Поскольку ты моей кисочке не доставил того удовольствия, которого ей хотелось, твои яйца тоже не должны чувствовать себя комфортно, надеюсь, ты это понимаешь? – спросила Госпожа.
– Да, Госпожа.
– И сейчас ты исправишь свою ошибку. Я надеюсь, что на этот раз ты будешь более упорным в достижении цели.
Слёзы и пот градом катили с меня. Я понимал, что при всём своём неимоверном желании я не смогу выполнить приказ Госпожи. Язык не слушался меня. И я с такой мольбой взглянул на свою жестокую Повелительницу, что она расхохоталась.
– Ладно, не бойся, – сказала она, – ворочать своим языком тебе сейчас уже не придётся. Но я думаю, что полученный тобой урок поможет тебе лучше оценить подарок, который я тебе привезла.
Я вопросительно взглянул на Госпожу. Она велела принести её дорожную сумку. И когда я принёс, она вынула из неё свёрток. В нём оказался двусторонний фаллос-кляп. Конечно я видел раньше такие штуки. Но ни Моника, ни Госпожа их ранее не использовали.
– Это поможет тебе лучше почувствовать себя моей вещью, – сказала Госпожа. – Рот широко открой.
Я повиновался, и она вставила кляп мне в рот, закрепив его на затылке. Удивительное дело. У меня было полное ощущение того, что весь я со всем своим внутренним миром являюсь только этим фаллосом, торчащим теперь из моего рта. А всё остальное, что во мне есть – лишь его придаток, причём далеко не самый существенный.
Госпожа вновь откинулась назад и развела свои ножки.
– Ну, член, – сказала она, – приступай к своим обязанностям.
Госпожа очень хорошо поняла моё внутреннее состояние. Я – член. И ничего более. Разве что предельно хорошо эрегированный. И его эрекции уже ничто не сможет помешать. И поскольку я член, то…
Самозабвенно, лёжа между ног Госпожи и будучи лишь членом, хорошо исполняющим свои обязанности, я с неизъяснимым восторгом следил за тем, как Госпожа испытывала один мощный оргазм за другим. И уже ничто не могло ей помешать.
Утро застало нас спящими каждый в своей позе. Госпожа разметала по всей постели своё прекрасное обнажённое тело. А в ногах у неё свернувшись калачиком, спал я.
Проснулся я раньше её и лежал, боясь пошевелиться, чтобы не нарушить её покоя. Рот мой уже был освобождён от фаллоса-кляпа. Всё пережитое за прошедший день, вечер и ночь, роилось в моём мозгу. Я не мог ещё полностью отдать себе отчёт в том, что же всё-таки произошло. И как это уложить в какую-нибудь стройную систему. Но одно я знал твёрдо. До того, как Моника сделала меня своим рабом, я не знал, что такое счастье.
– Куки, – вдруг услышал я сонный голос.
– Да, Госпожа, – тихо, но внятно ответил я.
– Пи-пи, куки.
– Да, Госпожа.
Я лёг на спину и широко открыл свой рот. Через несколько секунд его плотно накрыла её вагина. И я ощутил, как тёплая пахучая струя потекла из неё в мой рот. Когда она иссякла, я подлизал ей языком.
И через минуту Госпожа вновь спала сладким сном.


Моника Глава 24

Понедельник каждой рабочей недели всегда был для меня хлопотным. Но этот особенно, поскольку предстояло мне не совсем обычное и нелёгкое дело. Уже когда я подъезжал к зданию нашей компании, все мои мысли были заняты именно им. Через пятнадцать минут я уже входил в свой офис.
Грег Фишер уже сидел на своём месте, а Шейлы не было. И хотя формально до начала рабочего дня оставалось ещё несколько минут, я недовольно проговорил:
– Грег, где Шейла?
– Ещё пять минут до восьми, Роберт. Она может ещё ехать.
– Она знает, что нам сегодня предстоит, могла бы и пораньше приехать. Майк пришёл уже?
– Да, у себя в конторе сидит, к Линде Керман клеится.
– Когда Уилкинсон должен быть?
– К девяти обещал.
– До этого времени у нас уже всё должно быть сделано.
В это время открылась дверь, и в комнате появилась Шейла Мосс.
– Салют, мальчики, – прощебетала она и порхнула за своё место за клавиатурой компьютера. Выглядела она как всегда прекрасно. Сегодня на ней был новый красный костюмчик – брючки, туфельки и, конечно же, блузка с глубоким вырезом, великодушно позволявшим любоваться почти до самого низу обнажёнными её обольстительными полными грудями. Этой милостью Грег не преминул воспользоваться, да грешным делом и я невольно задержал там свой взгляд, что не укрылось от острого внимания Шейлы. Она довольно улыбнулась и облокотилась на стол, призывно наклоняясь вперёд. Но моя физиономия тут же приняла строгое выражение.
– Шейла, твои несомненные достоинства нам всем хорошо известны, – недовольно сказал я, – и у нас будет ещё масса возможностей воздать им должное. Но сейчас у нас другие проблемы.
– Ах, шеф, – притворно сокрушаясь, вздохнула Шейла, – воздать должное моим достоинствам Вы уже собираетесь столько времени, что я боюсь, что они зачахнут, когда Вы наконец соберётесь.
– Ну что ты, Шейла, – утешил её Грег, – они чем дальше, тем пышнее расцветают. И очень хорошо, что ты не делаешь из этого тайны.
В этот момент открылась дверь, и в комнату ворвалось воплощённое веселье в обличии Майка Боровски. Увидев Шейлу, он остановился как вкопанный и закрыл лицо руками.
– Роберт, Роберт, дорогой, что же ты не предупредил меня, что у тебя тут такая мина для меня заложена?! – возопил Майк.
– А что, я должен был специально для тебя повесить на двери табличку «Осторожно, мины». То есть Шейла? – ехидно спросил я.
Майк, не отнимая руки от лица, раздвинул пальцы и плотоядным взглядом уставился на грудь Шейлы.
– Мне нужно постепенно привыкать к такой обстановке, – пояснил он. – А когда я совсем привыкну, я думаю, Шейла найдёт для бедного Майка свободный часок вечером.
Шейла презрительно поджала губки.
– Мне кажется, этот часок уже нашёлся у Линды Керман, – сказала она, – во всяком случае, я её встретила, когда шла сюда, и она меня об этом оповестила.
– Неужели, – притворно испугался Майк, – надо же, у меня совсем выскочило из головы. А всё потому, что когда я вижу тебя, Шейла, я забываю обо всём на свете.
– Так, всё, – прервал я Майка, – мы собрались здесь для другого. Пора начинать.
Надо отдать должное моим подчинённым и друзьям – когда нужно, они умели забывать обо всём постороннем и быстро сосредотачивались на деле. Майк и Шейла сразу стали серьёзными.
– Уилкинсон придёт меньше, чем через час, – продолжал я, – и до его появления мы должны чётко продумать все детали. Грег, что у тебя?
Грег откашлялся.
– Имеющиеся у нас документы позволяют практически наверняка утверждать, что компания Ригена заключила целый ряд финансовых соглашений, договоров с нами, а, как позже выяснилось, не только с нами, не имея для этого достаточного их гарантийного обеспечения. Указанные ими источники доходов при проверке оказались несостоятельными. А часть из них возбуждает и худшие подозрения. Поэтому у нас все основания для проведения более детального расследования их деятельности.
– Но ведь они исправно делали выплаты в соответствии с договорами, – возразил Майк, – я сам принимал чеки.
– В том-то всё и дело, – сказал я, – неясно, откуда мог быть источник этих платежей. По данным, которые мы получили лишь недавно, его не должно было быть.
– Скрытый источник дохода? – спросил Майк.
– Похоже, что так, хотя наверняка утверждать я ещё не берусь, – ответил я.
– Но ведь Риген известная фигура на финансовом рынке, – сказал Грег. – Его компания хорошо зарекомендовала себя в целом ряде сложных операций.
– Да, – подтвердил я, – но тем не менее мы раньше не имели с ним тесных контактов. И я думаю, что это не случайно – руководство фирмы, я бы сказал, инстинктивно старалось их избегать. Недавно я говорил с президентом нашей компании, и из его слов мне стало ясно, что и заключённые сейчас договора не внушали ему доверия, хотя по документам вроде бы всё чисто было. Но вы же знаете нашего босса, у него звериный нюх на всё, что пахнет не так, как ему нравится. Поэтому он и поручил нам в этом досконально разобраться.
– Но почему мы всё же заключили договор с Ригеном? – спросила Шейла, – если были какие-то сомнения, лучше было этого не делать?
– Формальных причин для отказа не было, – сказал я, – а кроме того в случае заключения этих договоров и их правильного выполнения мы могли оказаться в большом выигрыше. Ну и, как Майк уже сказал, платежи действительно поступали исправно с самого начала. Но сейчас вопрос встал достаточно остро. Похоже, дело идёт о сокрытии значительных доходов и неуплате налогов. Поэтому босс счёл необходимым поставить в известность государственные структуры. И сейчас мы ждём представителя этих структур для согласования последующих действий.
– Это Уилкинсон? – спросил Майк.
– Да.
– Кто-нибудь знает его?
– Да, – сказал я, – когда-то мне приходилось иметь с ним дело. От него ничто не ускользнёт.
– Ну что ж, – подвёл итог Грег, – будем надеяться, что и здесь он поможет пролить свет на это дело.
Оставшееся до 9 часов время мы посвятили окончательному приведению в порядок всей нашей документации, необходимой для беседы с Уилкинсоном.
Ровно в 9 часов открылась дверь, и на пороге появился невысокого роста человек лет пятидесяти в больших очках, за которыми блестел пронзительный взгляд его умных глаз. Конечно же я хорошо их запомнил.
– Хэлло, – сказал он, обращаясь прямо ко мне, – здравствуйте, Карсон. Я помню Вас по стокбриджскому делу. Вы проявили себя очень грамотным специалистом. Надеюсь, что мы и сейчас хорошо сработаемся.
– Хэлло, мистер Уилкинсон, – поднялся я ему навстречу, – рад новой встрече с Вами. Конечно же сработаемся.
Уилкинсон скользнул быстрым взглядом по присутствующим. К некоторой досаде Шейлы, его взгляд ни полсекунды не задержался на её впечатляющем бюсте.
– Грег Фишер, Майк Боровски, Шейла Мосс, – представил я своих коллег. Уилкинсон с каждым поздоровался за руку, в том числе и с Шейлой. Затем уселся в кресло и закурил сигарету.
– Риген – хитрая бестия, – быстро начал он, – и взять за жабры его будет сложно. Все справки, которые я о нём наводил, говорят именно об этом. Поэтому то, что удалось накопать вам, чрезвычайно ценно. Но тем не менее недостаточно. У него всё равно остаются кое-какие зацепки. Поэтому нужна предельная тщательность и внимательность. Карсон, здесь Вам неплохо было бы вспомнить Ваш опыт в Стокбридже.
– Да, я помню, – сказал я, – Финнегана тогда тоже трудно было поймать на горячем.
– Ну поймали всё же, и Финнеган уже третий год в тюрьме, там ему и место. Я очень надеюсь, что Риген составит ему достойную компанию. Нутром чувствую, что это одного поля ягоды.
В моей памяти встали события почти четырёхлетней давности. Тогда я ещё не знал Монику. Я упоминал уже, что многие события, происходившие до знакомства с ней, мне сейчас очень трудно было вспомнить. Они остались в далёком, далёком прошлом. Исключение составляли лишь несколько наиболее ярких впечатлений. И одним из них были мои приключения в небольшом городе Стокбридже, где с моей помощью было раскрыто несколько крупных махинаций мошенника Джорджа Финнегана. А ведь и вправду, многое из нынешней ситуации с Ригеном напоминало тогдашнюю ситуацию с Финнеганом. Уилкинсон прав, это одного поля ягоды. А осталось это дело у меня в памяти ещё и потому, что Моника в своё время очень интересовалась им. И одним из предметов её гордости за меня было моё участие в разоблачении Финнегана. Почему-то у неё была особая неприязнь к нему. Возможно, она знала его раньше. Но она ничего об этом никогда не говорила. Лишь неоднократно выражала радость по поводу исхода дела Финнегана.
Уилкинсон между тем, дымя сигаретой, внимательно просматривал наши бумаги, Шейла помогала ему. Затем он взглянул на меня.
– Так, – сказал он, – начало положено. Теперь важно аккуратно продолжить. Карсон, Вы сейчас поедете со мной. А Ваши люди – он обвёл взглядом присутствующих – должны добыть ещё ряд сведений.
Он начал перечислять, что именно его интересовало. Я поймал себя на том, что меня охватила особая жажда действия. Я представил себе, как будет довольна моя Госпожа, если мне удастся вывести на чистую воду ещё одного такого, как Финнеган. Шейла удивлённо воззрилась на меня. Потом она мне рассказала, что мои глаза светились в этот момент каким-то совершенно особым светом.
Через десять минут я сидел рядом с Уилкинсоном в его машине, которая мчалась на необычную охоту. Я вспомнил фантастический роман писателя Джойса, который назывался «Поминки по Финнегану». Там был другой Финнеган. Но это было неважно. Важно было другое. Я хотел, чтобы какой-нибудь писатель написал роман «Поминки по Ригену».


Моника Глава 25

Вечер этого сумасшедшего дня я встретил в офисе Уилкинсона. Голова уже гудела от проделанной огромной работы, но всё равно оставалось огромное желание довести её до конца.
Уилкинсон, в течение последнего часа не вымолвивший ни слова, весь погружённый в изучение вороха бумаг и монитора компьютера, наконец откинулся в кресле и заворотил ноги на стол.
– Ну, вроде бы он наш, – проговорил он, дымя сигарой, – теперь ему никуда не деться, все улики налицо.
Я продолжал внимательно изучать одну из подшивок платёжных документов. Согласиться с Уилкинсоном полностью я пока не мог.
– Не совсем ясно с ситуацией в Брикмилле, - сказал я, – то, что мы от них сейчас имеем, не позволяет нам стопроцентно констатировать факт махинаций Ригена. А выяснить окончательно это можно только там, на месте.
Уилкинсон выпустил очередной клуб дыма и протянул руку.
– Ну-ка дайте сюда.
Я протянул ему подшивку, он развернул её у себя на коленях. Я встал и присел на подлокотник его кресла.
– Вот, смотрите, – показал я, – здесь, здесь и здесь не сходятся данные. И не должны сходиться, потому что…
– Да, я понял, недостающие сведения должны были остаться в Брикмилле, – не дал мне договорить Уилкинсон.
– Нужно ехать в Брикмилл, – сказал я, - и разбираться там.
Уилкинсон почесал затылок и взглянул на меня.
– Там есть у меня один смышлёный малый, можно было бы дать ему команду.
– Нет, – сказал я, – это нужно сделать нам самим.
Уилкинсон ещё раз пролистал пачку документов.
– Д-да, – протянул он, – пожалуй, действительно не обойтись.
Он хитро взглянул на меня.
– Ну что ж, Карсон, Вам и карты в руки. Вы это дело выявили, вам и ехать в Брикмилл.
– А Вы разве не поедете? – удивился я.
– Нет, мне и здесь работы хватит. А потом Вы прекрасно там и один справитесь, Брикмилл не страшнее Стокбриджа, не правда ли? – усмехнулся он.
Я скромно промолчал.
– Так что так и решаем. И я всё же дам Вам в помощь своего парня.
Уилкинсон набрал номер на телефоне.
- Алло, Уолли. Рад тебя слышать. Не уволили ещё тебя? Как за что, за пристрастие к порносайтам, конечно. Шучу, шучу, ладно. Теперь о деле. Завтра к тебе приедет человек. Зовут его Роберт Карсон. Сделаешь всё, что он тебе скажет, понял. Что? Да, это по тому делу. Так что делай выводы и обеспечь ему всё необходимое.
Уилкинсон положил трубку и взглянул не меня.
– С этим Уолли была интересная история. Его тамошний шеф потребовал некоторые сведения. Он их ему скинул на диск и передал. А через полчаса шеф его чуть не убил. Там вместо документов оказались фото с порносайтов. Он видишь ли в рабочее время по ним лазал, запустил на свой компьютер вирус, что и привело к такой подмене. Самое смешное то, что шеф там весьма строгая и аккуратная дама.
Я рассмеялся.
– Ну, может быть он как раз выявил её скрытые фантазии. И она совсем не так уж была недовольна.
Уилкинсон взглянул на меня.
– Да, с этими фантазиями. Знал я одного… мазохиста.
Я вздрогнул. Почему это Уилкинсон на меня посмотрел в этот момент? Но я тут же взял себя в руки и с беспечным видом спросил:
– И что этот мазохист?
– У них была своя тёплая компания. Они там верхними и нижними называются. И вот они собирались в определённый день и устраивали разные оргии. А этот парень даже среди них выделялся. У него эти склонности выражались гипертрофированным образом, он стремился к совершенно экстремальным ситуациям. Он боготворил боль.
– Боль просто саму по себе? – спросил я, – или причиняемую определённым лицом в определённых обстоятельствах?
Уилкинсон испытующе взглянул на меня.
– Правильный вопрос задаёте, Карсон. Именно это и мне приходило в голову. Можно подумать, что Вы сталкивались с такими людьми.
– А в этом нет ничего удивительного, - как можно беспечнее ответил я, – подобных людей много. Целая культура создана, насколько я слышал.
Но сердце у меня колотилось. Каким образом разговор о Ригене и Брикмилле неожиданно перешёл на столь волнующую меня тему. И случайно ли он перешёл?
– Вот, вот, культура, – подхватил Уилкинсон, – видите, Вы тоже слышали. Так вот этот парень был одним из них. Но у него, как я уже сказал, запросы были гораздо выше. И в их компании не было никого, кто смог бы их удовлетворить. И тогда он стал искать другие возможности.
– А что же он хотел?
– Что он хотел? Ну, например, чтобы нашёлся человек… дама… которая отрезала бы ему гениталии. Без наркоза.
Я присвистнул. До такого я даже в самых смелых своих фантазиях не доходил. Я представил себе, чтобы я почувствовал, если бы моя Госпожа захотела такое со мной сделать. У меня не было ни грана сомнения в том, что мне и в голову бы не пришло не повиноваться ей. Но восторга у меня при этом безусловно бы не было. Утешением было то, что до сих пор Госпожа не делала ничего такого, что могло бы повредить моему здоровью.
– Ну и как, нашлась такая дама? – спросил я.
– Нет, не нашлась, слава богу. Но именно это его и расстраивало. И он ударился в поиск. У него было ещё несколько таких экстремальных фантазий.
– А как Вы с ним столкнулись? – спросил я.
Уилкинсон встал с кресла и прошёлся по комнате.
– Всё Вам нужно знать, Карсон. Ну да ладно, скажу. Я знаю Вас как человека умного и порядочного. Собственно никакого такого уж секрета здесь нет. Была у меня любовница. Довольно долго я с ней встречался. А потом она куда-то исчезла. И года через три я вдруг случайно встретил её в кафе. Она сидела вместе с молодым человеком. Я подсел к ним, мы разговорились. Странное на меня впечатление произвёл этот красавчик. Во время беседы с ним я почувствовал, что он как-то давит на меня. Мне хотелось встать и уйти. И в то же время я видел, что Фанни…
– Это вашу любовницу так звали?
– Да. Так вот я видел, что её к нему тянет как магнитом. Я не мог понять, в чём дело. Не помню уже как, но в конце концов мы разошлись. А через несколько дней я снова её встретил, уже одну. Тут уже я пригласил её в кафе и стал расспрашивать. Вот она мне и рассказала, что этот тип познакомил её с прекрасным и доселе неведомым ей миром садомазохизма. Он дал ей возможность почувствовать себя Госпожой, которая может делать всё что угодно со своими рабами.
– И что, он был её рабом?
Уилкинсон некоторое время молчал.
– Если Вы знаете таких людей, Карсон, то должны знать, что на самом деле никаких рабов нет. И Госпожей тоже нет. А есть весьма недалёкие особы женского пола, которые исполняют прихоти так называемых рабов и при этом воображают себя Госпожой.
Я отчётливо вспомнил наши первые откровенные беседы с Моникой на эти волнующие темы. Уилкинсон будто бы подслушал их. Но если бы он знал, кому он говорит сейчас эти слова. Если бы он мог оказаться свидетелем моей теперешней жизни. Я думаю, его убеждённость была бы поколеблена.
– Да, – тем не менее согласно кивнул я.
– Ну вот, Фанни оказалась одной из таких дурочек, которой этот прохиндей задурил мозги. Но она мне порассказала многое об их образе жизни.
– И он просил её отрезать ему гениталии? – спросил я.
– Не сразу, не сразу. Поначалу они занимались более невинными вещами. Связывали, стегали плётками, занимались разными сексуальными актами в рамках их правил. Собственно, когда она мне это рассказывала, я чувствовал, что она в восторге. Даже выразила сожаление, что у нас с ней ничего подобного не происходило.
– А у вас не возникало такого желания? – осторожно спросил я.
– Даже в голову не приходило. Я даже толком не знал обо всём этом. Слышал, конечно, но толком не знал. А вот после этой беседы с Фанни я заинтересовался. И стал сам искать информацию. Благо в Сети её оказалось пруд пруди. И, скажу я Вам, мне многое открылось.
– Что же, например.
– Ну… в общем не такие уж они психи, как может показаться на первый взгляд.
Тут я с ним был совершенно согласен.
– Рассказывать сейчас долго, – продолжал Уилкинсон, – дело не в этом. А в том, что когда я встретил Фанни в следующий раз, я уже мог говорить с ней на её языке.
– И о чём же вы говорили?
– Она ещё глубже ушла в этот мир. Но, к моему удивлению, с тем своим приятелем она рассталась.
– Почему?
– А вот именно потому, что она не смогла удовлетворять всё возрастающим его требованиям.
– Он хотел, чтобы она отрезала ему гениталии?
– Да, это она и рассказала. И кое-что ещё в том же духе. Короче говоря, речь шла о самых ужасающих пытках, которые никак не вписывались в допустимые даже для них рамки. Она на это не могла пойти, отношения обострились. Они расстались. Сейчас у неё другие рабы.
Некоторое время я сидел молча.
– А где же он?
– Не знаю. Видимо находится в поиске. Сам-то он не может над собой всё это проделать, не будет того кайфа. Он должен найти кого-то, кто захотел бы над ним это совершить.
– А как его фамилия? – спросил я.
– Она назвала только имя, – ответил Уилкинсон.
– И как его имя?
– Колин.
Я удивлённо взглянул на Уилкинсона. Пресловутого Ригена, занимающего сейчас все наши помыслы, тоже звали Колин.


Моника Глава 26

– Как Вы сказали? – переспросил я Уилкинсона.
– Колин, – ответил он и взглянул на меня. Затем усмехнулся.
– Ах вот Вы что имеете ввиду. Не Колин Риген ли это? Не думаю. Вряд ли не совсем психически нормальный человек сможет воротить крупными финансовыми делами. Да и мало ли Колинов?
– Не знаю, не знаю, – ответил я, – не взялся бы судить.
Затем, помолчав, я спросил:
– А Вы видели Ригена?
– Да, видел, конечно. Это не тот человек, который тогда был с Фанни. Хотя… Да, даже странно. Вы знаете, Карсон, я бы сейчас не смог вспомнить лицо того Колина. У меня вообще на лица плохая память. А он к тому же был в тёмных очках. Да я и не особенно пытался его рассмотреть. Я в основном с Фанни разговаривал. Нет, я не узнал бы его сейчас. Да и довольно много времени прошло.
Я встал и подошёл к окну. Глядя на проезжавшие мимо машины, я размышлял. Мне, конечно, гораздо проще, чем Уилкинсону, было разобраться в мотивации поступков подобных людей. Я сказал:
– Я уверен, что на самом деле никакого оскопления он не хотел. Но он хотел проверить, как далеко его Госпожа, Фанни в данном случае, может пойти в реализации его фантазий и скрытых желаний. И выбрал такой тест, как отрезание гениталий. Есть, правда и такие экстремалы, но, как правило, они не ведут бурной общественной жизни. И их мотивация действительно связана с некоторым изломом в психике.
– Вы думаете? – задумчиво проговорил Уилкинсон, – да, возможно.
– Во всяком случае, – продолжал я, – думаю, что если бы он уж так хотел этого, то смог бы найти какую-нибудь стерву, которая, допустим, за большие деньги и предоставление гарантий своего спокойствия после этого, сделала бы это.
Уилкинсон покачал головой.
– Понимаете, Карсон, как объясняла Фанни, ему было далеко не всё равно, кто это совершит. Ведь она ему тоже предложила найти кого-нибудь за плату. А он сказал, что с ней у него уже установились отношения, и это может сделать только она. Никому другому он довериться не может.
Это точно. Я бы тоже такую операцию, если бы захотел над собой проделать, мог доверить только своей Госпоже. Но для этого она должна разбираться в хирургии.
– А Фанни разбиралась в хирургии? – спросил я.
– Да. Она именно врач-хирург.
– Ах вот как? Тогда это действительно интересно.
Я немного помолчал.
– Ладно, об этом мы ещё успеем побеседовать, Уилкинсон. Сейчас у нас более неотложные дела. Как завтра определяемся?
Уилкинсон встал.
– А что тут определяться? Поезжайте в Брикмилл. Уолли Вас встретит. И там на месте всё выясните. – Он взглянул на часы. – Боже уже одиннадцать. Пора домой.
Уилкинсон подкинул меня к моей фирме, где я попрощался с ним и пересел в свою машину. Проезжая по вечерним улицам, я вновь и вновь прокручивал в памяти недавний разговор. Что-то мне подсказывало, что он не случаен, не просто к слову пришёлся. И нам ещё придётся к нему вернуться.
Через некоторое время я обнажённый и в ошейнике стоял на коленях перед своей Госпожой, сидевшей в кресле и строго смотревшей на меня.
– Почему так поздно? – спросила она.
Госпожа конечно знала, что я поздно вернусь, я предупредил её по телефону. Кстати я с ужасом подумал, что было бы, если бы она приказала мне немедленно ехать домой. Вся погоня за Ригеном сорвалась бы, я не посмел бы ослушаться Госпожу. И что сказал бы Уилкинсон, если бы я вдруг бросил всю нашу адскую работу и кинулся домой? Если бы повторился эпизод, предшествующий попаданию в полицию? По счастью Госпожа не потребовала этого, велела лишь позвонить ещё раз, когда поеду домой. Но сейчас она желала знать причину такой задержки. И я откровенно подробно рассказал ей о своём деле, о том, что мне предстоит завтра. Пока я не рассказывал лишь о заключительном разговоре с Уилкинсоном. Я просто не знал, как начать этот разговор, не знал, как рассказать о мыслях, одолевших меня в связи с ним. И пока я сказал только:
– Вот поэтому, Госпожа, я очень прошу разрешить мне завтра поехать в Брикмилл. От этого зависит исход всего дела.
Госпожа с каким-то отрешённым выражением лица смотрела на меня. Вернее даже не на меня, а как бы сквозь меня. И ничего не отвечала. Я тоже молчал, хотя был несколько удивлён. Мне казалось, что Госпожа должна была быть рада тому, что сейчас услышала. Но её настроение нисколько не было похоже на радостное. Наконец она сказала.
– Поезжай. Я не против этого.
И я снова почувствовал, что мою Госпожу что-то беспокоит. Мне безумно захотелось узнать, в чём же дело. Что-то мне подсказывало, что её пауза в том телефонном разговоре, которая так меня выбила из колеи, и теперешняя отрешённость – звенья одной цепи. Что же это могло быть? И я решился всё же спросить:
– Госпожа, позвольте Вас спросить…
– Что тебе? – резко спросила она.
– Мне кажется, что Вы чем-то обеспокоены. Можно…
– Я абсолютно спокойна, – оборвала она меня, – а у тебя сейчас достаточно будет своих забот. И не только завтра, а прямо сейчас.
Но я думал, что мне всё же нужно рассказать про разговор с Уилкинсоном насчёт приятеля Фанни. Поэтому я сказал:
– Госпожа, можно…
Но она прервала меня пощёчиной.
– Замолчи. Или я накажу тебя. И слушай приказания.
И она действительно дала мне целый ряд приказаний по хозяйству. Усталость на работе не освобождала меня от моих обязанностей раба. Я тщательно выполнил все приказания, хотя на душе у меня скребли кошки. И об интересовавшем меня разговоре придётся поговорить позже.
Но уже на следующее утро я ехал на поезде в Брикмилл, и стоявшие передо мной в связи с этой поездкой задачи на какое-то время отвлекли меня от тяжёлых мыслей. Я должен был досконально выяснить всё, что произошло во время пребывания там Ригена. И я чувствовал, что именно там и кроется весь секрет.
На вокзале в Брикмилле меня встретил худощавый молодой человек в кепи.
– Уолли, – представился он, – Сэм Уолли. А вы мистер Карсон?
– Да, – ответил я, пожимая его маленькую ладошку.
– Уилкинсон мне сказал, что Вас будет интересовать деятельность здесь компании Колина Ригена.
– Совершенно верно. Мне нужна самая подробная информация об их финансовых операциях.
– Ну, особенно обширную информацию Вы вряд ли найдёте. Они здесь были сравнительно недолго. Но кое-что у нас есть. И там действительно имеются некоторые странности.
Я сел в машину Уолли. Парень мне понравился. Говорил коротко и ясно. Через час я сидел в конторе и внимательно изучал предоставленные Уолли документы. Очень скоро у меня выстроилась вся картина. Налицо было сокрытие от налоговых органов весьма значительных доходов, облагавшихся налогом. Оставалось только окончательно сопоставить эти данные с имеющимися у нас, и можно было смело отчёт о проделанной работе класть на стол боссу.
– Вы видели Ригена, Уолли? – спросил я моего помощника, удобно устроившегося в кресле.
– Да, мне довелось с ним достаточно плотно общаться, – ответил он, обрабатывая пилочкой свои ногти.
– Какое он на Вас произвёл впечатление?
Уолли ненадолго задумался.
– Несколько странное, – ответил он.
– Почему?
– С одной стороны он вроде бы предельно серьёзен и собран. Жёсток и сух в общении. Его интересует исключительно дело, и он не позволяет себе никаких слабостей.
– А с другой стороны?
– А с другой на него вдруг нападает что-то вроде оцепенения. Посреди какого-нибудь важного дела, даже разговора, вдруг уставится в одну точку. И не слышит, не воспринимает ничего из того, что происходит вокруг. Такое впечатление, что он вдруг куда-то улетает – далеко, далеко. Приходилось по нескольку раз его окликать, чтобы вывести из этого ступора.
– Вот как. Интересно. И часто с ним такое бывало?
– Ну, раза три.


Моника Глава 27

По приезде домой я прежде всего отчитался Госпоже о результатах поездки
– Всё уже совершенно ясно, – резюмировал я свой рассказ, – данных достаточно для того, чтобы Риген оказался там же, где сейчас Финнеган.
Госпожа смотрела опять-таки сквозь меня, лицо её было бесстрастно. Какое-то время она молчала, видимо собираясь с мыслями.
– Ну что ж, – сказала она наконец, – если всё выяснено, то доводи дело до конца. К кому ты сейчас должен поехать?
– К Уилкинсону, Госпожа. Я уверен, он ждёт с нетерпением. Хотя я звонил ему ещё из Брикмилла.
– Хорошо, поезжай.
С этими словами Госпожа резко встала и, ничего больше не сказав, вышла из комнаты. Я в некоторой растерянности остался стоять на коленях перед пустым креслом. Что-то явно было не так. До недавнего времени я абсолютно был уверен, что Госпожа будет очень рада моим успехам в этом деле. Но ничего похожего я сейчас не видел. Впечатление было такое, что она не только не рада, но даже расстроена. Обычно она в этих случаях говорила: «Желаю тебе удачи» или что-нибудь в этом роде. Сейчас она этого не сказала.
Я продолжал размышлять. И чем дальше, тем больше во мне крепло решение выяснить всё же в чём дело. Но как я мог это сделать в своём положении раба? Я взглянул на стенные часы. Через полчаса я должен быть в офисе Уилкинсона, размышлять уже было некогда. И я поехал, продолжая всё же прокручивать в уме различные варианты. Я ловил себя на том, что не смогу довести это дело до конца, если не выясню, в чём причина беспокойства Госпожи. И я должен был найти способ это выяснить. И тогда во мне стала зреть мысль о возможности бунта. Никогда мне она даже в голову не приходила. Бунт, неповиновение Госпоже для меня было так же невозможно, как дышать без воздуха. Но сейчас мне стало казаться, что это единственная возможность. Правда, можно было бы попробовать ещё умолить Госпожу открыть мне, в чём дело. Но я почти уверен был, что это ни к чему не приведёт. Тем не менее использовать этот шанс я был обязан.
Когда я вошёл к Уилкинсону, он сидел за столом, где были разложены документы.
– Привезли? – спросил он меня так, как будто я лишь минуту назад вышел из этой комнаты.
– Да, – сказал я и, вытащив из кейса папку, положил её на тот же стол. Он открыл её и жадно начал просматривать.
– А что со счетами от компании Гринвуда? – спросил он, не отрываясь от документов.
– Я думаю, эти данные уже давно у мистера Фишера, – сказал я. Действительно, этими счетами занимался Грег.
– Позвоните ему.
Я набрал номер своей конторы. Трубку взяла Шейла.
– Алло, Шейла, это Карсон.
– Здравствуйте, шеф. Как съездили?
– Прекрасно. Грег там?
– Нет, он ещё не приехал.
– Чёрт.
Я бросил трубку и набрал номер его мобильника. Но Грег будто бы решил отомстить мне за то, что я не так давно не реагировал на его звонок (когда на коленях стоял по приказанию Госпожи). Никто не отвечал.
– Чёрт, – прорычал я снова, – бросил он что ли где-то свою дребезжалку?
Меня всегда раздражал звук звонка мобильника Грега. Тем более, что звонил он весьма часто. А вот когда он действительно оказался нужен, его нет.
Уилкинсон закончил просматривать брикмиллские документы.
– Здесь всё ясно, - сказал он. – Доставайте где хотите своего сотрудника, Карсон, и закрываем это дело.
Я позвонил Грегу домой. Но там тоже никто не отвечал. Я простился с Уилкинсоном и поехал к себе в офис. Меня встретила Шейла.
– Где Грег? – спросил я нервно.
– Не знаю, шеф.
– Что за глупости? Куда он мог деться? Он давно должен был быть на работе.
Без Грега толком работать всё равно было нельзя. Поэтому я сказал Шейле:
– Слушай, если этот прохиндей появится, пусть немедленно мне позвонит. Он что, хочет, чтобы его уволили?
– Хорошо, шеф, – бодро ответила Шейла, - а Вы что, уходите.
– Да, я буду дома. Если что, звони.
Я действительно хотел воспользоваться полученным тайм-аутом, чтобы попытаться решить беспокоящую меня проблему. Через некоторое время я уже был дома. Госпожи дома не было. У меня была мысль поехать к ней на работу, но я её отбросил. Слишком ответственным был предстоящий мне разговор, чтобы его можно было вести между делом на работе. К тому же, насколько я знал, она не должна была сегодня надолго задержаться. И верно, вскоре послышался звук открываемой двери. Я, уже в своей «домашней форме» поспешил в прихожую и опустился на колени. Войдя, Госпожа удивлённо посмотрела на меня.
– Ты уже дома?
– Да, Госпожа. Выдалось несколько свободных часов.
Она села на стул, и я стал разувать её. Поцеловал снятые с её ног туфельки. После душа и обеда я наконец решился приступить к волнующему разговору. Ударом лба об пол я испросил разрешения говорить. Госпожа, сидевшая в кресле и читавшая журнал, недовольно взглянула на меня. Я видел, что ей хочется отдохнуть, а не утомлять себя беседой с рабом.
– Что тебе? – спросила она.
– Госпожа, – начал я робко, – мне очень, очень нужно поговорить с Вами. Для меня это очень важно.
Она отложила журнал.
– Слушаю тебя.
Я облизал внезапно пересохшие губы. Затем, собравшись с мыслями, начал:
– Вы знаете, Госпожа, что я сейчас занимаюсь очень ответственным и важным делом. Мне оказали большую честь тем, что доверили его. И от того, как я его выполню, зависит очень многое. И в том числе в смысле моего роста как специалиста, реноме и прочего.
– Да, я знаю это, – сказала Госпожа, - и я вовсе не препятствую тебе этим делом заниматься. Ты же ездил в Брикмилл. Я разве запретила тебе?
– Нет, конечно же нет, Госпожа.
– Тогда в чём же дело?
– Госпожа… простите меня… но мне кажется, что Вас что-то беспокоит. Я подумал, что это может быть в связи с этим делом. Или с чем-то другим?
– Раб, – резко сказала Госпожа, – я ведь тебе уже говорила, что я абсолютно спокойна. Как же ты смеешь мне задавать снова этот вопрос?
– Я осмеливаюсь на это, Госпожа, поскольку мне кажется, что Вы не рады, что я занимаюсь этим делом. Когда у меня было похожее дело Финнегана, Ваши реакции на него были совсем иными. И я не могу эффективно вести это дело, когда вижу, что оно не по душе Вам.
– Ах вот что ты себе позволяешь, - ледяным на этот раз тоном сказала Госпожа, – я заставлю тебя очень сильно об этом пожалеть. Встать, скотина!
Комок подступил у меня к горлу. Но ослушаться я не мог и встал. И увидел, что у Госпожи в руках пульт управления электрическим девайсом. Нажатие на кнопку, и сильный разряд по моим гениталиям бросил меня на пол. Я взвыл от боли.
– Встать! – гневно крикнула Госпожа. С трудом я поднялся на ноги, и немедленно был вновь брошен на пол сильным ударом тока. И так продолжалось несколько раз. Пока наконец я уже совершенно измученный не смог подняться. Госпожа встала и, наклонившись ко мне, взяла меня за волосы и сильно встряхнула.
– А теперь, раб, – сказала она, – я предоставлю тебе время хорошо подумать над своим поведением. Марш в клетку. На четвереньках!
И она взяла плеть. Подгоняемый её жестокими ударами по голой спине, я пополз на четвереньках в хорошо знакомую мне клетку. Но не тяжесть наказания мучила меня, а безысходность от отказа Госпожи быть откровенной со мной.
Замок клетки защёлкнулся после того, как Госпожа пинками и ударами плети загнала меня в неё. Свет погас, и я остался наедине со своими тяжёлыми мыслями. Как же быть? Что делать? И как мне теперь ответить Грегу, если он позвонит? Госпожа была неумолима.
Свет зажёгся лишь часа через три. Госпожа вошла и открыла дверь клетки.
– Выходи.
Я со стонами выполз из клетки. Госпожа взяла меня за волосы и ударила по щеке.
– Ты подумал над своим поведением?
– Да, Госпожа, – всхлипнул я.
– И к какому же выводу ты пришёл?
Я не сразу ответил. Видя мои колебания, Госпожа влепила мне ещё одну пощёчину.
– Я жду, раб.
И я решился.
– Я иначе не мог поступить, Госпожа. Я должен знать, в чём дело.
Эти мои слова фактически означали отказ от повиновения Госпоже. Впервые за всё время моего рабства.


Моника Глава 28

Некоторое время Госпожа молчала, видимо в изумлении от моего совершенно немыслимого поведения. Я весь сжался, в страхе ожидая жестокого удара. И вообще тягчайшего наказания. На глазах у меня были слёзы. Госпожа внимательно смотрела на меня, что-то обдумывая. Наконец она сказала:
– Встать.
Я поднялся на дрожащие ноги и уже расставил их в ожидании удара по своим яйцам. Но Госпожа повернулась и приказала:
– Иди за мной.
И вышла из чулана. Я пошёл за ней. Она пришла в комнату и села в кресло.
– Сигарету.
Я подал ей сигарету и зажигалку. Она сделала несколько нервных затяжек.
– Тебе звонил Грег Фишер, – сказала она, – перезвони ему на мобильный.
Вот он, пропавший Грег. Пользуясь позволением Госпожи, я взял мобильник и набрал номер Грега. Он ответил сразу.
– Роберт, Роберт, прости пожалуйста. Такая карусель получилась…
– Куда ты пропал? – я постарался изобразить сердитый тон, но похоже это у меня плохо вышло. По сути дела не до Грега мне было сейчас.
– Так вот я и объясняю, – торопливо заговорил Грег, – всё дело в Салли.
Я конечно знал про одну из самых больших слабостей Грега – аппетитную блондинку Салли Бёрднесс. По сравнению с ней для Грега меркли даже прелести Шейлы, которые он имел удовольствие лицезреть каждый день. Но Салли, в отличие от Шейлы, была способна на не вполне адекватные действия. Что и подтвердилось последующим разговором.
– И что Салли? – спросил я.
– Понимаешь, я обещал заехать к ней. На пару часов. А она решила, что я уже давно у неё не был, и ничего страшного не случится, если я в этот раз побуду у неё побольше, чем два часа.
– И насколько побольше?
– Так вот в том-то и дело, что для Салли «побольше» может означать хоть целые сутки.
– Для Салли да, но насколько я знаю, не для тебя, Грег.
– Роберт, она начала с того, что незаметно отключила мой телефон. Он у меня был в снятом пиджаке. И я не слышал никаких звонков. Потом только узнал, что мне звонили и ты и Шейла. А потом она мне что-то подмешала в вино. И я заснул как убитый. Ну, теперь я ей…
– Ясно, – оборвал я его. Сейчас мне совсем было неинтересно, как накажет Грег свою любовницу за самоуправство. У меня были другие заботы. Поэтому я сказал.
– Сейчас уже поздно, Грег, встретимся завтра на работе. И постарайся по пути не заезжать к Салли.
И я отключил телефон, даже не спросив Грега о вверенной ему части дела. Через несколько секунд я вообще забыл о нём, уже стоя на коленях перед Госпожой. Она по-прежнему курила сигарету, видимо пытаясь сосредоточиться на какой-то мысли. На меня она не смотрела, взгляд её был устремлён куда-то вдаль. Я покорно ждал. Затем, по-прежнему не глядя на меня, она тихо сказала:
– Это началось давно, Роберт. Ещё до знакомства с тобой.
Госпожа назвала меня по имени. Это случалось так редко, что я поначалу не поверил своим ушам. Обычно она называла меня «раб» или «куки». Я весь превратился в слух. Госпожа продолжала.
– Тогда я попала на один званый вечер. Было довольно скучно, какие-то пошлые тосты… Но этого человека я заметила. Он выделялся среди остальных. Он вёл разговор на какую-то политическую тему с несколькими джентльменами. Сама тема мне была не особенно интересна, но меня привлекло то, как он говорил. Как он аргументировал свою точку зрения. Как уверенно отвечал на сыпавшиеся на него со всех сторон вопросы и критические замечания. Даже обвинения. Не помню в чём, по-моему в экстремизме. Он был один против всех. Сначала я за бокалом коктейля просто прислушивалась к их беседе. Затем мне стало настолько интересно, что я подсела к ним. Он обратил внимание на моё появление и приветствовал меня наклоном головы. Затем я сама задала ему вопрос по обсуждавшейся проблеме.
– Это очень интересный вопрос, мэм! – воскликнул он, - именно от его решения и зависит всё остальное, о чём мы спорим. Можно сказать, что Вы сразу же уловили самую суть проблемы.
И после этого дебаты фактически перешли в полемику между ним и мной. Затем уже, не помню каким образом, но мы оказались с ним вдвоём. И тема нашего разговора с политики незаметно перешла совсем в другое русло. Мне было интересно с ним. Он свободно мог говорить практически на любую тему. И не просто говорить. А высказывать интересные нестандартные суждения, отличные от общепринятых точки зрения. И я почувствовала естественное желание продолжить с ним знакомство.
Госпожа на какое-то время замолчала, видимо собираясь с мыслями. Я безмолвно смиренно ожидал продолжения её рассказа. Что-то подсказывало мне, кто его главный герой. Затем она продолжала:
– В общем после раута я поехала не к себе домой. А к нему. Ему даже особенно уговаривать меня не пришлось. Мне самой хотелось этого. Этот человек был интересен мне. Но я чувствовала в нём какую-то недосказанность, загадочность. В нём была сокрыта некая тайна. И эта тайна безотчётно манила меня. Я подспудно хотела раскрыть её. Хотела раскрыть не из чисто женского любопытства. А что-то подсказывало мне, что эта его тайна созвучна моим потаённым мыслям и желаниям.
Он усадил меня в кресло, а сам пошёл смешивать коктейли. Я с любопытством осматривалась вокруг. И вот он появился, неся в руках поднос с коктейлями. Подойдя ко мне, он вдруг опустился на колени. Приятный холодок пробежал по моей спине. Я безотчётно поняла, что это именно то, что я от него хотела. Да, я хотела увидеть его у своих ног. И не для того, чтобы насладиться его унижением передо мной. Скорее наоборот, я хотела сама возвыситься. Поскольку он сейчас внушал мне глубокое уважение и интерес, и его унижение не его унижало, а меня возвышало.
Потом он покрывал поцелуями мои ноги, и мне это нравилось, я не мешала ему. И не только не мешала. Я приказным тоном велела ему снять с меня туфли. Он охотно сделал это. Глаза его горели, и я поняла, что возможно нашла своё будущее. Дальнейшее развитие наших отношений подтвердило это чувство. Это был человек с ярко выраженными мазохистскими склонностями, а выяснилось это буквально в первую же нашу ночь. Я говорила тебе, что всё это было ещё до знакомства с тобой. И ты знаешь, что в отношениях с мужчинами меня с юных лет начала устраивать лишь доминантная роль. И чем большее уважение мне внушал мужчина, тем большее удовольствие я от этой роли испытывала. И этот человек доставил мне такое удовольствие. Мы понимали с ним друг друга без слов.
Последовавшая за этим постель логически продолжила то, что фактически уже началось. Ночь любви превратилась в фантастический сеанс, одно из самых ярких воспоминаний в моей жизни. Но что я сразу подметила. Будучи нижним, он, тем не менее, был ведущим. Тон задавал он. А я, будучи Верхней, незаметно для себя под этот тон подстраивалась. Со временем для меня такой вариант стал абсолютно неприемлемым – мне необходимо стало ощущать себя реальной Госпожой. И я решительно пресекала любые попытки нижних навязать мне свою игру. Но тогда я ещё позволяла руководить собой.
Наши встречи стали постоянными. Иногда я приезжала к нему, иногда он ко мне. Но неизменным было то, что я постепенно стала подпадать под его влияние. Влияние саба на Доминанта – известное явление, верно. Но осознала его пагубность я лишь значительное время спустя. И при построении отношений с тобой сделала необходимые выводы. А тогда моя недостаточная опытность не позволила мне остаться независимой. Он много мне рассказывал о том, какой должна быть Госпожа. Госпожа в его понимании этого образа. И я верила ему, поскольку в этом он был так же убедителен, как и в политических дебатах. Противоречить ему было фактически невозможно. И к определённому времени я была совершенно уверена, что его понимание этих вопросов и есть единственно правильное. И моё понимание, внутреннее ощущение полностью соответствовали именно его взглядам.
Осознание этого парадокса пришло ко мне далеко не сразу. И стало возможным потому, что его требования ко мне как к Госпоже неуклонно повышались. Я не буду рассказывать тебе конкретные вещи, не нужно тебе этого знать. Но настал момент, когда я стала тяготиться отношениями с ним. Решительно пресечь его деспотизм (да, иного слова и не подберёшь) по отношению ко мне я не могла. Как ни странно, не чувствовала в себе силы для этого. Невероятно, но факт – у меня появилось ощущение, что это он Верхний, а я нижняя. И моя основная функция – выполнять его приказы. И по сути дела так оно и было на самом деле. Не я воспитывала его как своего раба, а он воспитывал меня как свою Госпожу. И это в конце концов привело меня сначала к внутреннему конфликту самой с собой. Моя внутренняя самооценка к тому времени была настолько высока, что я уже не могла мириться с таким положением. А что такое положение налицо, я осознала очень хорошо. И на более позднем этапе это закончилось разрывом с ним. Я ничего не стала ему объяснять, поскольку знала: если я пущусь в объяснения, через десять минут он меня убедит в моей полной неправоте. Поэтому я просто уехала. Уехала, ни слова ему не сказав.
Госпожа снова замолчала. Я не осмеливался спросить. Но она сказала сама.
– Не видела я его лет пять. Хотя изредка слышала о нём в связи с его финансовыми операциями. И следующая моя встреча с ним произошла совершенно неожиданно. И похоже стала для меня роковой.
Госпожа закурила новую сигарету. Затем встала с кресла и подошла к окну. Какое-то время она стояла и курила, глядя на моросящий дождь. Я терпеливо ждал. Наконец, не оборачиваясь, она продолжила свой рассказ.


Моника Глава 29

– После того, как я с ним рассталась, меня очень скоро захлестнули новые впечатления и знакомства, – продолжала Госпожа, – но в то же время я не могу сказать, что забыла его. Нередко я вспоминала о нём, и, как правило, с некоторым сожалением. А потом начались встречи с тобой. Сначала виртуальные, а вслед за ним мы встретились и реально. Я тебе уже рассказывала о моих тогда возникших чувствах, так что повторять не буду. Но скажу одно. Если с ним я всё время чувствовала себя в лучшем случае ученицей, если не рабыней, то с тобой, пожалуй, впервые я почувствовала себя Настоящей Госпожой. Я смогла полностью раскрепоститься, отринуть все комплексы. И в значительной степени благодаря тебе я стала такой, какой являюсь сейчас. Я хотела стать именно такой.
Тут Госпожа резко повернулась, подошла ко мне и, взяв меня за подбородок, запрокинула мне голову. Взгляд её чёрных глаз устремился внутрь меня, расплавленной струёй пролился на мою душу. С минуту она молчала. Затем сказала:
– И я благодарна тебе за это.
На глаза у меня навернулись слёзы. Мне безумно захотелось броситься к её ногам и покрывать их слезами и поцелуями. Но выучка раба оказалась сильнее, и я не сделал этого.
Госпожа отпустила меня и снова села в кресло.
– Да, – продолжала она, - я хотела стать такой Госпожой, какой стала для тебя. И когда я стала ею, у меня возникло ощущение полного достижения всех своих целей. Мне бы радоваться этому. Но, как оказалось, здесь и таилась для меня коварная ловушка. Со временем мне стало недостаточно достигнутого. Хотелось чего-то большего. Но чего именно – я в этом сама не могла ещё дать себе отчёт. И осознала это лишь тогда, когда снова на моём пути повстречался он.
Я внимательно слушал Госпожу. Кто же – этот загадочный «он»? Спросить я не осмеливался. Но в глубине души у меня зародилась догадка, которую я не мог принять, гнал её от себя.
– Помнишь, мы с тобой были на презентации новой телепрограммы Уилла Кинси? – спросила вдруг меня Госпожа
Переход от моих раздумий к совершенно другой теме был столь неожиданным, что я не сразу понял, о чём идёт речь. И задержался с ответом. Обычно в этих случаях Госпожа была недовольна и нередко даже наказывала меня за медлительность мысли. Но сейчас она терпеливо ждала. И я конечно вспомнил. Это было несколько месяцев назад. Уилл Кинси был известным телеведущим, специализирующимся на спортивных программах. Даже Госпожа, которая, вообще говоря, была не очень большой поклонницей спортивных передач, программам Кинси воздавала должное, смотрела их при каждой возможности. И что для меня было особенно радостно – как правило, не лишала такой возможности и меня. И однажды он объявил о создании программы совершенно иного профиля – посвящённой политике и бизнесу. Это заинтересовало нас обоих, тем более, что по роду своей деятельности мы имели прямое отношение к финансовой сфере. И всегда были надёжными помощниками друг для друга, чему наши статусы Госпожи и раба нисколько не мешали. Неоднократно мне доводилось вникать в сложные ситуации, случающиеся в практике Моники Карсон, и вызывающие у неё затруднения. И находить решения сложных проблем. Ну а о помощи Госпожи мне и говорить не приходится. Она была всегда, ещё до вступления в отношения «Госпожа-раб» и не ослабевала и после этого. Так вот обращение уважаемого нами телеведущего к сфере наших общих профессиональных интересов не могло нас не заинтересовать. Тем более, что не так давно нам довелось с Кинси познакомиться лично, впечатление было самым положительным. И когда нам от него поступило приглашение на презентацию его новой программы, у меня не было сомнений в том, каким будет решение Госпожи. Таким оно и было. И мы поехали на эту презентацию.
– Да, Госпожа, помню конечно, – ответил я, восстановив всё в памяти.
– Хорошо. Так вот теперь вспомни один эпизод, который там произошёл. Я послала тебя за лимонадом, помнишь?
На светских приёмах, как и было с самого начала договорено, наши отношения «Госпожа-раб» не прекращались и даже не ослабевали. Они лишь по-другому проявлялись. Так например мне запрещалось самовольно отходить от Госпожи, оставляя её одну. Кроме того, действовала незаметная для постороннего взгляда система сигналов, понятная только нам. И если у Госпожи был повод быть недовольной моим поведением в этих случаях, в средствах наказания она не стеснялась. Самым ярким в этом смысле случаем был инцидент на вечере у Майка Боровски с моим безобразным поведением и последовавшее за этим справедливое возмездие.
Так вот что же хотела Госпожа, чтобы я вспомнил? Конечно же, мы стояли с ней рядом, вели какой-то разговор. И вдруг Госпожа задержала заинтересованный взгляд на высоком мужчине в чёрном костюме, стоявшем поодаль. Мужчина стоял вполоборота, и лицо его издали было трудно рассмотреть. Но Госпожа столь пристально на него смотрела, что тот будто бы почувствовал её взгляд и повернулся. И в ту же секунду Госпожа отвернулась, взяла лежавший рядом на столике журнал и с безразличным видом начала его листать.
Откровенно говоря, тогда я на эту сцену не обратил особого внимания. Мало ли кто мог Госпожу заинтересовать, тем более, что на этой презентации было много известных и интересных людей. И наверное она так бы и стёрлась из моей памяти, если бы Госпожа вдруг не сказала тихо:
– Куки, принеси мне лимонаду.
Если дома она очень редко называла меня настоящим именем, предпочитая кличку, то на людях наоборот – кличку мне почти не доводилось слышать. Иногда мне даже казалось, что куки и Роберт Карсон – это два разных человека. В какой-то степени так и было. Но определяющим в этом раздвоении был безусловно куки.
Итак, мне было приказано принести Госпоже лимонад. Я пошёл исполнять приказание и краем глаза заметил, что мужчина, привлекший внимание Госпожи, повернулся к ней лицом. Но об этом я вспомнил уже позже, а тогда никакого внимания на этот факт не обратил. Я шёл за лимонадом. Стойка бармена было довольно далеко, и прошло минуты три, прежде чем я возвращался назад с бокалом прохладительного напитка. И уже издали я увидел, что человек в чёрном костюме подошёл к Госпоже, и они оживлённо о чём-то разговаривают. Но я когда стал подходить ближе, она кивнула ему и повернулась ко мне. Её собеседник сразу же отошёл в сторону. И через некоторое время я подошёл к Госпоже с бокалом.
– Да, Госпожа, помню, – ответил я, – Вы разговаривали в это время с кем-то.
– Да. И вот сейчас я тебе могу сказать. Это был он. Я заметила его почти сразу же, как только мы вошли в зал презентации. И с этой минуты все мои мысли были заняты не тем, что интересовало всех людей здесь, а им. Я даже сама не знала, хотела я с ним встретиться или нет. Наверное если бы я сама себя прямо об этом спросила, то вынуждена была ответить, что нет. Но потом поняла бы, что слукавила самой себе. В глубине души я хотела этого. Хотела, несмотря на то, что со мной уже был ты. И я не хотела, чтобы он с тобой встречался. Я знала, что из твоей с ним встречи ничего хорошего не выйдет. Но своему внутреннему желанию я противиться уже не могла. Тем более, я увидела, что и он заметил меня. И конечно же узнал. И он наверняка подошёл бы ко мне, если бы рядом со мной не стоял ты. Я поняла это и, желая, чтобы он всё же подошёл ко мне, отослала тебя под первым же пришедшим в голову предлогом. Ты ушёл, и долго ждать мне не пришлось. Через несколько секунд он уже был возле меня и галантно поцеловал мне руку.
– Как ты? – спросил он, – я всё время думал о тебе. Ты так внезапно исчезла тогда. Это твой муж? – спросил он, кивнув в том направлении, в котором ушёл ты.
– Да, – ответила я, – это мой муж Роберт Карсон.
– О, – удивился он, – это сильная личность, я слышал о нём. Так значит ты теперь Моника Карсон?
– Да.
Он испытующе посмотрел на меня.
– Я ведь хорошо тебя знаю, Моника, – сказал он, – и знаю, что если ты могла выйти замуж, то только на одном условии. Он не мужем твоим будет, а…
– Нет, – перебила я, – я выходила за него замуж без всяких условий.
Это было действительно так. Когда мы вступали с Моникой в брак, речи о тех специфических отношениях, которые сейчас были между нами, не было. Насущная потребность у нас обоих в них возникла уже позже. И совершенно естественным образом, когда мы настолько привыкли, привязались друг к другу, что уже иного варианта и не мыслили.
– По-моему, – продолжала Госпожа, – он не поверил мне. И у него были для этого основания. Но у нас не было больше времени. Я увидела, что ты уже возвращаешься с бокалом лимонада. Он понял меня. Понял, что я не хочу вашей встречи.
– Я могу тебе позвонить? – быстро спросил он.
– Да, – сказала я и дала ему свой телефон. Он быстро взял его и отошёл от меня почти в ту самую минуту, когда подошёл ты.
– Госпожа замолчала. Я терпеливо ждал.
– И он позвонил мне, – сказала она, – уже на следующий день.


Моника Глава 30

– Да, – продолжала Госпожа, – он позвонил мне на мобильник на следующий же день. «Здравствуй», – услышала я в трубке его густой баритон. «Здравствуй», - ответила я. «Ты хочешь со мной увидеться?» – спросил он. Заметь, он не спросил «могу ли я с тобой увидеться?», как обычно в этих случаях спрашивает мужчина. Он спросил, хочу ли я с ним увидеться. Я хотела. Но я не хотела ему об этом говорить. И первой моей мыслью было сказать ему: «Нет, у меня много дел». Но я сказала: «А ты хочешь этого?» «Да, Моника, – ответил он, – иначе зачем бы я тебе звонил?» И мы договорились о встрече. В тот раз я поехала к нему. Нет, не домой к нему. Он был слишком заметной фигурой, чтобы мой визит остался незамеченным. Оказывается он снял комнату на… ну, неважно где. Он сказал мне адрес, и я поехала.
Тут Госпожа снова замолчала, собираясь с мыслями. Затем продолжала:
– И вот я встретилась с ним. Он был уже подготовлен, оба мы знали, чего хотим друг от друга. Плеть, которую он припас, была отличной, я даже подумала, что в чём-то она лучше, чем моя, которой я тебя наказываю. Но не только в плети дело. Сама обстановка, которую он сумел создать, действовала на меня необычным образом. И в последовавшем сеансе с ним у меня появились совершенно иные, неведомые мне ощущения. В чём они состояли? Трудно сразу сказать. Понимаешь, Роберт, – снова она назвала меня по имени, значит она обращалась сейчас ко мне не как к рабу, – он тоже раб по своему складу, как и ты, тоже нижний. Но совершенно иного типа, нежели ты. Ты покорный раб, для тебя любое моё слово – закон. Для тебя немыслимо ослушаться меня даже в мелочах. И именно такой раб как ты мне и был нужен. Только с таким я могла полностью реализоваться как Госпожа, когда бы чувствовала свою абсолютную власть над тобой, полную свою вседозволенность. И не будь этого, я не стала бы подписывать с тобой Договор. И возможно не вышла бы за тебя замуж. Но, как оказалось, всё имеет и свою оборотную сторону. Я тебе уже говорила, что с определённого момента мне стало явно чего-то не хватать в моём положении Госпожи. Я сама не могла понять, чего именно. И поняла это лишь после встречи с ним. Я сказала, что он раб иного типа, нежели ты. В каком смысле? Если ты покорно исполняешь мои приказы, то его нужно было ЗАСТАВИТЬ это сделать, ПРИНУДИТЬ к этому. Создать для него безвыходное положение, при котором он не может не подчиниться мне, как бы ему этого ни хотелось. Обычно таких рабов называют строптивцами. Но он был не просто строптивец. Это был раб-бунтарь. И своё величайшее наслаждение он получал тогда, когда Домина находила средства, чтобы сломить его, заставить себе подчиниться. И если ей это удавалось, он воском растекался у её ног, пресмыкался самым невероятным образом, покорно исполнял любые, самые немыслимые приказы. А тогда и наслаждение Домины от такой его ломки, от того, что она сумела это сделать, от его немыслимых унижений и изуверских наказаний за строптивость после этого становилось во сто крат выше. Таким образом это колоссальное наслаждение становилось обоюдным. Ты понимаешь меня?
– Да, Госпожа, – ответил я.
– Хорошо, – продолжала она. – Возможно, когда-нибудь я тебе расскажу подробнее об этих встречах, ты узнаешь, что на них происходило. Но не теперь, поскольку не об этом сёйчас речь. Так вот, к своему величайшему изумлению я почувствовала, что меня захватывает эта игра. Мне понравилось видеть его сначала непокорным строптивцем, гордо отказывающемся пресмыкаться передо мной. А затем находить способы всё же бросить его в прах под моими ногами. Мне это стало интересно. Я стала встречаться с ним регулярно. Я стала специально готовиться к этим встречам, стараться предугадать его действия и в зависимости от этого продумать линию своего поведения. Это захватило меня. И уже после трёх-четырёх встреч и сеансов с ним я почувствовала, что приобрела какое-то иное качество как Госпожа. Которого я не могла найти с тобой. И вот здесь, Роберт, во мне поселилось раздражение на тебя. Да нет, раздражение не то слово. Это гораздо более сильное негативное чувство. Сейчас я понимаю, что оно было неадекватным, и ты не только ни в чём не был виноват, а вёл себя полностью в соответствии со взятыми на себя обязательствами. Более того, если бы ты вёл себя иначе, я бы не стала жить с тобой дальше как с рабом. Но я не простила бы тебя, а отправила бы тебя в тюрьму за нарушение нашего Договора. Ты знаешь, что у меня сейчас есть такие возможности. И тем не менее, тогда во мне жили совсем иные чувства по отношению к тебе. Понимаешь, я всегда гордилась тем, что во мне гармонично уживались строгость по отношению к рабу и забота о нём. Жестокость в отношениях с ним и любовь к нему. Я сумела найти этот сложный внутренний баланс, что далеко не каждой Домине сразу удаётся. А во мне любовь и жестокость жили в дружбе и взаимопонимании. И прекрасно друг друга дополняли. И вот с некоторых пор начались между ними трения. Я чем дальше, тем больше чувствовала, что по отношению к тебе у меня начинает доминировать одна сторона. Жестокость. И не просто жестокость. На какое-то время во мне поселилась мысль, которая теперь мне кажется абсурдной. Я уверовала в то, что вот с такими рабами, как он, только и имеет смысл иметь дело. Только они могут доставить Госпоже подлинное наслаждение от Доминирования. А что же такое тогда ты? А такие как ты ничего не дают Домине. Доминировать над этими слизняками…
Тут Госпожа замолчала, пристально посмотрев на меня. Произнесённое ею слово резануло меня по сердцу. Нет, не самолюбие и оскорблённая гордость взыграли во мне. А лишь мучительное сознание того, что я перестаю быть нужным Госпоже.
– Так вот, – повторила она, – в доминировании над такими слизняками как ты, которые сами стелются под ноги и ложатся под плеть, нет ни удовольствия, ни смысла. Вот с ним – другое дело. И во мне поселилось с этих пор презрение к тебе. Невыразимое презрение, какого раньше я никогда к тебе не испытывала. По времени это почти совпало с переводом на моё имя твоей собственности. Ты покорно на это пошёл, и этот твой поступок, за который ты фактически заслуживаешь глубокого уважения (это поступок безусловно сильного человека, безгранично мне доверяющего) тогда в моих глазах стал лишь основанием для ещё большего презрения. «Этот тюфяк и собственность всю свою отдал, как только я пальчиком пошевельнула, – подумала я тогда, – чего же он вообще стоит? И вообще, с кем же я связалась?».
Как же я хорошо помнил те дни, сколько мне пережить довелось из-за резко изменившегося отношения Госпожи ко мне. Но главное было впереди. Госпожа посмотрела на меня, и сейчас я в её взгляде увидел нежность.
– А дальше случилось то, что ты хорошо помнишь, я думаю. Он позвонил мне тогда, когда ты был дома. И ты услышал мой разговор.
Да, конечно я помнил это. Помнил свои донельзя растрёпанные чувства. Помнил жестокое наказание, которому подвергла меня Госпожа за проявление этих чувств. Точнее не за проявление, а за их возникновение. И конечно, я очень хорошо помнил то, что случилось на следующий день после этого. С каким невыразимым презрением разговаривала со мной тогда Госпожа. Как она сказала, что нормальные мужчины не должны видеть такую мразь, как я. Как она загнала меня в клетку, где я провёл долгие часы, мучаясь физически и психически. Госпожа как будто подхватила мои воспоминания.
– И ты помнишь, – продолжала она, что было на следующий день. Боже, как я презирала тебя тогда. Если ты хоть на минуту подумал, что моё презрение было наигранным, то жестоко ошибаешься. Пожалуй, никогда ещё я не была такой правдивой как в тот вечер, когда загнала тебя пинками в клетку. А потом пришёл он. Ты верно догадался, что у меня в тот вечер был мужчина. Я вероятно никогда не забуду тот вечер и последовавшую за ним ночь. Что мы вытворяли тогда…
Госпожа на минуту замолчала.
– И моя благодарность к нему за доставленные мне совершенно новые ощущения росла пропорционально презрению к тебе. Ты хорошо это почувствовал на следующее утро.
Да, конечно я это почувствовал. Я хорошо помнил небрежно брошенный в углу галстук. И хорошо помнил странный, незнакомый вкус киски Госпожи в то роковое утро.
– Да, – продолжала Госпожа, – он до того привлёк меня, что мне захотелось и обычного секса с ним, и я не могла себе в этом отказать. И мне захотелось, чтобы ты это почувствовал, тогда утром.
– Понимаешь, – продолжала Госпожа, – он хотел дойти до границ мыслимого в доминант-сабмиссивных отношениях. И делал всё, чтобы подвести меня к этому порогу. За которым была пугающая пропасть. Но который манил его как магнит. И он сделал так, что этот порог стал манить и меня. Нужно было найти возможность встать на этот порог, но не свалиться в бездну, зияющую за ним. Нужно было пройти по лезвию бритвы. Нужно было дать ему ощущение полной безысходности, неотвратимости судьбы. И почувствовать себя могущей вершить эту судьбу. Он сделал это для меня. Он подвёл меня к тому, что я сама, по собственной инициативе чуть не оставила его на всю жизнь калекой.
Я вопросительно взглянул на Госпожу.
– Да, – подтвердила она, – причём как. Я чуть было не оскопила его.
– Что? – не удержался я.
– Я чуть было не отрезала ему его гениталии. Он сделал так, что мне самой захотелось этого.
Разговор с Уилкинсоном о загадочном Колине и его партнёрше Фанни вновь возник в моей памяти.


Моника Глава 31

– Да, – продолжала Госпожа, – я должна была принудить его к повиновению тем, что поставить его перед угрозой кастрирования. Мне никогда раньше самой не приходила в голову такая мысль, это целиком и полностью была его идея. Но он сумел это подать так, что я была уверена, что сама это придумала. Что ты такими глазами на меня смотришь?
Я не стал придумывать какие-либо отговорки, да и не имел на это права. Перед Госпожой – только чистосердечие.
– Мне уже рассказывали о подобном факте, – сказал я, – причём совсем недавно.
– Да? – удивилась Госпожа, – и кто же это рассказывал?
– Уилкинсон, Госпожа.
– Уилкинсон? – искренне изумилась Госпожа, – твой партнёр по делу Ригена?
– Да, Госпожа.
Несколько секунд Госпожа удивлённо смотрела на меня.
– И что же он тебе рассказывал?
– Он говорил, что знал человека, у которого были подобные фантазии. И этот человек принуждал свою подругу реализовать их.
– И что подруга?
– Она отказалась, Госпожа. Они порвали.
– А как звали того человека, Уилкинсон сказал тебе?
– Да, Госпожа, его звали Колин.
При этих словах Госпожа резко встала и подошла к окну.
– И как ты думаешь, кто этот Колин? – немного помолчав, спросила она.
– Я думаю, что это Риген, Госпожа, – ответил я, – хотя прямых доказательств у меня нет.
– Почему ты так решил?
– Я кое-что выяснил в Брикмилле о нём, это соответствует моей гипотезе.
– Что именно?
И я рассказал Госпоже о своём расследовании, проведённом в Брикмилле. Госпожа кивнула.
– Ты очень умён, я в этом никогда не сомневалась. Поэтому, я думаю, излишне скрывать от тебя имя того, о ком я тебе рассказывала?
– Да, Госпожа, – сказал я.
– Ну что же, ты верно догадался. В обоих случаях. Мой второй раб, раб-бунтарь – это Колин Риген. Тот самый Колин Риген, за которым ты охотишься вместе с Уилкинсоном.
– Госпожа, – смиренно сказал я, – я охочусь за ним не сам по себе, а лишь выполняю свой долг перед обществом.
– Да, я знаю. Но ты ведь не будешь отрицать, что и личная заинтересованность у тебя тоже была. Ты жаждал моей похвалы в случае удачного исхода дела?
Это была истинная правда. Не зря у меня постоянно сидело в памяти дело Финнегана.
– Да, Госпожа, – сказал я, – я был уверен, что для Вас успешное завершение этого дела будет таким же приятным событием, как и завершение когда-то другого дела.
– Да, ты говоришь о Финнегане, – согласилась Госпожа, – тогда я действительно была очень рада. Но Финнеган – мошенник и аферист. А здесь…
Она запнулась. Я ждал.
– А здесь, – продолжала она, – совсем другое дело. Во всяком случае, как я это вижу.
– Я ничего об этом не знаю, Госпожа, – сказал я.
– Иди, свари мне кофе, – сказала Госпожа, – а я пока соберусь с мыслями.
Пока я варил кофе, у меня в висках стучало. Как же это так могло произойти. Враг мой и общества, и, как я был уверен, враг и моей Госпожи, вдруг оказался её другом. Тот самый негодяй. почётная миссия вывести которого на чистую воду была возложена на меня, вдруг оказывается ей даже более близок, чем я. Странное меня охватило чувство. Поначалу я и сам не мог разобраться в нём. Было ли это чувством протеста, возмущения? И, поразмыслив, я понимал, что нет, это было не то. Против кого протест и возмущение? Тогда что же? Обида? Быть может. Но и это было не совсем то. И я в конце концов поймал себя на том, что это были… угрызения совести. Да, я теперь мучился оттого, что невольно являюсь причиной тяжёлых переживаний Госпожи. Теперь мне ясно было, откуда эти паузы в телефонном разговоре. И откуда эта озабоченность Госпожи. Но и теперь ещё было не всё ясно.
Я вернулся с чашечкой дымящегося чёрного кофе и поставил его на столик возле её кресла. Опустившись на колени, приготовился продолжать слушать Госпожу.
– Я давно подозревала, – сказала она, – что у Колина какие-то серьёзные проблемы, связанные с его финансовыми делами. Но поскольку основа нашего знакомства была совсем другой, я не обсуждала с ним эти вопросы. И впервые задала ему вопрос тогда, когда случайно услышала его разговор по телефону с кем-то. В этом разговоре он упомянул Финнегана. Слишком однозначные ассоциации у меня были связаны с этой фамилией. И я не смогла не задать ему вопрос. Поначалу он не хотел отвечать, но тут уже я на него нажала. И то, что он мне рассказал, дало мне основания думать, что он тоже сворачивает на ту же дорожку. Я совершенно категорически потребовала от него, чтобы он мне рассказал всё, без утайки. Он отказался. И вот тут мне пришло в голову, что он отказывается это рассказывать женщине и финансовому аналитику Монике Карсон. Но он не сможет отказать Госпоже. Тем более, если она применит специфические методы. И я решилась на это. Используя электрошокер, я вырубила его, затем крепко связала, растянув ему в стороны ноги. Затем почти до бесчувствия избила его кнутом. Потом вытворяла ещё бог знает что, сама получая при этом колоссальное наслаждение. И вот здесь и возник момент, когда я была близка к тому, чтобы отрезать ему его сокровища. Он уже был в совершенно неописуемом состоянии и готов был для меня на что угодно. И рассказал мне всё. Роберт, я убеждена, что всё, что он мне рассказал, правда. Я знаю его. В этой ситуации он не мог солгать. Это говорил не он, а его вывернутая наизнанку душа. Так вот он мне объяснил, что в его делах действительно возникли серьёзные проблемы, но не по его вине. Он как раз сделал и делает всё от него зависящее, чтобы нормализовать ситуацию. Но обстоятельства оказались против него. И многие его усилия пошли насмарку. В значительной степени это произошло из-за неблагоприятной для него ситуации на финансовом рынке. Но эти трудности можно было бы преодолеть, и в значительной степени это ему удалось. Так вот то, что он не потонул в критический момент, кое-кому не понравилось. Да, безусловно есть такие, которые ждали его краха. И им удалось провернуть одну афёру, хитроумную комбинацию, которую он не предусмотрел, но в результате которой действительно оказался на грани краха. И вот теперь ему приходится идти на риск, одним из проявлений которого явились договора, заключённые с вашей компанией. Пока он платежеспособен, и пока эти договора находятся в силе, он имеет возможности бороться, имеет возможность поправить свои дела. Эти договора являются для него своеобразным прикрытием. Но если они будут расторгнуты, а особенно если произойдут ещё некоторые события, то тогда он упадёт и вряд ли уже поднимется.
Тут Госпожа замолчала. Видно было, что говорить ей чем дальше, тем труднее, силы её на исходе.
– А каким видится тебе положение вещей с ним? – вдруг спросила она меня, – на теперешний момент?
Я должен был сказать правду. И я её сказал.
– Проведенное расследование показало, что состояние дел Ригена не может обеспечить устойчивые платежи по крайней мере уже через три-четыре месяца. А договоры заключены сроком на пять лет. Более того, уже произведённые платежи вызывали существенные сомнения в легальности их источника. Поэтому, чтобы убедиться в этом, я и должен был поехать в Брикмилл – там его компания вела несколько сомнительных с нашей точки зрения дел. Так вот то, что мне там удалось выяснить, неопровержимо доказывает, что те его доходы, которые были указаны в декларациях, на самом деле имеют другой источник. И этот источник криминальный. Есть основания полагать, что таким способом отмываются грязные деньги. И остаётся совсем немного доработать, чтобы полностью это доказать и засадить Ригена туда же, где сейчас Финнеган.
– Ты уверен в этом?
– Да, Госпожа, – твёрдо ответил я.
– Ошибка исключена?
– Да, Госпожа.
– Я верю тебе. Но что же тогда с тем, что сказал он?
Я облизал пересохшие губы.
– Мне кажется, Госпожа, что он рассказал это, чтобы оправдаться перед Вами. Не так уж он глуп, чтобы сваливать всё на чей-то подвох. Я могу допустить, что здесь был не злой умысел, а серьёзный просчёт. Но просчёт-то всё равно его, а не его недругов.
Госпожа, помолчала, видимо обдумывая мои слова.
– Ну что ж, – сказала она, – тогда твоя первейшая задача довести это дело до конца. Тем более, что осталось немного, как ты говоришь. А со своими эмоциями я как-нибудь справлюсь.
С этими словами она встала и вышла из комнаты.


Моника Глава 32

В ту ночь я не спал. С разрешения Госпожи я вышел в сад и там прогуливался взад и вперёд, пытаясь привести в порядок свои мысли, выстроить их в стройную систему. Итак, что же произошло. Произошло видимо то, что рано или поздно должно было произойти, и то, что я должен был предвидеть раньше. Госпожу заинтересовал другой раб. И не просто заинтересовал. Она нашла в нём нечто такое, чего ей остро не хватало, и чего она не могла найти со мной. Да и раб ли он был на самом деле? Мне было совершенно очевидно, что настоящим рабом Моники, как я, он никогда не хотел и не мог быть. Он был совершенно иного типа, нежели я. Мне известен был такой тип. По сути дела он был не рабом, а наоборот – Доминантом. Он виртуозно владел искусством подчинения себе своей Госпожи, которая в его умелых руках сама превращалась по сути дела в рабыню. В рабыню его желаний, фантазий. Но в то же время он умел дать этой Госпоже-рабыне совершенно невероятные ощущения. Чтобы взять власть над ним, его необходимо было подавить, сломать. И он предоставлял ей такую возможность. Заставляя её сворачивать на эту дорожку, он показывал, как по ней трудно идти, как трудно не повернуть обратно, не отказаться от дальнейшей борьбы с ним. Но вместе с тем он наглядно демонстрировал, какое наслаждение ожидает Госпожу, если она всё же пройдёт до конца этот путь, не отступит, не повернёт обратно, а доведёт начатое до конца, сломает этого неуступчивого раба полностью и окончательно. И тогда осознание власти над таким рабом во сто крат слаще сознания власти над рабом, который сам стелется под ноги.
И вот моя Госпожа оказалась пойманной в эти сети. Он сумел подарить ей такие мгновения, которые никогда не дарил и не сумел бы подарить ей я. Странные чувства я испытывал в связи с этим. Ещё пару лет назад я был уверен, что у меня немедленно возникла бы ненависть к этому непрошенному конкуренту. И досада на Госпожу, которая мне, с которым её столько уже связывает, вдруг предпочла этого проходимца. Но к своему удивлению я ничего такого не испытывал ни к Госпоже ни даже к нему. Более того, тот факт, что у Госпожи могут быть ещё другие рабы кроме меня, казался мне теперь совершенно естественным. Странно было бы, если бы такая Госпожа, как моя, довольствовалась только одним рабом. Я при всём своём желании не могу дать Госпоже всё, что она ждёт от своего раба. И если находится другой раб, который ей это компенсирует – это только радует меня.
И вот теперь я начал ловить себя на мысли, что испытываю к Колину даже чувство некоторой благодарности за те незабываемые часы, которые он доставил моей Госпоже. И ко мне пришло понимание того, что Госпожа в нём нуждается, по крайней мере сейчас он ей необходим. И без него она будет испытывать дискомфорт, возможно даже депрессию. Но ведь чем я занимался всё это время, что занимало все мои помыслы? Именно то, чтобы раз и навсегда исключить Ригена из жизни Госпожи, исключив его из жизни общества. И я был совершенно убеждён в своей правоте, когда раскручивал вместе с Уилкинсоном и своими помощниками хитросплетения финансовых операций, когда ездил в Брикмилл и выяснял там детали явных махинаций. Но теперь во мне поселился червь сомнения – а вправе ли я всё это теперь делать после того, как узнал, какую роль играет Риген в жизни Госпожи? Мне вдруг пришло в голову, что Госпожа могла бы мне просто запретить заниматься делом Ригена или даже заставить меня повести дело так, чтобы оправдать его. Для этого ей достаточно было сказать только одно слово, и я бы повиновался ей. Но она этого не сделала. Она нисколько не препятствовала мне заниматься этим делом, не препятствовала моей поездке в Брикмилл, хотя теперь только я понял, как ей было тяжело это. Теперь только я понял, в чём была причина депрессивного состояния Госпожи. И она не хотела мне открывать истинную причину этого, чтобы это не помешало мне выполнить свой долг гражданина, специалиста. Она предпочла сурово наказать меня, но не открывать истинной причины своих переживаний. И молча наблюдать за тем, как её покорный раб последовательно и методично затягивает петлю на шее дорогого ей человека. И только моя беспрецедентная настойчивость, фактически отказ повиноваться Госпоже, вынудили её наконец быть со мной откровенной.
И теперь течение моих мыслей приняло совсем иное направление. Я ощутил жгучее желание помочь Госпоже. Я очень хорошо себе представил, чего стоила Госпоже эта откровенность со мной, с человеком, от которого, как от гражданина, а не раба, она меньше всего могла ожидать помощи. И если раньше все мои усилия были направлены на то, чтобы изобличить Ригена и упрятать его туда, где ему и место, то теперь я стал думать о том, как его спасти. Спасти тогда, когда петля на его шее уже была почти затянута. И затянута в основном моими руками. Я задал себе вопрос: в качестве кого я хочу это теперь сделать? В качестве раба Моники? оказать ей очередную рабскую услугу? И, подумав, я понял, что это не так. Вернее не совсем так. Как рабом она и сама могла легко мной воспользоваться, но она не захотела этого делать. Значит ей не нужна была моя просто рабская услуга. И тем более она не была ей нужна, поскольку она бы вошла в противоречие с моим гражданским долгом. А этого Госпожа совсем не хотела. Мне вспомнилась последняя сказанная ею фраза: «Твоя первейшая задача довести это дело до конца».
Но смогла бы она отказаться от помощи близкого человека, который помог бы ей решить эту тяжёлую проблему? И тягостные мои раздумья привели меня к выводу, что такую помощь она могла бы от меня принять. Значит я здесь должен действовать не просто как её раб, бездумно выполняющий всё, что ему прикажет его Госпожа, а как близкий и беззаветно любящий её человек. Но одной любви здесь мало. Я должен был придумать способ, как сделать так, чтобы помочь Ригену выпутаться из мной же самим сплетённым для него сетей. Должен был найти выход из создавшегося положения. Но при этом сам не преступить закона и остаться в ладах со своей совестью гражданина. Ибо я был не только рабом Моники, но и гражданином своей страны. И хотя статус раба для меня давно уже был на первом месте, всё же до сих пор он не приходил в противоречие со статусом гражданина. И я знал, что Госпожа ни в коем случае не допустила бы такого противоречия, хотя его возможность и была зафиксирована в Договоре. Это подтверждалось всем её поведением во время эпопеи с делом Ригена. То есть я должен был проявить себя как профессионал своего дела. Что собственно я и делал до сих пор, работая по делу Ригена.
Таким образом, я для себя определил задачи. Теперь можно было подумать над их решением. И вот здесь проблема казалась мне совершенно неразрешимой. Если бы всё зависело только от меня? Но вместе со мной был Уилкинсон, был весь наш отдел. Как я им буду объяснять свой внезапный поворот. И как он будет воспринят нашим боссом? Я не знал этого. Тем не менее после долгого размышления у меня мелькнула искра надежды. Я вспомнил слова Госпожи о тех, кто желает падения Ригена, о его злейших конкурентах. Мне не нужно было долго думать, чтобы догадаться, кого она имела ввиду. Это была компания братьев Берреллов. Они были извечными соперниками и недругами Ригена и, откровенно говоря, я делал на них значительную ставку в борьбе против него. С младшим из братьев Берреллов Линдоном я был даже неплохо знаком, одно время мы вместе были в одном гольф-клубе. Впечатление у меня о них как о финансистах было благоприятным, да и личные качества мне опасений не внушали. Тем не менее Госпожа сказала мне, что они использовали нечистоплотные методы в борьбе против Ригена. Я не знал этого. И я решил, что первое, чем я должен заняться – выяснить всё, что только возможно о связи Ригена и Берреллов. Времени, правда в обрез, но я решил, что смогу убедить Уилкинсона в необходимости более тщательной проверки имеющихся у нас данных и тем самым выиграть некоторое время. К тому же я вспомнил о тех сведениях, которые должен был представить Грег Фишер. С ними я пока так и не ознакомился по вине Салли – приятельницы Грега. И таким образом некоторый план действий на завтрашний день у меня сложился. Оставался не совсем лёгкий для меня вопрос. Должен ли я посвящать в него Госпожу? И вообще, должен ли я рассказать Госпоже о принятом мною решении? Долгое время я не мог прийти к окончательному выводу по этому вопросу. И лишь под утро я решил, что пока посвящать её ни во что не буду. Конечно же не потому, что я хотел её обмануть. Никогда бы мне это даже в голову не пришло. А лишь потому, что не хотел давать ей несбыточных надежд. К тому же она приказала мне довести это дело до конца. Я и попытаюсь довести его до конца. Но вот до какого именно – это я и сам пока себе плохо представлял.
И лишь в 5 часов утра с тяжёлыми мыслями я отправился спать с тем, чтобы уже через два часа подняться навстречу новым неведомым испытаниям.


Моника Глава 33

Следующее утро выдалось туманным и пасмурным, под стать моим мыслям. Я осторожно вёл свою машину. Ещё до выезда из дому я позвонил Грегу Фишеру и условился встретиться с ним до начала рабочего дня. Я хотел наедине с ним ознакомиться с тем, что ему удалось выяснить насчёт связей Ригена с компанией Гринвуда – дело там наверняка было не в одних счетах. В зависимости от этого я мог хотя бы приблизительно определить план дальнейших действий.
Вскоре в тумане я заметил несколько сутулую фигуру своего товарища, который, зябко поёживаясь, стоял на углу двух улиц. я остановил возле него машину, и он забрался на сиденье рядом со мной.
– Ну что, как Салли, – несколько насмешливо спросил я.
Грег посмотрел на меня с виноватым видом.
– Никогда бы не подумал, что сейчас со мной может такое случиться. Ещё лет десять назад, куда ни шло.
– Ладно, проехали, – бросил я, – с делом выяснил?
– Да, – сказал Грег и открыл свой кейс.
– Подожди, – сказал я.
Я свернул в одну тихую улочку и там припарковал машину. Выключив мотор, повернулся к Грегу:
– Давай.
И следующие полчаса у меня ушли на изучение документов, представленных Грегом. Как я и предполагал, они окончательно затягивали петлю на шее Ригена.
– Что ты обо всём этом думаешь? – спросил я Грега.
– Я конечно не знаю подробности того, что удалось сделать вам, – сказал он, – но то что здесь имеется, я думаю, ставит крест на наших договорах с компанией Ригена.
Я кивнул.
– Я тоже так считаю. Но я сейчас о другом тебя хочу спросить. Как ты думаешь, во что всё это обойдётся нам?
Грег почесал нос.
– Если договора будут расторгнуты, мы конечно много потеряем. Ожидания большие были. Я говорил по этому поводу с Майком, он по заданию босса делал расчёты.
– Да, я знаю прогнозы Майка. Я был первым, кому он их показал. И я тогда уже подумал, что если мы всё это подпишем, наладим дело, а потом что-нибудь помешает, нам нелегко придётся.
Грег внимательно взглянул на меня.
– Ты считаешь, что срыв контрактов ударит прежде всего по нам?
– Думаю, что да. Мы под эти контракты с Ригеном из расчёта на его платежи уже заключаем новые сделки, и дела уже идут. И тогда босс окажется перед серьёзной угрозой. Правда, насколько я знаю, у него есть кое-какие варианты на этот случай, но ты же знаешь, что каждую минуту может всё кардинально измениться. Босс наш кристально честный человек, и он ни в коем случае не хочет поступиться честью и законностью, поэтому он и дал добро на тщательную проверку всего этого дела. И даже сам был её инициатором. Но я убеждён, что он молит бога о том, чтобы мы ничего не нашли. И всё продолжало бы идти так, как шло до сих пор.
– Видимо на это Риген и рассчитывал, – сказал Грег, – он знал, что мы не сможем отказаться от столь выгодных сделок.
– Да, возможно. Но вместе с тем стопроцентной уверенности у него не могло быть. А если для нас разрыв этих договоров грозит лишь значительными неприятностями и трудностями, то для него это полный крах. Да ещё с учётом того, что нам удалось выяснить, ему грозит тюрьма – это сто процентов. А Уилкинсон своё дело знает, дожать сумеет.
– А какие у тебя мысли насчёт возможных последствий для нас? – спросил Грег.
Я в упор посмотрел на него.
– Ну тебе может быть как раз будет польза.
– Это почему же?
– Да потому, что второго такого эпизода, как вчера, у тебя уже не произойдёт, это точно. Салли безработный Грег не понадобится.
Грег вытаращил на меня глаза.
– Безработный?
– Конечно. Ты думаешь, босс предпочтёт терпеть убытки лишь для того, чтобы твоя драгоценная задница находилась на своём привычном месте референта, глаза пялились в вырез Шейлы, а твоё мощное орудие воспроизводства поколений трудилось на ниве Салли? Ты так думаешь?
Грег поперхнулся. С минуту он молчал, ошарашено глядя на меня.
– Послушай, Роберт, – наконец сказал он, – но и твоя Моника в этом случае может оказаться с безработным супругом. А насколько я её знаю, она тоже не привыкла себе отказывать. Что ты на это скажешь?
– Ну, ты за мою Монику не переживай, – успокоил его я, – я-то без работы не останусь. А если и останусь, легко новую найду. А вот тебе это будет нелегко сделать.
Это была правда. Грега и на эту работу взяли с большими сложностями, в своё время мне пришлось похлопотать за него. У него были некоторые специфические проблемы.
Грег часто задышал.
– Но в общем ты прав, – продолжал я, – как бы-то ни было, для меня крах Ригена тоже нежелателен. Как впрочем и для всех нас.
Грег даже и не подозревал о том, насколько я в данный момент искренен. И ещё меньше о том, что главной причиной этого была именно Моника.
Грег с надеждой взглянул на меня.
– И что ты намерен делать? – спросил он, – ведь мы уже не можем не дать хода этому делу. Уилкинсон в курсе всего, да и босс фактически тоже.
– Не можем, – подтвердил я, – и не будем. Но мы можем заставить его пойти несколько по иному пути.
– Каким образом?
– Я намерен привлечь на помощь братьев Берреллов.
– Кого, – изумился Грег, – Берреллов? Ты в своём уме? Да Берреллы первые, кто вцепится Ригену в горло мёртвой хваткой, как только им представится малейшая возможность!
– Да, вцепятся. Но если им бросить другой кусок, пожирнее, они, может быть и подумают, так ли уж им нужно горло Ригена.
И тут я рассказал Грегу о той парадоксальной идее, которая возникла у меня ранним-ранним утром. Я придумал хитроумную комбинацию, основанную на том, чтобы показать Берреллам невыгодность для них же самих с определённого момента падения Ригена. И с этой целью я хотел им от имени нашей компании предложить выгоднейшую сделку, параллельно убедив их в том, что успех её и выгода для всех будет напрямую зависеть от благополучия компании Ригена в этот период.
– Ты уверен, что сможешь их убедить? – изумился Грег.
– Да, я неплохо знаю младшего из них Линдона. И думаю, что у меня найдутся для него достаточно весомые аргументы.
– А когда же ты намерен его убеждать? Ведь времени нет.
– Прямо сейчас, – сказал я и вытащил из кармана мобильный телефон.
– Хэлло, мистер Беррелл, – сказал я, услышав в трубке знакомый голос, – это Карсон.
– Да, я уже жду вас, – сказал младший из братьев Берреллов.
Я сунул мобильник в карман.
– Ты что, уже договорился с ним о встрече, – вновь изумился Грег.
– Но ведь ты же сам сказал, что времени уже нет, – усмехнулся я и включил зажигание. Машина тронулась с места.
Через полчаса мы с Грегом сидели в офисе Линдона Беррелла – высокого тридцатипятилетнего мужчины, уже привыкшего свободно распоряжаться миллионами долларов. И я излагал ему свою идею. Он с интересом слушал, задавал очень конкретные вопросы, свидетельствовавшие о том, что он быстро схватил суть дела.
– Но ведь Ригена такой вариант всё равно не спасёт, – сказал он, – рано или поздно он придёт к той же ситуации. А тогда это не может не отразиться на нас.
– Окончательно конечно не спасёт, – подтвердил я, – но ведь мы не о нём заботимся, а о своих интересах. А в наших интересах, чтобы он не потонул сейчас, дать ему некоторую передышку, отсрочку. А потом… потом его благополучие будет зависеть от него, но это уже его проблемы.
– Логично, – сказал Беррелл. По его реакции я видел, что его увлекла эта идея, и он ею уже проникся.
– Хорошо, – сказал он, – вы заинтересовали меня, Карсон. Через час я буду у брата, мы обсудим с ним эту проблему. Думаю, что он примет правильное решение.
– Ну что ж, – сказал я Грегу, когда мы садились в машину, – можно считать, что дело сделано.
– А Уилкинсон? – спросил Грег, – как ты ему всё это объяснишь?
– Не беспокойся, – сказал я, – я найду и для него аргументы.
Но с Уилкинсоном лёгкого разговора не получилось. В какой-то момент мне даже начало казаться, что всё срывается, он был очень агрессивно настроен. И мне стоило большого труда убедить его в необходимости отсрочки для Ригена.
– Мы обязаны дать ему шанс, – сказал я, – иначе мы не сможем потом сказать, что были абсолютно справедливы.
И в конце концов непреклонный Уилкинсон согласился с моими доводами.
Домой я пришёл уставший как собака. Госпожа ждала меня. Я взглянул на неё и поразился тому, насколько усталым и издёрганным выглядело и её лицо. И понял, чего ей стоили последние несколько дней, а особенно сегодняшний.
– Ну что, – спросила она меня каким-то обречённым голосом, когда я опустился к её ногам.
– Риген получил отсрочку, Госпожа, – ответил я, – и теперь всецело от него зависит, как он использует этот шанс.
И я рассказал ей про все события сегодняшней ночи и дня. И тут случилось то, чего я никак не ожидал. Госпожа упала на стул, и её тело сотрясли рыдания. В растерянности я продолжал стоять на коленях, не зная, что предпринять. Но Госпожа сама протянула ко мне руки и прижала мою голову к своей груди.
– Спасибо тебе, милый, – прошептала она, – спасибо. Я знаю, чего это тебе стоило. И никогда не забуду этого.
Комок подкатил и к моему горлу.


Моника Глава 34

После описанных в предыдущей главе событий прошло три месяца. Придуманная мною комбинация оказалась очень эффективной. Она позволила таким образом направить движение хитроумных экономических рычагов, что в большом выигрыше оказалась не только наша компания, но и действительно компания Берреллов. Уже через месяц на этот раз уже старший Беррелл пригласил меня в свой офис и сделал мне прямое предложение о переходе на работу к ним. С весьма существенным увеличением зарплаты. Я попросил некоторое время на раздумье и использовал его для того в первую очередь, чтобы поставить в известность Госпожу о таком лестном предложении. Я был уверен, что она одобрит такое изменение и прикажет мне согласиться на предложение Берреллов. Но, как оказалось, недостаточно хорошо ещё я знал свою Госпожу. Немного подумав, она сказала:
– Хотя это предложение выглядит весьма заманчиво, тебе не стоит его принимать. Я уверена, что взлёт Берреллов временный и обусловлен в значительной степени теми сделками, которые помог заключить ты. Но… я знаю, что кроется за их успехами, и это проявится очень скоро. С другой стороны твоя компания тебе ближе, у тебя там гораздо больше возможностей для реализации своих способностей, а перспективы её гораздо лучше, чем у Берреллов. Да и рост твоей зарплаты здесь тоже не заставит себя долго ждать. Я не приказываю тебе, куки, не соглашаться на предложение Берреллов, я предлагаю тебе самому хорошо всё обдумать и взвесить. И я думаю, в этом тебе ещё кое-что поможет.
Госпожа вынула из сумочки компакт-диск, отдала его мне и, кивнув на компьютер, вышла из комнаты. Я вставил диск в компьютер и начал изучать. И теперь мне стали ясны запросы Госпожи из поездки по поводу различных экономических сведений. Она, оказывается, проделала огромную аналитическую работу, фактически выстроила карту прогнозов развития крупных финансовых компаний на ближайшие 2-3 года. И вот из этих анализов однозначно вытекали значительные трудности для компании Берреллов уже в самом недалёком будущем. Благодаря мне эти трудности оказались отодвинутыми во времени, но не исчезли совсем.
Итак, теперь у меня не оставалось сомнений в том, что их предложение мне нельзя принимать. И снова я поразился тому, как повела себя Госпожа. Ведь она могла просто приказать мне, не вдаваясь в подробности. Но она предпочла меня убедить. Как всё же тонко она чувствовала специфику этих необычных отношений «Госпожа-раб».
Забегая вперёд, могу сказать, что в скором времени я получил полную возможность убедиться в правоте Госпожи. Почти всё произошло именно так, как она и предсказывала.
Но, конечно, и для Госпожи, и для меня главным возмутителем спокойствия была не судьба компании Берреллов. Наши мысли были заняты Колином Ригеном. Его ситуация продолжала оставаться нелёгкой, хотя теперь у него появились шансы. И в один прекрасный день Госпожа мне сказала:
– Куки, сейчас ты снова останешься один на некоторое время. Я сейчас должна быть с ним.
Я не задавал ей никаких вопросов. Да и не было их у меня. Для меня уже давно стало естественным то, что показалось бы немыслимым подавляющему большинству обычных мужей. И Госпожа знала это и даже не пыталась меня утешать или успокаивать – не было в этом надобности.
Прошло долгих два месяца моего одиночества. Нет, конечно это не было одиночеством в полном смысле слова. Госпожа постоянно держала со мной связь, иногда приезжала домой. Несколько раз я даже был ею строго наказан за некоторые провинности. Но жил я один. И вот наконец настал тот день, когда она вернулась домой. И когда вечером я лежал, простершись на полу у её ног, она сказала мне:
– Всё, что произошло, куки, в последние несколько месяцев, помогло мне, наконец, принять одно решение, которое, признаюсь, долго мне не давалось.
Я вопросительно посмотрел снизу вверх на её лицо. Она улыбалась мне той хорошо знакомой улыбкой, которую я так любил.
– Ты ведь принадлежишь мне полностью, без всяких ограничений, – сказала она, – не так ли?
– Да, Госпожа, – ответил я.
– Тогда ты должен на своём теле носить знак этой принадлежности.
Тут я понял, о чём она говорит. Конечно же клеймо. Клеймо раба, навечно закрепляющее его статус как вещи Госпожи. Но почему вопрос об этом встал только сейчас, а не раньше? И почему именно сейчас? На это я не находил ответа. Но Госпожа словно прочитала мои мысли.
– Я долго не могла на это решиться, – сказала она, – хотя, конечно же, очень хотела это сделать. Но меня многое останавливало. И главным было вот что. Мы с тобой подписали Договор. Это жёсткий Договор, не оставляющий тебе ни малейших шансов на освобождение из моего рабства. И мы сделали ряд реальных шагов, обеспечивающих выполнение этого Договора. И теперь у тебя действительно нет никаких шансов…, – тут Госпожа сделала паузу, – кроме одного.
Я вновь вопросительно взглянул на Госпожу.
– Если я сама захочу отпустить тебя, – закончила она, – если я не захочу больше быть твоей Госпожой.
Мне как-то и в голову не приходило, что Госпожа может сама отказаться от меня как от раба. А в то же время, почему и нет. Наш Договор не запрещает ей это.
– Так вот, – продолжала Госпожа, – именно это и мешало мне заклеймить тебя, сделать окончательно и бесповоротно своей собственностью. Поймёшь ты или нет, но, поставив клеймо тебе, я в каком-то смысле заклеймила бы и себя. Я не только бы тебя привязала навечно к статусу моего раба, но и себя к статусу твоей Госпожи. А к этому… – она снова запнулась, – а к этому я в полной мере не была готова. Я не была уверена в том, что когда-нибудь не настанет момент, когда мне больше не захочется иметь тебя своим рабом. А ставить пожизненное клеймо близкому мне человеку в этом случае я не могла.
Наши взгляды, один сверху, другой снизу встретились и впились друг в друга. Мне показалось, что в глазах Госпожи блеснул слеза.
– И поэтому, – продолжала она, – я оставила за собой эту лазейку – отсутствие у тебя клейма. Правда я могла бы поставить временное клеймо, оно сошло бы через какое-то время, а при необходимости его можно было бы возобновить. Но я не хотела этого делать. Мне казалось, что если я поставлю тебе временное клеймо, то тем самым дам тебе понять, что и рабство твоё тоже временное. И я решила, что уж лучше пока совсем никакого.
Я хорошо понял это решение Госпожи – временное клеймо меня действительно ввергло бы в недоумение.
– И только теперь, – сказала Госпожа, – я осознала, что могу пойти на постановку тебе настоящего вечного клейма. Почему только сейчас? Последние несколько месяцев многое перевернули в моей душе. Я посмотрела другими глазами на тебя, да и на себя тоже, поняла многое такое, в чём не могла раньше до конца разобраться. И ещё… эти два месяца, что я провела с ним… то, что произошло там, окончательно меня убедило в том, что теперь я могу быть уверенной в себе.
Лишь несколько лет спустя Госпожа рассказала мне о том, что всё же произошло в эти два месяца. Но рассказывать об этом сложно и долго, и место этому уже на страницах другой повести. Важно было то, что этот тесный контакт с Ригеном, как ни странно, убедил её в неизбежности окончательной и бесповоротной связи со мной.
– Ты всё понял, куки? – спросила Госпожа.
– Да, Госпожа, – ответил я.
– Ты рад такому моему решению?
– Да, Госпожа, – ответил я.
– Помнишь, мы с тобой ездили на Сименс-стрит, ты меня там ждал на улице?
– Да, Госпожа, – ответил я. Конечно же я это помнил. И, откровенно говоря, был уверен, что именно там Госпожа и встречалась с Ригеном. Но Госпожа снова словно прочитала мои мысли.
– Ты думаешь, я там с ним встречалась? – рассмеялась она, – нет, дорогой, в этом случае я тебя бы не взяла туда. Там живёт совсем другой человек. Очень интересный человек. Его зовут… Бриджит… да, это женщина. Она когда-то была одной из самых ярких Домин, я знала её ещё до знакомства с тобой. У неё было множество рабов, но сейчас она удалилась на покой, хотя она ещё далеко не старая – ей лишь немного за сорок. И у неё остался один единственный раб, преданный ей как пёс. Так вот я как-то встретилась с ней случайно на улице, мы разговорились. От неё мне не было смысла скрывать наши с тобой отношения. И разговор зашёл про клеймо. Я поделилась с ней своими сомнениями. Она вдруг и говорит:
– А знаешь, что дорогая, приходи ко мне завтра вечером. Я покажу тебе в подробностях, как ставится клеймо. И научу тебя этой премудрости. Ты ведь только говоришь о клейме, а на деле вряд ли умеешь его ставить.
Я вынуждена была признать, что она права. Она ещё предложила мне тебя привести к ней, хотела она на тебя посмотреть. Но я тебя пока не хотела посвящать в эти вещи, поэтому оставила тебя на улице. Она на тебя в бинокль смотрела, а ты её не видел. Хорошее ты на неё впечатление произвёл. Но сейчас не о том. Она при мне поставила клеймо – выжженное тавро на ягодицу своему рабу, в нём и в себе она-то уж была уверена. И подробно всё прокомментировала и рассказала. Рот у раба был крепко-накрепко заткнут, чтобы он не мешал своими воплями. А ещё через несколько месяцев я снова пришла к ней и под её наблюдением уже сама поставила её рабу такое же тавро на другую ягодицу. Она осталась довольна моей работой, объяснила мне, что нужно делать потом. И вот теперь…
Госпожа внимательно посмотрела на меня, затем тронула ногой мою щёку.
– Разожги камин, куки.
Сердце моё захолонуло.


Моника Глава 35

С бешено колотящимся сердцем я встал и разжёг камин. Пламя разгорелось. Госпожа сидела в кресле и внимательно наблюдала за мной. Я взглянул на неё – в её широко раскрытых глазах плясали отблески пламени. Мне показалось, что это не отблески того пламени, что в камине, а языки огня, пылающего внутри неё.
– Принеси скамью, – приказала она.
Я повиновался и принёс деревянную скамью, обычно используемую для наказаний.
– Ложись.
Уже полностью обнажённый я с трепетом лёг лицом вниз на эту скамью, на которой мне довелось перетерпеть столько боли. Но я лишь смутно догадывался о том, что вся та боль ни в какое сравнение не идёт с той, которую мне предстояло вскоре испытать.
– Вытяни руки вперёд, – приказала Госпожа. Я повиновался, и Госпожа крепко скрутила мне кисти сыромятным ремнём и туго-натуго привязала к скамье. Затем она так же крепко связала и привязала к скамье мои ноги в лодыжках и коленях. После этого она взяла широкий ремень и притянула им к скамье мою шею. Теперь я не только не мог встать со скамьи, не мог даже пошевелиться.
Госпожа отошла куда-то в сторону и через минуту вернулась ко мне. Я со страхом смотрел на неё. В руке она держала металлический брусок на длинной деревянной рукоятке. Она поднесла этот брусок к моим глазам, и я увидел на его круглом торце рисунок. В середине был вензель Госпожи, а по ободку шла надпись «MONIQUE GODDESS», но только как бы в зеркальном её отражении.
– Ну что, – спросила Госпожа, – хорошо видишь?
– Д-да, Госпожа, – заикаясь от ужаса, пробормотал я.
– Смотри внимательнее. Этот рисунок теперь останется на твоём теле на всю твою жизнь. Всю оставшуюся жизнь ты будешь носить мой знак. Ты хорошо это понял, куки?
– Да, Госпожа.
– А теперь скажи мне. Ты хочешь этого? Ты хочешь всю жизнь носить на своём теле мой знак, знак того, что ты навечно принадлежишь мне?
Несмотря на весь мой страх, у меня не было ни грана сомнения. Конечно же я не просто даже хотел этого. Всё моё естество уже давно безотчётно требовало этой точки, окончательно и бесповоротно закрепляющей моё положение. И вот теперь настал наконец этот момент.
– Да, Госпожа, – с надрывом в голосе ответил я, – я очень хочу этого. Я давно уже этого хотел, только…
– Только что?
– Только не решался сказать Вам. Я думал, быть может, Вы этого не хотите.
– Да, отчасти ты был прав, сейчас ты уже знаешь об этом. Ну что же, куки, я не сомневаюсь в твоей правдивости. И я рада этому. Поэтому я сейчас делаю вот что.
И она положила этот брусок в горящий камин, оставив снаружи деревянную рукоятку. Скамейка стояла так, что я мог хорошо видеть камин, и с трепетом следил за действиями Госпожи.
– По правде говоря, – сказала Госпожа, – у меня была мысль жестоко выпороть тебя, пока клеймо раскалится. Но потом я передумала. Ведь это преступников перед клеймением пороли кнутом. А я собираюсь клеймить тебя не как преступника, а как свою собственность. Как клеймят домашний скот. И… – тут Госпожа сделала паузу, – это большая честь для тебя, куки. Без преувеличений могу сказать, ты заслужил это. До недавних пор я не могла на это решиться. Но теперь я знаю, что могу это сделать, и это главным образом твоя заслуга. Ты можешь гордиться этим, мой верный раб.
Я внимал словам Госпожи, и моё сердце действительно переполняла гордость. Я заслужил в глазах Госпожи право остаться навечно её рабом. И эта гордость побеждала страх перед ожидающей меня невыносимой болью. Я взглянул в камин. Торец бруска с рисунком, которому суждено было навечно запечатлеться на моём теле, стал ярко-красным.
– Ну что ж, – медленно сказала Госпожа, – пожалуй, пора начинать.
Она подошла ко мне.
– Открой рот, куки.
Я широко открыл свой рот, и она вложила в него что-то вроде смятого резинового мячика с присоединённым к нему насосом. Резиновой грушей она накачала этот мячик воздухом, и он раздулся у меня во рту, полностью заполнив его и до боли растянув челюсти.
– Я не хочу, чтобы твоё тело, страшащееся боли, помешало твоей душе, стоящей выше неё, – сказала Госпожа.
Она заткнула раздувшийся мячик затычкой. Затем плотно заклеила мне рот скотчем. После этого ещё завязала плотным шарфом. Теперь я был полностью обездвижен и обеззвучен. Но всё во мне дрожало и пульсировало в ожидании неотвратимого теперь тяжелейшего испытания.
Госпожа взяла из огня брусок и подошла ко мне. Даже на расстоянии он обдавал меня своим жаром. Я напрягся. И тут Госпожа прижала раскалённый торец к верхней части моей голой правой ягодицы.
Пронзившая меня адская боль превзошла все мои ожидания. Искры заплясали перед моими глазами, я издал протяжный дикий рёв, которого не услышал. Я был готов на что угодно, только бы эта неописуемая, невероятная боль прекратилась. Но она не прекращалась. Наоборот, Госпожа плотнее прижала брусок к моему телу. Сквозь боль я явственно услышал запах палёного мяса – моего мяса. Моё тело тщетно рвалось из крепких пут, притягивающих его к скамье. Сколько Госпожа держала брусок прижатым к моему телу – я не знал. Мне показалось, целую вечность.
– Ну вот, пожалуй достаточно, – донёсся откуда-то издалека до меня голос Госпожи. Дикая боль мешала мне понимать происходящее, но смутно я ощущал, что теперь Госпожа занимается лечением ожога, нанесённого её рукой. Она смазывала какими-то мазями, накладывала повязки.
Когда Госпожа наконец освободила меня, и я с трудом поднялся со скамьи, на моей ягодице красовалась наложенная на неё умелой рукой повязка, закреплённая пластырями.
– Увидеть своё украшение ты сможешь позже, – сказала Госпожа, – некоторое время мне придётся тебя лечить, делать перевязки.
Итак, свершилось. Теперь на мне пожизненное клеймо раба моей Госпожи. Я упал к её ногам, слёзно моля о разрешении поцеловать их. Госпожа позволила, и я покрыл её ноги страстными поцелуями.

Итак, подошло время заканчивать эту повесть. Наш дальнейший путь полностью определился, и мы оба хорошо знали, что иного пути для нас уже не существует. Что ждёт нас обоих на этом трудном пути? Будущее покажет.

К О Н Е Ц.
Kristi
Цитата(Король @ 7.3.2013, 1:30) *
Здравствуйте,госпожа Kristi! Продолжаю рассказ,пока до этого места , пришел к выводу,что это все же перевод с иностранного рассказа..

Роман выше всяких похвал, производит сильное впечатление.
Эпизод с пожилой госпожой напоминает Пьедестал, а переживание
героев дилема из Венеры в мехах, правда с другим финалом Северина.
Эмоциональность и драматизм отношений на очень высоком уровне.
Пожалуй это одно из лучших произведений темы лс-отношений.
Русская версия IP.Board © 2001-2024 IPS, Inc.