IPB

Добро пожаловать ( Вход | Регистрация )

 
Добавить ответ в эту темуОткрыть тему
> Цатьнадцать эпизодов из жизни майора Польских
Этанол
сообщение 6.7.2014, 7:27
Сообщение #1


Новичок
Иконка группы


Сообщений: 2
Регистрация: 1.7.2014




ЦАТЬНАДЦАТЬ ЭПИЗОДОВ ИЗ ЖИЗНИ МАЙОРА ПОЛЬСКИХ
С. Этанол

Эпизод четырнадцатый-прим, в котором майор Польских спасает жизнь человека. Также читателю дана здесь возможность понять, с чем он может столкнуться в нижеследующем повествовании, и отказаться от прочтения оного.

Эта... б... блондинка... она выскочила прямо под колеса! Дорога, блин, и так скользкая! Отбросило ее в кювет, кенгурятником под коленки. Каждый сознательный гражданин в такой ситуации (мокрый снег, пятый час утра, узкая лесная дорога), поддаст газу и свалит по-быстрому. Но не я. В армии меня учили грамотно заметать следы. Я оставил свою тачку, и спустился вниз, с фонарем. Под откосом - разбитая красная "мазда", с дороги ее не видно, и пострадавшая блондинка. Живая. Но ненадолго: штанины белых брючек в крови, и кровь идет толчками. Пониже правого колена - осколок кости, наружу торчит. Каждый вменяемый человек теперь спокойно продолжил бы свой путь, предоставив природе довершить начатое глупой девчонкой. Но не я. Я - Офицер и Джентльмен, путь Чести ведет меня... короче, ведет. Вот вы, умники, знаете, что при артериальном кровотечении жгут накладывают выше колена - на ногу, либо выше локтя - на руку? Даже если вы это знаете, не вздумайте клеветать на нашу армию, там обучают медицинской помощи даже более тупых идиотов, чем вы. Меня вот обучили. А после наложения жгутов я завернул блондинку в одеяло, и уложил в багажное отделение. Не в салон же - все равно сколько-то крови протечет.
Не сомневаюсь, теперь вы ждете рассказа о том, как храбрый отставной офицер доставил пострадавшую в приемный покой, дежурный врач вызвал ментов, далее – тест на алкоголь, суд, лишение прав... Офицер, конечно же, храбр, но не глуп. Номера на разбитой машине столичные. Жестокий каприз непостижимого Гламура - покровителя блондинок, а может быть, сбой в навигаторе, привели бедняжку на эту дорогу в несчастливое для нее время. Я заглянул в салон. Сумочка под передним сидением, там же - мягкая маленькая шубка, в бардачке - документы на машину и походная косметичка. Сумочку берем с собой, шубку, пожалуй, тоже. Да вот, телефон. Отключить его, и в сумку, скину по дороге. А навигатор… да не было у нее никакого навигатора. До деревни Варежки более сотни верст. Надо поторопиться, чтобы доставить спасенную принцессу в свой замок до летального исхода. Я и тороплюсь, но осторожно, - дорога действительно скользкая, а в кювет улетают не только блондинки.
В Варежках - фамильный замок Польских. Забыл, кстати, представиться, - майор Польских, Андрей Александрович, ПВО. ПВО - это род войск, воздушный щит Родины, если кто не знает. Майор в отставке, если кто не догнал. И замок - вовсе не фигура речи, только так его в Варежках и называют. Трехметровый забор желтого кирпича, аккуратный особнячок под красной кровлей, действительно похож на гнездо феодала. Отец построил его еще в те времена, когда был владельцем всего полудюжины сельских магазинчиков. Замок оставался любимой папиной игрушкой до смерти матери. Обычно подобные строения группируются в охраняемых коттеджных поселках, а здесь - просто в деревне, на холме, зато участок в четверть гектара, и благодаря замку в Варежках сохранилось электроснабжение, (для местных жителей – бесплатное), в саму деревню ведет узкая асфальтированная дорога, и трижды в неделю по ней приезжает автолавка. Так что отца здесь помнят, и даже любят. Меня тоже, надеюсь. Я ведь здесь вырос.
Мой внедорожник въезжает в гараж, ворота за ним медленно ползут вниз. По крутой лестнице я несу вниз, в подвал, свою нежданную добычу. Краем глаза вижу, как сверкают из-под кровати зеленые глаза Миледи, и про себя улыбаюсь: наверняка только что она спряталась там, спрыгнув с кровати, где ей не разрешено было находиться.
Вот блонди уже на столе - на обеденном, за неимением хирургического, - глаза ее закатились, бормочет что-то невнятное... Та-ак для начала немного морфия... Бормотание стихло, лицо разгладилось... Оказывается, у нее приятное лицо, вовсе не вульгарное, даже где-то интеллигентное, вот только губешки разбиты…. Подумал, и вкатил следом амбициллина. Теперь срезаем штанишки... Н-да, будь на моем месте грамотный хирург, наверное, он собрал бы это костяное крошево обратно, как было... а может, и не собрал бы. Но поскольку из врачей здесь только я... Что же, некоторый опыт практической хирургии и у меня имеется. Быстро, но без суеты, готовлю все необходимое. Разметка по линиям разрезов... вроде ровненько... скальпель короткий, срезаем кожу, скальпель длинный, мягкие ткани. Теперь бедренная кость... здесь как раз торопиться нельзя... Срез поливаем спиртом, благо, этого добра у нас... Помнится, в полевых условиях военврач Терехин минут двадцать штопал кетгутом артерии и вены, потом сшивал кожные лоскуты, формируя культю. Я тогда ему скальпели подавал, ну, и спирт с огурцом, как без этого. Да и культя у него тогда получилась так се, в госпитале потом переделывали. Хорошо, что прогресс иногда касается и медицины. Хирургический клей штопает и сшивает быстрее и даже безопаснее. Пока клей полимеризуется, повторяем операцию на второй ножке... Вот так... полчаса - на обе! Осталось снять жгуты и осмотреть результат... У меня есть все основания для гордости – культяшки получились ровные и аккуратные, лишь чуть повыше отсутствующих теперь коленок, хоть на выставку. Напряжение от схватки со смертью постепенно отступает, сменяясь напряжением иного рода. Сигарета отправляется на пол. Осторожно тяну за длинную тяжелую цепь, один конец которой обмотан вокруг опорной колонны кровати, другой же скрывается под нею.
Может быть, вы решили, что Миледи - прозвище моей кошки? Вздор! Нашу кошку зовут Тупка.

Эпизод первый, самый короткий, в котором кадет Польских покидает семью.

- В военное?!
Мама по-детски прикрывает рот ладошкой, будто надеется, что слова можно вернуть обратно, и они окажутся неправдой, или странной шуткой, розыгрышем. Я вижу ее глазами - малорослый нескладный подросток, рыжий и лопоухий, единственный ребенок в семье, "книжный мальчик". И военное училище. Невозможно. Отец с виду спокоен.
- Оленька, это - его решение.
Я был уверен, что отец меня поддержит. Свобода воли для него - как религия, даже когда это волеизъявление сопливого дошколенка. Странно, что при таком либеральном подходе к воспитанию я вырос не капризным и не избалованным. Наверное, помогла улица. Почему военное? Сразу так и не скажешь. Возможно, потому, что отец - бухгалтер в нашем совхозе. «Бабская работа" - сказал однажды кто-то из школьных "авторитетов". Пришлось бить в рыло. С тех пор у меня нос приплюснутый, как у боксера. А еще, может быть, потому, что в последние пару лет, где-то с двенадцати, я заметил, что мешаю родителям. Конечно же, это был обычный подростковый бред. Родители очень любили друг друга, а мне казалось, что я в семье - третий лишний, и если им доказать, тогда они поймут... что они поймут, не понимал я и сам, не понимал я, и что мне следует доказывать, но доказать непременно надо.

Эпизод второй, в котором старший лейтенант Польских едва не женился.

- Тереха, дай спирта канистру!
Старший лейтенант медицинской службы Терехин щурится на меня через очки:
- Ты чего такой счастливый?
- Женюсь!
Доброе лицо Терехина расплывается в улыбке. Если бы существовал конкурс "Распиздяй Российской армии", конечно же, Юрка Терехин стал бы его лауреатом. Ему запросто сходила с рук вечная небритость, легкая поддатость, и регулярные косяки. Вовсе не из-за "волосатой лапы". Просто он - Самый Обаятельный Придурок из всех, кого я знаю. Суровый генерал Неделько на последнем строевом смотре лишь открыл рот, чтобы разъебать несуразного старлея, но тут посмотрел в его улыбчивое лицо... на погоны с красным просветом... вздохнул глубоко, и пошел вдоль строя дальше, укоризненно покачивая папахой. Смотр, однако, прошел с оценкой "хорошо".
- На Светлане?
- Ну, на ком же еще?
- Ну, так может, по этому поводу...?
- А почему бы и нне?!
- Танюша! Танечка, накрой стол, будь добра!
Медсестричка изображает сначала недовольство, но, увидев наши лица, добреет, достает из холодильника колбаску, огурчики, колбу разведенного спирта. Терехин расставляет мензурки, разливает на троих, и начинает произносить тост. Длинный. Заковыристый. Сбивается, мы все смеемся, и выпиваем.
- Тереха, я скоро папой стану!!!
И тут Терехин вдруг теряет улыбку.
- Танечка, выйди, покури.
Таня взмахнула бровями, как же так...
- Сержант Черномазова!
В первый раз я услышал от Терехина командирский голос! Таня, наверное, тоже. За дверь санчасти она выбегает ускоренным строевым шагом. Терехин снимает очки, и начинает протирать их стерильной салфеткой.
- Андрюха, въеби мне в рыло.
Я немного охуеваю.
- Терех, ты чего?
Он моргает на меня близорукими глазами.
- Авансом, блин. В общем, дела такие... Ты у меня каждый год медосмотр проходишь? Так вот, твои спермики уже четыре года как дохлые... совсем. Ты не станешь папой, Андрюха!
До меня медленно доходит.
- А как же...
- А вот так! Ты думал, что эта функция отключается по дефолту? Вообще говоря, потенция могла и подрасти!
Я молчу ошарашенно.
- Тут, Андрюха, дело такое... Излучение активных локаторов - оно ведь на разных волнах... кому я это объясняю, блин... в общем, одна волна убьет тебя за минуту, а с тобой... вот так... и хрен тебя знает, где ты подставился!
- А почему ты только сейчас?
- Я думал, восстановится, чего зря волну гнать... Но Светлана тебя обманула. Это точно.
Не могу сказать, что сильно расстроился. И Терехин, в общем-то, кругом прав. Промолчи он сейчас, и я жил бы с обманщицей. Сказал бы раньше... а смысл?
- Ну, что ж, может по этому поводу...?
- А почему бы и нне? - грустно ухмыляется Терехин.
И мы выпили. Вернули Танечку, и выпили еще. Танечка, бабьим сердцем почуяв, что гудеж уже не от радости, смотрит искательно, и как-то виновато, а на прощание вдруг прилипает ко мне мягкими теплыми губами, на пару секунд всего... но мне вдруг становится легко и спокойно.

Эпизод третий. Сорокалетний капитан.

Не совсем сорокалетний. Тридцать семь мне в тот год стукнуло, но, по всему, и в сорок я остался бы капитаном. Кто не служил, представляет военную службу как чередование долбоебизма, строевой подготовки, и долбоебизма. Не буду спорить, на службе есть все. А будни офицера ПВО выглядят так: сутки дежурства, двое гуляй. На дежурстве - четыре часа следишь за небом, восемь отдыхаешь. Никто не мешает книжонку почитать, или в настольный теннис перекинуться. А в свободное от дежурства время - кто по спиртовскому, кто по бабам, из неженатых, конечно. У меня получалось чередовать эти дела в свое удовольствие. А под синькой иной раз жалел, что отшил тогда Светку. Она при встрече со мной не здоровается, ходит важная, толстая, под руку с таким же упитанным мужем, бизнесменом невеликого полета, иной раз при них мальчишка, что едва не стал моим сыном, десять лет ему уже, и малышка, лет пяти - шести.
Отпуск у меня сорок пять суток. Обязательно ездил к родителям. С каждым годом они становились мне ближе и понятней. Сначала с иронией, а потом с удивлением следил за отцовским предпринимательством. Сельский магазин, через год - три, автолавки, сеть магазинов, собственная компания "Добрый Мир". Ни разу отец не предложил мне оставить службу и перейти к нему под крыло. В этом он проявляет свое уважение к сделанному мной выбору. Я ни разу не "одалживал" у него денег. Это моя сторона уважения.
А три года назад умерла мама. Я и не подозревал, что она больна, ведь не жаловалась ни разу, хотя знал, что принимает какие-то таблетки. Так ведь все медики, и фельдшера сельских амбулаторий в том числе, всегда что-нибудь принимают, хотя обычно все-таки спирт. В тот год я взял путевку в "Янтарь", и честно жарился под южным солнцем целую неделю. Потом сбежал. В Варежки. В опустевшем замке мне было уютней, чем в комфортабельном двухместном номере на берегу теплого моря. Я привел в порядок участок, до блеска вылизал дом. Хотел было устроить во дворе "газон", как в английском парке. Потом присмотрелся к буйству разнородных сорняков, ко всем этим ромашкам, чертополохам, прочим лопухам, и оставил как есть.
Несколько раз приезжал отец. Ходили мы со спиннингом на окунька и щуку, на нашу речку, Старую, что протекает в сотне шагов от нашего дома, один раз, уже осенью, - с дробовиками, на утку. Парились в бане, разговаривали о разных разностях, как в детстве, но под стакашку. И было мне хорошо.
Папаня жил теперь в областном городе Бежине, что в двух сотнях верст от Варежек и Старова. "Олигарх" областного масштаба, понятное дело. Но деревенский замок он не продавал. Я бы тоже не продал.
По возвращении в часть я получил устный выговор за то, что путевку просрал, и больше никаких путевок я не брал, чем всех порадовал.
Капитан Терехин со старшим сержантом Терехиной, в девичестве Черномазовой, отбыли в госпиталь военного округа для дальнейшего прохождения воинской службы. На место Терехина прибыл молодой лейтенант, нормальный, в общем-то, парень. Однако жизнь без Терехина стала скучнее.
Ну, так вот, стучится как-то в мою комнату нарочный сержант из штаба части:
- Товарищ капитан, Вас подполковник Гуськов зайти просит!
"Просит", ну надо же! Что-то ты, сержант, напутал, однако. И каков Гусь - по мобиле ему не позвонить, проще бойца заслать!
- Вольно, сержант. Доложите, буду в течение тридцати минут.
- Ага. Если успею! Мне еще четверых оповестить!
Сержант убегает… ну, то есть, вразвалочку так убегает, не пристало ему бегом бегать, по сроку службы, а я завершаю бритье. Из зеркала на меня смотрит мужик. Рыжий, желтоглазый и кривоносый. Бритый под машинку, с залысинами. Впрочем, смягчаюсь я, моложавый, поджарый, и оч-чень коренастый, особенно в "корне". Я подмигнул мужику из зазеркалья, быстро оделся, и отправился с визитом к штабному начальству.
Гуськов, заместитель командира полка по воспитательной работе, входил в один из последних выпусков Львовского военно-политического. Мой одногодок, но никогда не был на короткой ноге ни со мной, ни, насколько мне известно, с кем еще из офицеров полка. Образец, понимаешь, уставного служаки, да все они, из Львовского, такие, их там, наверное, клонированием размножали. От офицерского общежития до расположения части - четверть часа неторопливым шагом, и я не отказываю себе в удовольствии шагать неторопливо.
Гуськов действительно "пригласил" меня, а не вызвал. Непривычно приветливый, усадил в кресла, поднес коньяку полстакана. В общем, к тому, что наш разговор будет не просто неприятным, я оказался готов.
- Андрей Александрович, - проникновенный, сочувственный взгляд, - Вы ведь знаете, что в вооруженных силах идет реформа?
Еще бы я не знал, все уши прожужжали. Крайне полезный проект. И правда, зачем Родине кормить миллион дармоедов в военной форме, если они все равно не справляются с возложенными на них задачами? Проще оставить из них полмиллиона. Из высвободившихся средств половина уйдет на уплату ясака дружественным горским племенам, другая же половина традиционно будет распилена одним вороватым "медведем". Если же, как обычно, внезапно, - война, тогда, конечно же, Запад нам поможет. Прекрасная доктрина для мировой державы регионального уровня.
- С повышением в звании, с правом ношения военной формы. И, разумеется, с выплатой единовременного денежного довольствия в размере трех месячных окладов!
Ну, отчего же так не увольняться? Да и кого еще увольнять, как не меня? Ведь не старшего же лейтенанта Ясечкина, у которого ребенок трех лет, и жена беременна?
- Ну, полно Вам, Борис Афанасьевич. Давайте, что там подписать надо.
Повеселевший Гуськов извлекает из стола тощий пластиковый файлик с бумагами.
- Вот здесь... здесь... и здесь... расшифровка подписи... Поздравляю, Андрей Александрович, с началом новой, гражданской жизни!
В приемной Гуськовского кабинета я наблюдаю небольшую очередь. Первый в очереди - старший лейтенант Ясечкин.
Вот так внезапно закончилась моя военная карьера. Краткая напутственная речь на плацу, бурные проводы в офицерской столовой, и группа офицеров покидает часть. Уже на следующий день я отправляюсь в Бежин.

Эпизод четвертый. Директор Польских.

- Ты, сын, не думал, чем дальше заниматься будешь?
Крахмальная скатерть, кофе с доброй капелькой коньяка... слегка гудит голова после вчерашнего... и позавчерашнего... Возвращение блудного сына отмечается уже вторую неделю. Конечно, пап, я об этом не думал.
- В ЧОП какой-нибудь устроюсь... Чего еще делать-то?
- Оно конечно, все профессии важны, даже добро чужое охранять. А не хочешь попробовать директором? В Старовский, к примеру, филиал?
- Ну, какой из меня директор...
- Ты что же, думаешь, там знание высшей математики требуется?
- Ну, с математикой-то у меня как раз неплохо...
- Ну, вот и ладушки. Сейчас там директором Светлицкая, Александра Казимировна... Она у меня в плане на повышение, но ты ей про это не говори, сам хочу осюрпризить... Поработаешь с ней месяц - другой, поднатаскаешься. Дело-то нехитрое. Вот и поезжай, как соберешься. И дом заодно обживешь, тебе же там нравится? Да, и еще... «нива», конечно, хорошая машина, но в имидж директора "Доброго Мира" не вписывается... Отгони ее в гараж, и выбери что-нибудь на замену, Митрохин поможет.
Отец говорит так, будто я уже согласился. Мне немного жаль менять свою, родную, в кредит купленную машинку на неведому зверушку, однако с бездельем действительно пора завязывать. С помощью завгара Митрохина выбрал я себе серебристый внедорожник, подходящий моему новому статусу, и отбыл в город детства следующим же утром.
Под офис Старовского филиала занята обычная однокомнатная квартира первого этажа на тихой улице Челюскинцев. Все правильно, роскошные офисы на проспекте Ленина должны радовать взор состоятельного клиента, наш же предназначен пытливому взгляду налогового инспектора.
Светлицкая... Да, это оказалась именно та Светлицкая, неизменная героиня моих отроческих снов и безумно жестоких фантазий... Сандра Светлицкая, королева средней школы, учившаяся когда-то на два класса старше меня. Как раз настолько, чтобы не обращать внимания на недозрелого малолетка. Прекрасная женщина смотрит на меня немного сверху (неудивительно, при моем росте метр семьдесят). Черные волосы «ежиком», изумрудные глаза, блестящие губы, в точеном личике явственно виден добрый десяток поколений благородных шляхетских предков, а уж грудь... Вся эта прелесть упакована в черный деловой костюмчик, и целую секунду я просто наслаждаюсь зрелищем. Светлицкая улыбается удивительно приветливо, учитывая, что я прибыл ей на замену, а о своих перспективах на повышение она, предположительно, не знает.
- Здравствуйте, Андрей Александрович! Меня Вы, похоже, узнали. Я несколько смешался. Неужели вправду вспомнила? Позвольте представить, (о да, в бухгалтерии ведь есть и вторая женщина!), Алина Ярославна Булочка, Ваш бухгалтер.
Молодая, невысокая, полная, медно-рыжая. Конопушки на вздернутом носике, круглые очки... Она смотрит на меня сердито, я понимаю - спустили варяга, папина сынка. Не могу сдержать улыбку, - удивительно подходит ей фамилия Булочка.
- Желаете ознакомиться с документацией по филиалу?, - продолжает меж тем Светлицкая.
- Ну, не то, чтобы очень... Девочки, давайте сегодня просто познакомимся!
Из принесенных пакетов я извлекаю ирландский виски и греческий коньяк, шведскую водку, итальянскую граппу, разнообразные закуски и запивки. Короткая суета вокруг стола, закуски приобретают аппетитный вид на расставленных тарелках, определяемся, кто что пьет (я - водку, девчонки - коньяк, на прочее желающих нет - но я и предполагал, что пригодится не все из закупленного), пьем за встречу. Импровизированное застолье набирает обороты. Мне кажется, нет лучшего способа узнать человека, чем за общим столом с выпивкой. Беседа наша приятна и необязательна. Оказывается, Алина тоже училась в нашей школе, только на два класса младше меня, и обижена, что я не узнал ее сразу, хотя, конечно, ведь тогда ее фамилия была Медовик... Блин, не могу, Алина Медовик-Булочка, это слишком, я все-таки заржал, эти кондитерские фамилии... Булочка на секунду в раздумье - не обидеться ли? Потом машет пухлой ручкой, и тоже смеется. Я уверяю, что, конечно же, сразу узнал ее, (не знаю, насколько убедительно получилось). Светлицкая вдруг оказывается у меня на коленях, аккуратно исследует попкой доступную ей площадь. Исчезает куда-то Булочка... В директорском кабинете, что занимает бывшую квартирную кухню, оказывается, есть приличный по ширине кожаный диван. Стараюсь не торопиться, все мои женщины упрекали меня в грубости. Получается не очень, ну, разве что не порвал на ней ничего из одежды...
Те, кто верит, что исполнение мечты приносит лишь разочарование, попросту идиоты. Счастье оно приносит, пусть и недолгое, но где вы видели продолжительное счастье? Голая Сандра на коричневой тисненой коже - зрелище просто невыносимое для моих глаз, и я снова прилипаю к ее длинному телу, поглаживаю отзывчивые на ласку груди, вновь проникаю во влажную щелку, и с удовольствием отдаюсь неторопливому в этот раз ритму. Потом курим, пьем мартини из граненых "маленковских" стаканов. За окном понемногу темнеет.
- Мне домой пора, - говорит Светлицкая.
- Можно тебя проводить?
Она отрицательно качает головой.
- Андрей, пусть это останется... только на работе.
В первую очередь я испытал острое разочарование. Потом разозлился на себя - мало тебе, жлобяра, того, что женщина может дать, тебе в ее жизнь влезть надо. А вот перебьешься, мажор недоделанный! В четыре руки мы убираем остатки пиршества в холодильник, Сандра по-быстрому моет посуду. Не сдержавшись, глажу выпуклые ягодицы. Сандра наклоняет голову. Я понимаю намек - не время. К черту! Мы пока еще "на работе". Без подготовки втыкаю напрягшийся член по назначению, и быстрыми толчками продолжаю начатое. Неожиданно Александра заводится, ритмичные "ай...ай...ай" сменяются негромким протяжным "а-а-а-а-а-а-х". Секунду спустя я и сам кончаю, на прощание шлепаю по откляченной попке, и заныриваю в душ. Сандра недолго гремит посудой, потом бесцеремонно изгоняет меня из ванной.
Я одеваюсь, и выхожу в густеющую синеву августовского вечера. На душе у меня светло и печально. Похоже, сегодня из нее ушел последний Дед Мороз. Где-то там, про себя, я, наверное, думал, что вот выебу Сандру Светлицкую - и все в моей жизни волшебно изменится, будут радуги и салюты... А было просто очень хорошо. Возмутительно мало!

Эпизод пятый. Предприниматель Польских.

Сентябрь, лучшее время года. Грабельками убираю сухие листья, сгребаю в высокие кучи. Занырнуть бы в такую кучу! Так себе занятие для директора фирмы, скажете? Ну, так ведь, кто любит попа, а кто - попадью, кому что нравится, в смысле. В соблазнительную лиственную кучу влетают два мохнатых живых снаряда - трехмесячные алабаи, без затей прозванные Умка и Думка, в минуту уничтожают мой утренний труд.
- Вот я вас! - замахиваюсь граблями, и звери, в шутливом испуге, с заливистым щенячьим лаем несутся к въездным воротам. А за воротами вдруг - гости, отцовский "Гранд-Чероки", (ну вот похожие у нас с ним вкусы, чему тут удивляться?), папаня в ковбойской шляпе, темных очках, кожаной безрукавке на волосатое тело, тертых джинсах и остроносых "казаках" на высоченном каблуке, Светлицкая в ярком плиссированном платье, и тоже - ковбойская шляпа, темные очки на пол-лица. Блин, попал я в своем домашнем «абибасе» прям на Дикий Запад. Из автомобиля в беседку над прудом отправляется большая корзина с разною снедью, разжигаю мангал. Собак приходится запереть в вольере, откуда они громко жалуются на свою нелегкую жизнь.
- Смотрю, Андрюшка, совсем ты тут в сельский быт впал. Завидую, однако. - Отец вздыхает, будто и вправду завидует. - У тебя ведь день рождения недавно был?
- Ну да, в июне.
- Ага... так вот, держи подарок... - отец вручает мне солидную кожаную папку.
Эх, обошелся бы я без бумажной возни в этот солнечный день...
- В двух словах, в общем - нет больше в "Добром Мире" Старовского филиала. Есть ЗАО "Радуга", ты - владелец. Владей на здоровье.
Подарок неожиданный, и как бы щедрый. С другой стороны, отец отмежевался от бестолкового в делах сынка - вот тебе удел, княжич, справляйся, как умеешь. Да мне-то оно разве не лучше? Все равно мне эта коммерция интересна не более, чем проект обводнения Марса. Тут подает голос Александра, зовет нас к столу. Идем в беседку.
- А вот Светлицкую я у тебя забираю, медведю с лисой в одной берлоге не ужиться. Ты хоть знаешь, на сколько эта лиса нас нагрела, за последний, скажем, месяц? -
Не знаю, конечно, но и признаться в этом - тоже... На лице Светлицкой - удивленная невинность, того гляди, запоет, "какое небо голубое". А ведь, кажется, Сандрочку сейчас придется выручать, ведь эти бизнесмены, даже самые "добрые" из их числа, - отчего-то звереют, когда дело касается их денег. Только вот план спасения у меня не готов совершенно.
- Наказать надо девочку, заигралась. Или она с тобой по особому тарифу рассчиталась?
Невинное выражение на лице Александры сменяется оскорбленным - какая актриса пропадает, чудо! А ведь, похоже, она и не напугана вовсе предстоящим наказанием.
- Ладно, разливай, Андрюха, по крайней.
Светлицкая извлекает из отцовского автомобиля вторую корзину, груженную ничуть не менее первой, и направляется почему-то к гаражу.
- Проводи нас, Андрей, недалеко тут... Ты как, все тайны замка Польских разгадал? Ленив ты, отрок, и не любопытен! Узри же! - отцовская манера переходить на "высокий штиль словесности", и обратно, к грубоватому просторечию, в самые нежданные моменты, нередко путает и даже раздражает мало знакомых с ним людей.
Большой железный шкаф, полный различными инструментами, под манием отцовской руки приходит в движение, легко и почти бесшумно отползает в сторону, открывая за собой лестничный пролет, ведущий вниз. Сандра, прямая и серьезная, корзина через локоть, бесстрашно цокает каблучками в земные недра. Отец светит фонарем ей под ноги.
- Зри, отрок, механизм не сложен. Вот, когда он заперт изнутри, снаружи не откроешь... и наоборот также, соответственно... Ключи я оставляю здесь... А сейчас, извините, двери закрываются. Мы там на пару дней задержимся, не скучай!
Шкаф также бесшумно, лишь слегка клацнув запорами "механизма", скрывает моих неожиданных гостей. Ошарашенный слегка, поднимаюсь в каминную.
Думаю, некоторым читателям будет интересно ознакомиться с обустройством замка. Тем же, для кого лишние подробности лишь убивают интерес к повествованию, настоятельно рекомендую пропустить пару последующих абзацев.
Сам замок невелик, лишь причудливая, нелинейная, мягко говоря, планировка, отличают его от обычного коттеджа. Два основных строения - прямоугольный в плане гараж, и квадратный основной корпус, пристроенный к нему углом. В замке нет коридоров и комнатушек, все внутренние помещения просторны, а потолки в них высоки, поэтому помещений немного. Весь первый этаж основного строения занимает "каминная зала", прозванная так матерью. В одном помещении объединяются гостиная, кухня, столовая, и, конечно же, здесь огромный угловой камин дикого камня. Стены в зале кирпичные, безо всякой отделки, окна, узкие и высокие, забраны чугунной решеткой, хотя кофейного цвета стекла в них, зеркальные снаружи, не пробить и выстрелом из пистолета. Полы, как и потолки, - полированного лиственничного бруса, причем потолок со стропилами, (декоративными, как я полагаю), метрах в четырех от пола. Верхнего освещения нет, как и во всем доме, лишь настенные электрические светильники, да пара свечных канделябров. В простенках - кожаные диваны и кресла, медвежья шкура у камина, (к сожалению, когда камин разжигаем, шкуру надо убирать, на всякий случай, мало ли, - искры иной раз летят). Как вы уже поняли, по лестнице за камином можно спуститься в гараж. По другой такой же, с противоположной стороны камина, можно подняться на небольшой внутренний балкончик, откуда открываются двери в две башни, расположенные над гаражом - та, что слева, ведет в родительскую спальню. Насколько я знаю, никто не спал в ней уже более трех лет. Правая же открывается в ванную залу, где имеется джакузи, размером с небольшой бассейн, и сауна, в отделке из какой-то ценной древесной породы. Вообще-то, эта дверь была заперта, до того, как я здесь обосновался. Предки проходили между ванной и спальней через внутренние межкомнатные двери, не мелькая на балкончике.
На второй этаж замка можно попасть по винтовой лестнице в круглом "донжоне" с противоположной от камина стороны зала. По ней же, собственно, можно и в гардеробную, на выход спуститься. А наверху - просторный холл - библиотека, со встроенными в стены шкафами и завалами макулатуры в разномастных обложках. Пара кресел, столик, бар. Максимиллиановская броня на стойке (новодел, конечно), мамины акварельки под стеклом, на них – драконы и замки, темные рыцари и прекрасные дамы. Здесь есть акварелька с моим портретом, где я изображен почему-то в латном доспехе XVI века, есть папин портрет, похожий на шарж - этакий мистер-твистер, владелец заводов-газет-пароходов, в цилиндре и при монокле, с рыжей щеточкой усов. Еще есть рисунок карандашом в темных тонах. На нем глубокое, мрачное подземелье, маленькая женщина в белой рубашке, закованная в тяжелые цепные кандалы. Иногда мне кажется, что эта женщина похожа на маму.
Из холла две двери ведут в гостевые спальни, про которые можно сказать только то, что это - спальни, и я занимаю ту из них, что слева. Вот, собственно, и все, ну, не совсем, конечно, ведь есть еще пустующий ныне чердак с широкими мансардными окнами, изначально запланированный, как зимний сад, а на вершине донжона есть смотровая площадка с прекрасным видом на окрестности. Но не стану же я описывать размещение туалетных комнат, "сухого" и "холодного" провизионных складов, оружейной каптерки? Сами должны понимать, эта информация - стратегическая! Я описал наше обиталище весьма подробно, теперь прикиньте, чего здесь не хватает, чтобы назвать наш дом "замком", в романтической традиции этого слова? Мне кажется, я уже догадался, что там, в подземелье, за инструментальным шкафом.
Я прибрался в беседке, рассортировав недоедки на те, чье место в холодильнике, и те, которым путь в собачью кашу, и отправился в Старов. До города - двадцать верст, если через лес, или тридцать, если по дороге, для пешехода - полдня, на машине - четверть часа. Булочка Алина приветствует меня радостной улыбкой, спрашивает про чай-кофе. Говорю, чтобы не беспокоилась, и прячусь в директорском кабинете. Во время директорской стажировки я бывал здесь часто, раз шесть за последний месяц, и вполне оценил расстановку сил на филиале. Всю бумажную часть работы честно тянет Булочка. Пост директора - чистейшая синекура, Светлицкая по полнедели пропадала где-то в Бежине, там дочь у нее учится, в Бежинском универе, на финансовом, по маминым стопам, надо полагать.
Через включенный селектор, для неизвестной надобности соединяющий две комнатушки офиса, я невольно подслушиваю, как под щелчки клавиатуры Булочка мурлычет себе под нос мотивчик, вроде, "большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании..." Прислушался и разобрал слова: "...то в щелочку, то в дырочку... то в дырочку, то в щелочку..." Ох, и смешная ты девчуха, Алинка-малинка! Я подумал недолго. Стал бы я вот так, ежедневно, кропотливо заниматься этой чепухой: наряды, накладные, счет-фактуры, доверенности, трудовые книжки, больничные листы, налоговые декларации... Не пора ли проявить себя в качестве владельца новой фирмы, и провести некоторые кадровые перестановки? Делаю серьезное лицо, и по селектору:
- Алина Ярославна, зайдите, пожалуйста!
Вот она стоит перед столом, чистенькая, аккуратная, округлая, как яичко. Представляю, как сейчас расцветет ее милое личико, и притворно строгим командирским голосом вопрошаю:
- Алина Ярославна, не надоело Вам на окладе сидеть?
Алинка вдруг бледнеет и медленно оседает мимо дивана. Что это она?! Выпрыгиваю через стол, успеваю подхватить за талию. С запозданием понимаю, какой же я осел: ведь Алина не могла не знать про махинации Светлицкой, и, несомненно, в доле была. Она ведь вообразила, что ей сейчас счет выставят, или под следствие отдадут! Шлепаю ее по щекам:
- Алиночка, милая, не бойтесь ничего! Вот, водички глотните. Я ведь просто спросить хотел, не хотите ли Вы директором поработать, на процентики?
Алина глубоко вздохнула и разрыдалась, уткнувшись лицом мне в плечо. Как могу, работаю жилеткой: обнимаю, глажу пухлые плечи. По правде сказать, не представлял, сколь приятна может быть на ощупь полная женщина... Когда спазмы стихают, всхлипывает:
- Не могу я директором...
- Знаю, милая. Все знаю.
Мои слова неожиданно вызывают новый взрыв рыданий.
- Андрей Александрович, Вы добрый такой... Я все для Вас... Я никогда больше...
- Я верю, милая, верю... Ты давай в ванную, умойся там. Вон глазоньки как растеклись-то...
Намек на косметику действует безотказно: тут же подобралась Булочка, и исчезла за дверью. Н-да, сценка вышла, поиграл в начальника. А умница все-таки Булочка – хоть и раскололась с первого наезда, ведь ни полслова про Светлицкую, и никаких "меня заставили", "меня подставили". Мой выбор верен, без сомнений. Наливаю себе полстакана водки из запотевшего литрового пузыря, и выпиваю одним махом. Тихонько скрипит дверь. В дверях - Алинка Булочка, голенькая, свежая, улыбается робко так и неуверенно, будто ждет, что сейчас ее прогонят. Не прогоню, малышка милая, иди сюда... Сказать, что между нами был "взрыв страсти", ну, это как тайфун - бризом назвать. Я отработал свое по полной, "и в щелочку, и в дырочку", и по второму кругу зарядил. Булочка в моих руках стонала и плакала, а я качался на волнах ее мягкого тела, и пребывал в восторге. Когда же Алькины глаза стали спокойны и счастливы, я отпустил ее домой, к мужу и детям.

Эпизод шестой. Тайна замка Польских.

Светлицкая выходит из подземелья пошатываясь и широко расставляя ноги. Отец поддерживает ее за талию, подлаживаясь под ее неуверенные шаги, идет медленно. Лица у обоих отрешенные и счастливые, глаза где-то далеко отсюда. Ползут в верхнюю спальню, по всему видать, что отсыпаться им еще сутки, и безо всякого баловства уже.
Я же отправился вниз по тем ступеням, по которым они только что поднялись. Почему-то вспомнился Буратино, с его золотым ключиком, и дверь за холстом, на котором нарисован очаг. Внизу - еще одна дверь, тяжелая, из толстых досок, но без всяких хитростей - обычный замок с двухсторонней личиной. Проницательный читатель, конечно же, знает, что ждет меня за этой дверью. Волшебное царство бесчисленных цепей, крючьев, железных клеток, деревянных колодок, кожаных ремней, безмерного множества творений человеческого гения, созданных для истязания плоти. Вообще-то, я и сам мог бы раскрыть секрет потайного подземелья, не будь столь "ленив и нелюбопытен". Почти точное отражение "каминной залы", темное такое отражение, - ни одного окна (вообще-то понятно, эта часть замка заглублена в холм, над которым он возвышается), пол – шероховатые кафельные плиты не нашего производства, позже я узнал, что под ними скрыта отопительная система, стены того же кирпича, что и весь замок. Потолок столь же высокий, как и в каминной, тяжелые цепи свисают с ввинченных меж стропил блоков, с колец в стенах, змеями свернулись на полу. Вдоль всех стен – глубокие темные ниши. Кажется, я видел похожее подземелье на одном карандашном рисунке... Камин здесь тоже есть, но немного другой - с раздувочными мехами, он больше похож на кузнечный горн, здесь и наковальня на неподъемной колоде, и прочие потребные кузнечному ремеслу инструменты. В угловой нише - унитаз типа "дыра в полу", над ним примитивный смеситель типа "труба на выходе", длинный шланг подходящего к трубе диаметра. В противоположном углу, неожиданно, мини-кухня. Впрочем, все это мелочи, первым же делом взор вошедшего привлекает сооружение, господствующее над темным залом, возвышающееся над его центром. При изрядном воображении можно назвать это чудо "монаршим ложем", пожалуй. Это "ложе", метра три-на-три по размеру, с углов ограждено оцилиндрованными бревнами, от пола до потолка высотою. Борта, иначе не скажешь, из трехдюймовых дубовых досок. Спинки, из тех же досок, исполнены кучеряво: верхняя доска скользит в пазах бревен свободно, но может быть зафиксирована в нижнем положении. Фигурные вырезы в ней я трактую легко: в средний, округлый, прекрасно уложилась бы не слишком толстая шея; следующие симметрично по обе стороны, продолговатые, подошли бы для запястий жертвы, которую можно зафиксировать как снаружи, в положении "раком", так и на ложе, тоже "раком", но на коленках. Доски в спинках наборные, при необходимости заменить можно. Обтянуто ложе мягкой и пахучей черной кожей, подушки, большие и малые, тоже.
Впрочем, у каждого из тех, кто в чтении моей повести добрался до этого абзаца, наверняка есть свое представление о том, как выглядит, и что содержит в себе идеальное "подземелье мечты". Мое же подземелье соответствует моим представлениям в полной мере. Откуда у отставного майора такие познания в далекой от военного дела области? Так ведь у каждого человека есть право на мечту. Вот и майор тоже мечтал кое о чем в свободное время, никто ведь не запретит?
Я представляю себе, что происходило здесь с Сандрой в прошедшие дни, и прихожу в чрезвычайное возбуждение. На скорую руку сбросив излишки спермы в "санитарном углу", я пообещал себе, что этот чудесный уголок мироздания недолго пребудет в запустении.

Эпизод седьмой, в котором Польских встречает любовь всей своей жизни.

Уютный погребок "Олд Ниггер" в тихом центре Бежина. Джаз-банда негромко импровизирует на тему Глена Миллера. В этой банде есть самый настоящий негр, роскошный такой, в серебристой шевелюре, на саксе лабает. Любит отец подобные заведения, мне тоже здесь нравится.
- Решил вот прошвырнуться по Европам кое с кем, Ницца там, Монако, еще куда...
Как-то папаня неформатно излагает. А еще пальцами барабанит, и, я бы даже сказал, "смущается", если бы нашлось в этом мире нечто, способное его смутить. Я уже догадался, кто будут те дамы, с которыми нам надлежит здесь встретиться, а теперь, похоже, догадываюсь и о поводе встречи. Неформальная помолвка нас ожидает, не иначе. Что же, в добрый путь, папаня. Надеюсь, в совместной жизни с лисой Александрой ты проявишь себя медведем, как сказал тогда обо мне, а не ослом, каким оказался я на деле.
Прекрасные дамы явились с опозданием ровно в две минуты, даже не знаю, возможен ли более этикетный срок. Светлицкая, в вечернем платье салатного цвета, благоухает и цветет, спутница ее, в бледном золоте... блин, я пропал. Нежнейшая копия Сандры. Вот как это объяснить тому, кто не видел? Вот увидел ты Сандру, и про себя подумал: "Ах, какая роскошная лиса!". Увидел эту малышку: "Ах, какая прелестная лисичка!", вот так, примерно. Но и не только. От Сандры исходит ощутимая энергия здоровья, благополучия, счастья, густая, в ней купаться можно. От этой девочки - тонкая аура беззащитности, пьянящая, возбуждающая неодолимую похоть... Когда я встал, чтобы приложиться к ее руке, ощутимо почувствовал, что встал я не один... Как в тумане, слышу ритуальное представление:
- Майя Александровна, мой сын, Андрей Александрович Польских, прошу любить и жаловать...
Майя, - о, теперь я знаю, как зовут мечту, - приседает в шуточном реверансе:
- Очень рада знакомству! – голос ее в меру приветливый и веселый.
А у меня в уме вдруг возникает дикая фантазия: какая жалость, что у меня нет хотя бы пары паутинных желез! Вот прямо сейчас, схватить ее, спутать, как муху, и утащить в далекий темный угол, где никто никогда не найдет... Я ужасаюсь вдруг тому, что своим неловким поведением могу спугнуть девушку... А вдруг у нее есть парень... Но тут же понимаю: теперь уже не важно, что или кто там был у нее в прошлом. В будущем у нее буду только я. И это уже не зависит от ее желаний и капризов. Об-ре-че-на. Этим емким словом я обозначил ее нынешнее состояние, и тут же мне стало проще. Гораздо проще жить, шутить, и общаться, я даже отважился пригласить Майю на танец. Похоже, мы удивили всех посетителей, классический медляк ( «Девушка из Ипанемы», кто-нибудь представляет, как такое танцуют?) мы исполнили его в быстром темпе, "типа-танго", но аплодисменты были нам наградой. В тот же вечер мне можно было инкриминировать еще и пару преступных деяний, "похищение человека" и "изнасилование", по минимуму, впрочем, похитил я Майю недалеко - ее квартира находилась совсем рядом, в той же пешеходной зоне. Новый малоэтажный кирпичный дом, огромная трехкомнатная квартира с двумя ванными, явно «на вырост». Все это я разглядел лишь утром, а ночь стала для меня временем дикого отрыва. Прекрасная Майя не "трахается", она просто отдается, сладко и целомудренно (пожалуй, могу открыть вам маленький секрет, которого никогда не открою Майе - в постели она "айкает" и "ахает" точь-в-точь, как ее мама, ну, в смысле, моя будущая теща... или мачеха… ну, Сандра, в общем) . Прекрасная Майя не "делает минет", она сосет, просто и бесхитростно, как, наверное, могла бы сосать пятиклассница. Прекрасная Майя и не подумала накинуть халатик, когда к обеду следующего дня мы отправились на кухню в поисках еды. "Светлая", "узкая", "длинная" - вот три прилагательных, которых достаточно для полного описания телесных достоинств прекрасной Майи. Волосы - светло-русые, длинные. Глаза - светло-зеленые, удлиненные. Носик - ну да, длинный, прямой, абсолютно аристократических очертаний. Далее поупражняйтесь сами, запомните лишь "светлая", "узкая", "длинная", и постарайтесь обойтись без крайней пошлятины, ведь сейчас вы думаете о моей будущей жене. Читатель, быть может, удивится скоропалительности принятого мною решения, однако в числе наук, полученных мною от жизни, есть и такая: «если тебе что-то понравилось – хватай и прячь». А Майя Светлицкая мне не просто «понравилась». Итак, наслаждаясь видом Майи, изготовляющей бутерброды, я задам ей тот самый вопрос:
- Майя, Вы согласны стать моей женой?
Очень так своевременно. Однако ни на секунду не усомнилась прекрасная Майя в том, что вопрос задан на полном серьезе, и отвечать следует соответственно. Недоделанный бутер возвращается на хлеборезную доску, светло-зеленые глаза из-под длинных ресниц смотрят на меня внимательно и немного печально. Нет, я, конечно не ждал бурного восторга, но не так ведь смотрят, когда отвечают хотя бы просто "да". Под этим взглядом я начинаю видеть ситуацию со стороны: юная красавица, обеспеченная, несомненно, с немалыми запросами, и, что характерно, в перспективе способная все эти запросы реализовать. И невзрачный мужик напротив, то ли бизнесмен, то ли крестьянин, вообще без всяких перспектив. Даже без перспективы сделать красавицу счастливой матерью. Как спасительную мантру читаю я про себя: "от ее ответа ничего не зависит... она обречена быть моей", и понимаю одновременно, что от ее ответа зависит все, и ни в какой темный угол не увлеку я прекрасную Майю без ее согласия.
- Андрей, раз Вы задали этот вопрос... Я полагаю, Вы вправе кое-что узнать обо мне. Потом Вы сможете спросить еще раз. Или не спрашивать. Без обид.
Мое сердце стучит, как у ныряльщика, всплывшего с большой глубины на пределе возможностей. Мы снова на "Вы", но она не сказала "нет". Какие бы жгучие тайны не скрывала от мира моя прекрасная Майя, я повторю свой вопрос столько раз, сколько будет необходимо.
Майя тем временем набирает телефонный номер.
- Мышь? Ты нужна мне. Двадцать минут даю... (бормотание в трубке)... Я сказала - двадцать минут.
Наверное, таким тоном станет отдавать приказы финансовый директор какой-нибудь мегакорпорации Майя Александровна Польских лет через десять... Хотя нет, не станет. Не отпущу.
- Андрей... В моем доме нет мужских халатов.
Вообще-то меня это даже радует. Я надеваю свои брюки и рубашку, Майя - нечто из черного шелка, с золотыми драконами. Мы успеваем перекусить и немного выпить, прежде, чем появилась Мышь. Маленькая такая, остроносая, очкастенькая. Из под короткой верхней губешки видны передние зубки - точь-в-точь, как у какого-нибудь безобидного мелкого грызуна. Майя смотрит на часы, как мне показалось, с чувством злорадного удовлетворения.
- Иди в нашу комнату, Мышка. Приготовь все. Двадцать минут, помнишь?
Мышка без звука исчезает в одной из комнат - той, что не имеет с соседними квартирами общих стен, отмечаю я про себя. Майя, ты хочешь меня удивить и шокировать? Похоже, ничего у тебя не выйдет, милая девочка.
- Андрей, подождите.
Майя исчезает вслед за Мышкой, чтобы вернуться спустя недолгое время, "одетая" лишь в тугой кожаный корсет. Я испытал привычное уже волнение, но сдержал себя усилием воли.
- Прошу Вас, просто сидите и наблюдайте. Все скажете потом, после...
В комнате наглухо задернуты золотистые шторы, создавая полумрак, который принято называть "интимным". Безликий евроремонт оставил здесь из предметов мебели лишь тахту немалых размеров, пару пуфиков, и зеркальные панели шкафов, с плазменной панелью телевизора между ними. Деревянная лесенка-стремянка, к которой накрепко, кожаными ремнями, привязаны Мышкины руки и ноги, прислонена к стене явно с таким расчетом, чтобы Мышка могла видеть свое отражение в зеркале. Мышкино лицо наполовину скрыто под кожаной маской-кляпом, из одежды на ней лишь трусики невинной белизны, с оборочками, и бантиком на интересном месте. Я устроился на пуфике со всем возможным удобством, хотя эрекция уже доставляет дискомфорт вполне ощутимо, и приготовился созерцать предложенный мне спектакль. Мне кажется, Майя испытывает неловкость, на щеках у нее пятна лихорадочного румянца, когда она спрашивает свою подругу, разминая в руках ее довольно объемистые груди:
- Мышка хочет получить прощение?
Мышка изо всех сил показывает, что да, хочет, мычит сквозь маску, и кивает головой.
- Мышка знает, как заслужить прощение?
Мне определенно кажется, что игра идет, что называется, "в одни ворота", но здесь ведь не мое поле. Майка берет в руки большую кожаную "мухобойку", и быстрыми хлесткими шлепками обрабатывает Мышкины ляжки, мягкий животик с едва заметными растяжками, не щадит и груди, вновь спускается в своей работе через живот к лобку, кожа Мышки алеет по всей площади, из ее глаз ручьями льют слезы. Остановившись на минуту, Майя, раскрасневшаяся теперь уже не от смущения, а от страсти, запускает руку в белоснежные оборчатые трусики, с видимым удовольствием нюхает свои пальцы. Розовый вибратор средних размеров отправляется под трусики (так вот почему их не сняли!), в руках у Майи теперь плеть, с рабочей частью из множества тонких ремешков мягкой кожи, с узелками на концах. Тактика обработки теперь тоже изменилась: Майка внимательно наблюдает за стонущей подругой, нанося внезапные удары по известным лишь ей одной местам, и, похоже, даже пытается соизмерять силу ударов. Мышка вдруг содрогается, как в припадке, дрожит, стонет... Я никогда не видел подобного по силе оргазма. Определенно, не зря так старалась моя девочка, очень ее понимаю. Майя смотрит на меня вопросительно, ожидает реакции. Что же, милая, будет тебе реакция.
- Как ты думаешь, девочка, хорошо ли вот так обращаться со своей подругой?
Майка беззащитно моргает, и я невыносимо остро ощутил аромат ее волшебной ауры.
- Ты не считаешь, что заслужила наказание?
Она сглотнула, с видимым трудом произнесла:
- Да, милорд.
О-о-о, я теперь "милорд", как это мило...
- Да - что?
- Да, милорд, я заслуживаю наказания.
- Ну, так попроси об этом, как следует.
Сам я понятия не имею "как следует", но ведь сейчас ее ход, верно? И она справляется в лучшем виде: мягко стекает на коленки, в согнутых руках протягивает мне плеть:
- Милорд, я прошу Вас о наказании.
Ну, милая, дважды тебе просить не придется. Один лишь миг - и руки ее стянуты за спиной одним из невостребованных ремешков (по-моему, просто собачьих ошейников), а сама она уложена на тахту лицом вниз. Майкина талия, стиснутая корсетом, зажата меж моих ног, я неторопливо, ритмично, охаживаю выпуклые ягодицы плетью. Майка поначалу сдерживается, потом начинает «айкать», наконец, и в голос умолять о перерыве, но и я уже не могу сдержать себя – развернул горячую алую попку, и воткнул горбатого прямо в шоколадный глаз. Майка все-таки взвизгнула, я тоже едва удержался. Сколько раз слышал про муки анально истязаемых, однако про страдания истязателей молчат все, как в рот взяли, где справедливость?! Сквозь боль заталкиваю моего беднягу до упора, теперь отдохнем минутку... Майка тяжело дышит, похоже, кое-где я оказался первопроходцем... Теперь потихоньку, потихоньку, чуть быстрее, еще... Моя милая жертва всхлипывает, мне тоже не сладко, терпи, красавица... Толчок, еще толчок, вот, кажется, полегче пошло, наверное, Майка догадалась расслабить попку, надо было раньше ей подсказать... Ну вот, еще добавить темпа, и вот оно! Для этого стоило потерпеть, да! От восторга я тискаю скользкое от пота Майкино тело, сжимаю в объятиях, разворачиваю лицом к себе... о, это лицо! Мокрое от слез, на нем такое сладкое страдание! Я хотел бы высушить его поцелуями, но внезапно пробудившийся во мне внутренний цензор вдруг одергивает: "Рано!" Сжав ее личико в ладонях, так, чтобы видеть глаза, через силу строжу:
- Смотри, мелкая дрянь, что ты натворила своей грязной жопой!
Мой член, сморщенный и красный, перемазанный всем, чем может быть перемазан член, побывавший глубоко в заднице, являет собой действительно жалкое зрелище.
- Ты собираешься что-нибудь с этим делать?
Страдание на Майкином лице достигает невыносимых пределов. На секунду я вообразил, что вот сейчас она кончит от унижения. Вот моя красавица подползает ко мне на коленках, и прячет свое лицо на моем животе. Крошечный вакуумный насосик, спрятанный, наверное, где-то у нее во рту, начинает свою работу в знакомом мне ритме, и горбатый реагирует привычно и радостно, быстро набирая упругую силу. Вот Майка заглатывает его почти наполовину длины, до самого горла... и тут сжимает зубы. Не совсем, конечно, иначе не читали бы вы сейчас этих строчек, однако цепко и весьма чувствительно. Потемневшие Майкины глаза, не мигая, смотрят прямо мне в лицо. Не подумайте, что следующие мои слова были продиктованы страхом за свои причиндалы, не испугался я вовсе. Просто вот решил, что сейчас самое время повторить:
- Майя, Вы согласны стать моей женой?
Она осторожно выпускает мое орудье из своего прелестного рта, не отводя глаз, садится, оставаясь на коленях. Сейчас у нее на лице вполне себе удовлетворенное выражение:
- Да, милорд. Я с радостью отдаю себя в Ваши руки.
И в этот пафосный момент мой член от радости выстреливает порцию спермы прямо ей в лицо. Майка невольно отпрянула, и от неожиданности вдруг пукнула, звучно и протяжно, как ледокол в тумане, с брызгами спермы из растянутого ануса. Это дико, просто гомерически смешно, мы оба покатились по полу от смеха, и я, наконец, расцеловал свою любимую (да, прямо в этот рот и в это лицо, мог бы и еще кое-куда поцеловать), как вдруг она подхватилась:
- Ой, Мышка!
Бедная, забытая Мышка с работающим вибратором в вагине, вся мокрая и красная, извивается в своих путах и жалобно мычит сквозь кляп. Я освобождаю Майкины руки, и уже вдвоем мы освобождаем Мышку. Та падает на четвереньки, терпеливо ждет, когда с нее снимут маску. В ванную мне пришлось нести ее на руках, хотя, кажется, она все-таки переигрывала, изображая беспомощность. Майка, с ее нешуточно пострадавшей задницей, ведет себя вполне деятельно, приготовив для подруги горячую ванну с обильной пеной. Что же, не буду вам мешать, девочки, Мышка все-таки Майкина игрушка, и только Майке решать, как с нею следует обращаться. Душевая кабинка вполне меня устроит. После душа заглядываю в аптечку, и обильно смазываю свой рабочий орган стрептоцидной мазью. Про себя я от всей души обещаю ему, что больше никогда не пошлю его в столь опасное место без смазки. Надеюсь, он умеет читать мои мысли, потому что мужик, разговаривающий со своим членом вслух, на мой взгляд, выглядит странновато.
Девчонки плещутся в джакузи уже вдвоем, беседуя вполне оживленно, может быть, они бы и не возражали против присутствия третьего в своей компании, но на сей раз возражает мой член. Обернув полотенце вокруг чресел, я отправился на кухню, подкрепиться и заварить кофе. Девушки присоединились вскоре. Мышка, едва обсохнув, заторопилась домой. Пошептались они в прихожей, расцеловались на прощание, и бай-бай. Майка возвращается цветущая и счастливая.
- Ты понравился Мышке! - радостно сообщает она.
Я немного удивлен. Да, мне Мышка тоже понравилась, но что с того...
- Андрей, - Майка, кажется, встревожена моей реакцией, - ты ведь не думаешь, что я брошу Мышку?
- Конечно, нет, милая. Мы ведь в ответе за тех, кого приручили, верно? Наверное, я был бы немного разочарован, если бы ты ее бросила.
- Андрей, скажи, тебе неинтересно говорить со мной?
Вот так огорошила своей логичной женской логикой. Мне вообще-то интересно, просто как-то по сей час времени не случалось. И вообще, для душевных разговоров на Руси существуют определенные ритуалы. По счастью, Майка прекрасно осведомлена по части ритуалов. Дешевый вермут, кажется, "Сантанелли", для себя я добавил немного водки.
- Мне ведь с детства всегда хотелось, чтобы меня отшлепали. Связали, крепко-крепко, и отшлепали. Я иногда специально шалила, у меня случайно шалить не получалось, а мама только обижалась на меня. А я терпеть не могу, когда она обижается, мне тогда плакать хочется.
- А папа?
- А про папу мама никогда ничего не рассказывала. Сначала, когда я спрашивала, она отшучивалась, про капусту и аиста, а потом я спрашивать перестала. Так и хожу "Александровна", не отчество, а матчество какое-то... - Майка улыбается печально.
- Я думаю, маме виднее,- я прикусываю язык, понимая, что сморозил пустую банальность.
- Конечно, виднее.
В минуту неловкого молчания я пополняю бокалы.
- А Мышку я здесь встретила. Я на первом курсе была, а она уже на четвертом. Она мне показала, что можно вот так.
Про себя я удивляюсь причуде судьбы, что свела студенток первого и четвертого курсов. Разные миры ведь, если подумать
- Я ее жить к себе звала, только ей нельзя: у нее мама больная, каждый день надо два укола делать, а теперь еще маленький, два годика.
Ну да, мама достаточно здорова, чтобы посидеть с мальком, и недостаточно, чтобы себе укольчик поставить. Сдается мне, изрядный манипулятор она, эта мама. И, конечно же, отца рядом тоже нет: редкостным надо быть человеком, чтобы выжить рядом с такой тещей. Я представил себе Мышкину жизнь: от укола до укола, и тоска накатила. Как она еще малого заделать умудрилась.
- А что, папы у маленького нет?
- Я тебе рассказать хотела... Мы ведь не сможем по-другому жить, нам это надо. Мы ему показали, примерно вот так, как тебе... А он нас извращенками обозвал, и ушел... Я думала, он меня ударит... Или Мышку.
- Алименты он хоть платит?
Майя замешкалась с ответом.
- Ну... Мышка не подавала.
- А он, значит, желания не проявил.
Обсуждение Мышкиных жизненных невзгод вообще-то меня уже притомило. Мне хочется связать Майку, крепко-крепко, и отшлепать. Пусть только пошалит немного...
- Май, а у тебя как с пацанами-то?
По правде, ожидал что-то вроде: "как-то раз так вышло", ну, или, напротив, - про большую любовь с трагическим финалом.
- С пацанами-то? А никак, Андрей. Меня Мышка дефлорировала. Так что из пацанов-то ты у меня первый, вообще-то.
Мудреное слово "дефлорировала", произнесенное Майкой без запинки, ровным, спокойным тоном, моментально убеждает меня, что она говорит истинную правду. Мне стыдно. Самец, утверждающий свое первенство. Ведь никогда, ни одну женщину я не спрашивал о том, "сколько у тебя было до меня", а спросить об этом у той, кого уже избрал себе в спутницы жизни... Сегодня я просто бью рекорды идиотизма. Майка вдруг лукаво усмехается:
- О, мой лорд, отягощенный грузом рефлексий, Ваша недостойная рабыня дозволяет Вам сегодня использовать ее никчемное тело... в психотерапевтических целях.
Слишком легко читает меня эта девочка. Это и приятно, и тревожно. И раз уж я возведен ею в лорды... Где вы видели хотя бы мелкого дворянина, который усомнился бы в своем природном праве делать и говорить все, что ему вздумается? Я хватаю Майку на руки, кусаю в живот, и с рычанием тащу в спальню:
- Сейчас рабыня поплатится за свои дерзостные речи!
Майка визжит и смеется.

Эпизод восьмой, в котором майор просто - счастлив.

Утром я отвез Майку в Бежинский Дворец бракосочетаний. День мы попросили назначить без затей, побыстрее, "чтобы не передумать", мрачновато пошутила Майка. Администратор покосилась на нее, и предложила на последнюю декаду декабря. В среду.
- Прошу Вас, миледи! - я распахнул перед Майкой переднюю дверь автомобиля. Майка фыркает, и демонстративно забирается в авто через заднюю дверь.
- С чего это вдруг - "миледи"?
- Невеста лорда, вообще-то, как правило, зовется "леди". Вполне логично для означенного лорда звать ее "миледи".
- Хорошо. Пусть будет рабыня по кличке "Миледи", - соглашается Майка.
- Май, а у лордов вообще-то бывают рабыни?
- У моего есть одна, - безапелляционно заявляет Майка, - А куда это мы едем?
- Помолвку отмечать.
Майка скептически морщит носик. Наверное, она представила себе ординарный ресторанный перекус с перепоем. Я замечаю, что в кресле она устроилась бочком. Ну да, больная попка. А на передних местах, куда приглашал ее добрый лорд, - "антигеморройные" массажеры.
- Кстати, и покушать нам тоже надо. Где тут есть поблизости?
- Только что хорошее место проехали.
Сдаю по встречной, благо, движение здесь позволяет.
- Вот, а здесь - направо...
Самая обычная кафешка, наверное, Майя здесь обедает нередко, официантка с ней приветлива более, чем со мной, незнакомцем. Майя делает заказ - помидорный салат, стакан мадеры, борщ со сметаной, мясо по-французски - простой и сытный обед, я заказываю себе то же, только аперитив заменил грейпфрутовым соком.
- А теперь куда?
- Миледи должна знать, что у каждого уважающего себя лорда имеется фамильный майорат.
- О да, милорд. Шесть соток, грядка лука - разве обходится без майората хоть одно благородное семейство? Так мы отправляемся на осмотр фамильных владений?
Нет, я знал, что она слишком хороша для меня. Но она слишком хороша вообще для кого угодно.
- Должна же будущая леди Польских ознакомиться со своими пределами?
- Что ж, милорд, это может быть интересно.
В этот раз я раскрываю перед ней заднюю дверь, и получается вполне элегантно. Еще до того, как я выбрался на окружную, Майка безмятежно спала, подложив ладошку под щеку, изящно подогнув длинные ножки. Она успешно проспала все два часа нашего пути, первые признаки жизни подав лишь когда я свернул на узкую дорогу, ведущую в Варежки, и попросила остановить машину. Левый бок она себе отлежала капитально, и "в кустики" отправляется, заметно прихрамывая, зато возвращается вполне бодро, разве что глазки мутноваты со сна. Удивленными, постепенно светлеющими глазами, смотрит она на сосновый бор, внезапно сменившийся деревенским пейзажем. С понятной мне брезгливостью глядит на разномастные избушки выморочной деревни (я ведь и от этого бежал тогда, в детстве), и, кажется, ожидает, что сейчас мы свернем в одно из этих подворий, но вот деревня позади, а на холме перед нами - замок, скрытый по большей части высокой оградой, я открываю глухие ворота, и под радостный визг алабаев, дом, ставший центром моего мироздания, открывается во всей своей красе. Майка терпеливо ждет у машины, пока я освобожусь от соскучившихся псов. Старик Карпов, из деревенских, только что покормивший собак, одобрительно ворчит на Майку, благосклонно принимает "на расходы" и пакет "с презентом", (в последний момент вспомнил, пришлось уже на трассе покупать). Я попросил Майку подкормить собак вкусняшкой, и вот, наконец, мы вдвоем, а весь мир - за оградой, и моя леди с рассеянным одобрением осматривает двор, обходя его по кольцевой аллейке, заглядывает в пристроенную к баньке беседку над глубоким прудом, в котором цветными пятнами плавают японские карпы, и журчит водопадик из артезианской скважины, вода в котором одной температуры зимой и летом. Осмотр замка и вовсе привел вдруг ее в возбуждение, и, с расширенными зрачками, вздымая небольшие груди глубоким дыханием, она спрашивает меня:
- Милорд, скажите... Ведь в Вашем замке есть подвал?
Вот так, в одну минуту, раскрыла моя леди тайну, о которой я и не задумывался месяцами. Я вижу огоньки в глазах моей любимой. Конечно же, это бесчисленные тараканы, населяющие ее светлую голову, зажигают свечи на огромном торте. Мне, отсюда, снаружи, кажется, что этот торт - свадебный.
- Я прошу Вас раздеться, Миледи (кажется, сейчас я использовал это обращение уже как кличку).
Майка раздевается медленно и со значением, аккуратно складывает свой травянисто-зеленый шелковый костюмчик и белье на спинку кресла, зрачки ее расширяются еще больше, почти скрывая радужку. Но нет, сейчас я буду сдержан.
- Тапочки оставь, - голос все-таки сдал, и обращения на "Вы" я не осилил.
Теплые меховые "чуни" возвращаются на ноги моей любимой.
- Пойдем.
Я веду Майку вниз, ощущая спиной жар ее дыхания. Вот отъезжает в сторону заветный шкаф, Майкино дыхание становится прерывистым и частым.
- Иди вперед.
Она ступает вниз медленно и осторожно, мне вспомнилась ее мать, отважно спустившаяся по этой самой лестнице две недели назад, и я резким движением задвигаю шкаф обратно, до щелчка, теперь снаружи его не открыть, и мы отрезаны от мира дважды, трижды, запечатаны в этом тесном мирке, что будет служить теперь лишь нам двоим. Майка смотрит на меня испуганно, действительно испуганно, как на незнакомого человека, который может вдруг оказаться маньяком, голая, в одних тапочках, и я чувствую, что действительно могу стать маньяком под действием этого взгляда.
- Спускайтесь, Миледи.
Привычное уже нам обращение снимает испуг, Майка облизывает пересохшие губы, и продолжает нисхождение. За последней дверью нас ждет мир грез, сперва освещенный лишь лучом фонаря в моих руках. Я понимаю, что, конечно же, по всем законам романтических отношений мне следовало бы развести огонь в камине, расставить здесь по всей площади туеву хучу разнокалиберных зажженных свечей, однако вышло именно так, как вышло, и, чтоб рассеять тьму, я включаю два из шести настенных плафонов в нашем царстве тьмы. Майка замирает на секунду, и я в полной мере разделяю ее восторг. Сравнить его можно лишь с радостью ребенка в магазине самых замечательных в мире игрушек, если преумножить его восторг в сотню раз: ведь Майке нет нужды выбирать игрушку, все они принадлежат ей, осталось лишь определить, в каком порядке их использовать. Но этот выбор принадлежит уже не Майке, и это потаенное знание увеличивало ее радость в неизмеримой степени. В полутьме подвала, танцующей походкой, как Наташа Ростова на первом балу, переходит она от массивного стола с бондажными скобами к широкой лавке (по совместительству – горизонтальная дыба, таких здесь две для чего-то), прижимается животом к опорному столбу «ложа», гладит колодки, оборачивается свисающей с блока цепью так, как ребенок закручивается в штору. Подхожу к ней, и вижу, что Майка мелко дрожит. От холода? Я прижимаю ее к себе, и вдруг слышу знакомое, но громкое и ликующее «а-а-а-а-а-а-а-х», Майкины колени слабеют, она виснет на цепи.
- Андрей, я жить здесь буду, можно? – умирающе шепчет она.
Я делаю каменное лицо, и суровым, замогильным голосом отвечаю:
- Ты никогда не выйдешь отсюда, - и ощущаю, как Майкино тело в моих руках вновь начинает дрожать.

Не совсем эпизод. Скорее, первая глава из жизни майора Польских и его нареченной Майи Светлицкой.

И целую неделю Майка не покидала темноты подвала. Трудно сказать, чего мы не успели сотворить за этот незначительный срок.
«Утро» я начинаю с влажной приборки, вспомнился вот, и кстати пригодился армейский опыт. Из шланга я щедро заливаю весь подвал водой, засекаю время, и отправляюсь пить кофе с печенькой. Миледи быстро-быстро носится с половой тряпкой по подвалу, сгоняя воду в дырку сортира. Я запретил ей использовать швабру. Я запретил ей касаться пола коленями. Поэтому бегает она, потешно задрав зад, а торопится не без причины. Время, отведенное на то, чтобы высушить пол досуха – ровно пять минут, а каждая минута сверх установленного срока – удар плетью на утренней экзекуции. Я и не подумал объяснить ей эти правила с первого раза, поэтому на первой же приборке Миледи честно заслужила семнадцать плетей за превышение лимита времени, и еще пять – за то, что все-таки присела на колено, подтирая оставшуюся лужицу воды. На второй раз плетей она получила только девять. На третьей приборке она поспешила закончить, оставив пол недостаточно сухим (на мой взгляд, конечно), я выписал ей десяток плетей за нерадивость, и повторил приборку по новой, с самого начала. А на последующих приборках Майка зарабатывала не более десятка ударов плетью. Никто ведь не подумал, что всю немалую площадь подвала действительно можно высушить за пять минут?
После приборки – завтрак, Миледи ест теплую жидкую кашу из большой миски с пола, стоя на локтях и коленях. Тоже ведь, сначала есть не хотела, пришлось ввести правило – за каждое «нет», «не буду», «не хочу» - двадцать пять плетей. Миска большая, и каши я не жалею, а время на завтрак – те же пять минут, на тех же условиях, – и чтобы все вылизала. «Растолстеет», говорите? Ну, во-первых, меня это не сильно пугает, во-вторых – на таких тонких косточках никогда не нарастет много мяса, и, наконец, в-третьих, есть у меня идейка соорудить здесь, в подвале, парочку тренажеров. Не беговую дорожку, конечно, а вот, к примеру, «беличье колесо». Или еще что-нибудь в таком же роде, жирок разгонять. Сам я, кстати, той же кашей питаюсь, нет у меня желания на «человеческую» пищу время тратить. Вот разве что выпивкой себя побалую, или бутерами.
Наконец, любимое наше развлечение – утренняя порка. За всю неделю мне не пришлось выдумывать для нее повода, Миледи прекрасно справлялась сама, хотя однажды я ей все-таки помог – не одолел желания, наблюдая за утренней приборкой, притиснул малышку локтями на ложе. Разумеется, таймер останавливать я и не подумал. Добрых полтора десятка плетей, в результате. До чего же сладко было наказать мою милую за мою же собственную вину, жаль, что она не сообразила возразить что-нибудь на эту восхитительную несправедливость!
Возможностей для фиксации тела тут великое множество. Майке, похоже, понравилась растяжка на лавке с блоками, до хруста в суставах. Мне более по душе порка «на подвесе», когда ее тело свисает с крюка на цепи, как какой-нибудь окорок, поворачивается передо мной этак неспешно, подставляя под шлепки и удары плетью все свои вкусные части. Подвес на руках, связанных за спиной, тоже интересен. Я не натягивал цепь настолько, чтоб Майкины ноги оторвались от пола (не уверен в крепости ее плечевых суставов). Поза, принятая Майкой по понуждению цепи, вывернувшей ее руки назад, едва не сорвала намеченную экзекуцию.
Отношение Майки к порке смешит меня и восхищает одновременно. Она и боится боли, и в то же время возбуждается в процессе неимоверно. Мокрая, горячая щелка радует горбатого каждый раз по завершении. Наверное, стоит попробовать порку с вибратором, как показала Майка с Мышкой, однако использовать чужие игрушки мне как-то обломно, (не сказать «западло»), а своими мы до сих пор не разжились, не догадалась Майка походную сумку собрать, и я о том не подумал, сорвались-то мы нежданно, импровизацией.
На орудия порки мои предрассудки не распространяются, используем понемногу все. Как правильно использовать «шлепалку» я знаю, благодаря наглядному уроку, хотя мне кажется, и этой «предварительной» процедуры достаточно, чтобы склонить любую леди к любым безумствам, вопрос лишь в продолжительности процесса. Кожаные плети, единственные орудия, используемые мной собственно для порки, оставляют на Майкиной коже, алой после «шлепалки», ярко-алые следы, заметные еще и на следующий день. Плети хороши тем, что лупить можно не сдерживаясь, со всей дури, не опасаясь серьезных последствий. Пластиковый прут в кожаной оплетке (назвал бы его «стеком», да вот длина его – побольше метра), напротив, требует твердой руки и полного самоконтроля. Ударил вполсилы – синюшная полоса. Удар в полную силу разорвет кожу. Зато контролировать силу удара легко и удобно. Я не сразу понял, что назначение этого инструмента – направлять и исправлять ошибки в ходе «дрессировки», в «наказании» же он для меня бесполезен – я слишком легко увлекаюсь процессом. Наконец, есть еще короткий кнут. «Короткий» он лишь в сравнении с семиметровым пастушеским, а так – два метра с лишним. Здесь уже о контроле удара речи нет, слишком ощутимо он ведет за собой руку. Как-то, пока Майка спала, я протянул себя пару раз вдоль спины этой штукой. Непередаваемые ощущения. Кнут с тех пор не покидает назначенного ему крюка на стене, уж больно он декоративен, чтобы в шкаф убирать, но практического применения этому девайсу я не нашел.
И вот приходит время расставания. Ненадолго – ведь нет у меня «наверху» никаких серьезных дел. Это просто технический перерыв, отдых для нас обоих (муж должен работать, жена – следить за домом – стереотип классический, но по сей день никем убедительно не оспоренный). Удобно оставлять Миледи следить за домом после порки на подвесе – просто опустил цепь настолько, чтобы руки не затекли, усладил горбатого, и - арриведерче, чмоки-чмоки. Без проблем можно оставить привязанной к столбу, или растянутой на лавке. Один раз оставил ее верхом на «кобыле», но через час уже очканул, и вернулся снимать ее – представил, что повредит себе там что-нибудь, хотя навершие бруса закругленное, но все же…. В колодках оставлять тоже побоялся поначалу – очень живо вообразил себе, как подломились от усталости стройные ножки, шейка – хрусь…. На фиг, на фиг. Потом сообразил, что подстраховаться несложно – ремнем или цепью вокруг талии – и на подвес.
Наверху мне делать нечего. Кашу сварил, псов покормил, в телик потупил, – вот и всех делов. Один лишь раз съездил в Старов «за хлебушком», заодно в офис заглянул. В бухгалтерии завелась бесцветная очкастая девица, сутулая, как креветка. При моем появлении Булочка девицу выставила (то ли по делу, то ли вовсе домой отправила), и без труда меня соблазнила. Получилось у нас очень все приятно, хоть и без того огня, что в первый раз. Глядя на голую Алинку, я представлял на ней ошейник, цепи, клеймо на толстой попе…. Мне кажется, всех женщин я буду видеть в своем воображении примерно так. И еще мне кажется, что Алинка что-то такое во мне почувствовала.
Каждый раз днем я стараюсь не думать о том, как там Майка, одна, в подвале. Потому что сразу же захочется бросить все на фиг, спуститься, и отодрать ее так, чтобы щель трещала.
Развлекаю себя иной раз тем, что придумываю для Майки новые формы досуга. Вот, допустим, решил Польских заняться крестьянским трудом. Майка, голая, в цепях, усердно мотыжит целину на нашем участке, а я, весь такой, в светлых шортах и пробковом колонизаторском шлеме, поддерживаю трудовой энтузиазм свистом кнута: «арбайтен, факин нигга, шнелле арбайтен!». Мы выращиваем полезные корнеплоды, без всяких нитратов, не считая, конечно же, тех, что в изобилии содержатся в экологически чистом навозе, и потом что-нибудь с ними делаем. Понятия не имею, что можно сделать с чертовой кучей экологически чистых корнеплодов. Некстати вспомнил руки деревенских крестьянок: руки-лопаты, черная грязь въелась в них несмываемыми прожилками, пожизненно. Очень так эротично.
Или вот, к примеру, плантатор Польских в легкой одноместной коляске (блин, почему-то вдруг представилась инвалидная каталка), объезжает безмерные просторы своих владений по кольцевой аллейке, протяженностью в добрых полторы сотни метров, Майка запряжена в коляску изящной маленькой лошадкой, бубенцы звенят на колечках, продетых в ее соски…. Вот ведь дебил-плантатор, а?
Пожалуй, изначально взятая нами легенда о маленькой, беззащитной принцессе и жестоком тиране-лендлорде вообще единственно жизнеспособна.
Когда терпеть разлуку становится невмоготу, приходит время вечерней сессии. Спросите, для чего столь суровое самоограничение? Я отвечу словами нашей школьной исторички: «А для чего декабристы на Сенатскую площадь вышли?». Ответ этот своей универсальностью радует меня уже долгие годы. Иными словами, если читатель сам не понимает «для чего», объяснить словами я ничего не смогу. С дневным отдыхом с первого раза тоже конфуз вышел. Оставил я тогда Миледи в подвесной клетке (интересная такая клетка, цилиндрической формы, поменьше ее роста высотой, и диаметром лишь ненамного шире бедер). А по возвращении отметил, что Миледи увлеченно трет свою щелку, чем, похоже, и весь день занималась. Я, понимаешь ли, весь день терпел, а она тут в одно лицо развратничает! Она на ногах стоять не смогла, когда я ее из клетки вынул. Тогда я впервые применил на практике известную правовую норму про «незнание закона», и на ходу придумал «закон» о запрете самоудовлетворения. Двадцать плетей, без всякой фиксации, прямо на полу, вернули Миледи к реальной жизни. Для себя я тоже сделал выводы, и с того дня Майкина пиздюшка оставалась вне досягаемости ее шаловливых ручек на все время дневного отдыха. Теперь каждый вечер меня ожидает горячая мокрая щелка, а Майка дрожит еще до встречи с горбатым, и кончает… неописуемо.
С самого начала я предназначил вечернее время для тренировок в подчинении, и по столкновении с реальной практикой понял, что после дневного «отдыха» Майке просто необходима разминка. Первые дни практиковал приседания и бег на месте (вот где реально пригодился стек!), потом придумал дополнительный комплекс упражнений. «Колени!» - (коленки на пол, а если на полу, - значит, приподнять). «Локти!» - (локти на пол, а если на полу, - значит, приподнять). «Хавчик!» - (лицом в пол, а если на полу - …). Чертовски возбуждает, и забавно так, вообще-то.
Потом вечерняя кормежка, та же миска каши, немного глумления и издевательств, - то, что ранее я назвал «тренировками». Двух одинаковых тренировок у нас ни разу не было. Вот на третий день, к примеру, Майка решительно отказалась выполнять команду «на горшок!». Покрасневшее густо лицо, партизанское упорство в глазах – это явная провокация! Я мог бы выпороть ее сразу, за отказ, но мне показалось, что меры здесь нужны иные. В первый раз я зажал в колодки Майкину шею и запястья. В те самые колодки, что устроены в спинке кровати, лицом на ложе, попкой, соответственно, наружу. Одной цепью прихватил Майкины коленки к спинке кровати, другой, вокруг талии, тоже к спинке, но поверху. Миледи изогнулась теперь в позе цифры «7», еще и задок понуждена была приподнять. Отверстие в спинке кровати, назначенное для шеи, как я уже говорил, не особенно широко, но Майкина шея столь тонка, что в зазор еще и пару пальцев просунуть можно. Теперь пауза на технические моменты: кончик шланга, того, что надевается на смеситель, я обматываю черной матерчатой изолентой, за которой пришлось подниматься в гараж, настолько, чтобы получилась подходящих размеров обтекаемая «блямба», и обильно смазываю ее вазелином. Подбираю напор таким образом, чтобы теплая вода текла тонкой струйкой, и примеряюсь этим агрегатом к пульсирующей звездочке Майкиного ануса.
-Расслабь булки, раба непокорная!
Напуганная тем, что невидимо для ее глаз творится за ее кормой, Майка жалобно хнычет, и еще сильнее сжимает задницу. Ну, берегись, прелестница! Тем же вазелином я смазал ее анус, и провел меж ягодиц кончиком члена. Обманутая Майка доверчиво расслабилась, и тут уж вместо горбатого ей в зад вторгается созданный мной агрегат, заметно больший по диаметру. Майка и кряхтит, и стонет, но уж поздно: вода теперь медленно наполняет ее кишечник, и животик скоро начинает надуваться. Надолго Майкиного терпения не хватило:
- Милорд, я умоляю Вас, позвольте недостойной на горшок!
- И это все?
Майка, наверное, недалеко от того, чтобы разрыдаться:
- Милорд, никогда больше недостойная рабыня не оспорит Вашего приказа! Ай-ай-ай, пожалуйста-пожалуйста!
В животе Миледи булькает непристойно громко, и я закрываю кран, однако освобождать негодницу вовсе не тороплюсь. Кнут, висевший до этого времени на стене, разворачивается в моих руках, со свистом рассекает воздух, и с жутковатым щелчком выбивает пыль из кожаной обшивки кровати перед самым Майкиным лицом. Майка, кажется, побледнела, даже невзирая на свое неудобное положение.
- Итак, что у нас полагается за «не буду»?
- Двадцать пять… Милорд, пожалуйста, позвольте мне сначала…
- А вот об этом рабыне следовало думать раньше! – со злодейской ухмылкой на лице я запираю Майкин рот кляпом. Конечно же, для порки я взял не кнут. Арапник, такая плеть однохвостая, раза в два покороче. Свистит при замахе, впрочем, ничем не хуже. Майка, однако, со своей стороны кроватной спинки видеть этого не могла, и, хотя, рисуя сетчатый рисунок с внешней стороны ее ляжек, я наношу удары даже и не вполовину замаха, она пытается прыгать в своих цепях, и визжит сквозь кляп с необыкновенной активностью.
Освобожденная Майка спешит в санитарный угол, волоча за собой длинный черный хвост, булькая вздувшимся животом, и тут снова беда: она никак не может извлечь из задницы шланг. Мне пришлось поспешить ей на помощь, и вот, наконец, облегчение хлещет из Майки зловонной струей, а столь счастливого выражения на ее лице мне видеть по сей день не доводилось.
Это лишь один пример из наших «тренировок», но пример показательный. Как бы не хотелось Майке не выполнять мое повеление, все равно придется его выполнить, только ведь еще и «ай-ай-ай» при этом будет.
Перед сном - в душ. Мне очень нравится мыть Майкино тело жесткой мыльной губкой под горячей водой, однако я совершенно не представляю, как можно промыть ее длиннющие волосы, поэтому заплел их в косу. Ничего, за недельку-другую не сваляются. Потом обвязка на ночь. В меру тугая, здесь мне пришлось все-таки советоваться с Майкой, мне нравится обвязка цепью. Цепи – они создают иллюзию неодолимой надежности, той надежности, которой не существует в реальной жизни.
Немногие часы, необходимые мне для сна (я не могу спать долго, постоянно терзает эрекция от одной лишь мысли, что Майка рядом, и доступна), она проводит со мной на ложе. В первый раз я изрядно облажался, обвязав Майку на время отдыха цепью. Сначала я пристроил ее в ногах, но не смог заснуть, хотя и здорово вымотался: очень уж захотелось ее потискать, не железный же я. Заснул с Майкой в обнимку, проспал часа три, не больше – горбатый соскучился, и очень захотел в Майку. Настолько захотел, что весь сон разогнал. И тут облом – обвязал я ее тщательно и со всем прилежанием, цепь проходит между Майкиных ног туго, не сдвинешь, развязывать же барышню среди ночи совсем не комильфо, на мой взгляд. Пришлось Миледи разбудить, вытащить кляп и попользовать в ротик, по счастью, Майка с самого начала знала, что следует делать со спермой, оказавшейся во рту. Спросите, что в этом обломного? Ну вот не считаю я отсос полноценным сексом ,по мне, он хорош только для разогрева. В следующие ночи схема обвязки была радикально пересмотрена, теперь, разбуженный ночной хотелкой, я со всей деликатностью дуплю Миледи в задний проход. Попка у нее очень узкая. В моем арсенале имеется набор из семи резиновых «гантелек» различного диаметра, вполне подходящий инструмент для «попорасширительных» работ, и я уже присматривался к ним, но потом подумал: а что плохого в том, что она такая тугая? Разве я куда-нибудь тороплюсь? Пусть себе процесс идет естественным путем, Майка ведь со мной на долгие годы. От ночного анала Майка вибрирует и кончает не хуже, чем от вагинального секса, не потому, что ей так уж нравится в попку. Она заводится от своего беспомощного положения, от боли, от подвального сумрака. Хоть и закричишь – не услышат, цепи держат крепко, кляп во рту сидит плотно…. Я чувствую все это прямо через нее, своеобразная такая эмпатия.
На восьмой день у Майки начались месячные, и я решил, что пришло время отдыха. Не то чтобы меня пугает немножко крови из причинного места, но у Майки вообще-то уже круги под глазами. Для Майкиного отдыха я приготовил большую спальню, хватит уже ей стоять на консервации, руководящими шлепками стека загнал Майку в душ, а сам смотался в Старов за тампаксами. Когда вернулся, Майка спала счастливым сном на свежих простынях под теплым одеялом. Что-то подсказывает мне, что ужин можно перенести на завтрак.
Я уже засыпал (на диване, от соблазна подальше), когда заэсэмэсил телефон. Отец передал номер рейса, прибытие послезавтра…. Как хорошо, в аккурат нам отоспаться.

Эпизод девятый. Наследник Польских.

- В соответствии с действующим завещанием, движимое и недвижимое имущество покойного….
Голос Ковальского, нудный и монотонный, действовал на меня именно так, как, вероятно, и рассчитывал его обладатель. Однако стоило мне прикрыть глаза, как снова я вижу заходящий на посадку «Боинг-737», автозаправщик, неспешно ползущий поперек посадочной полосы…. Нелепейшая, безумная ситуация, более полусотни погибших. Хоронить было нечего. Майка рыдает на моем плече, мы оба осиротели в один момент. Дни, наполненные тоскливой бумажной суетой, ночи, в которые мы трахаемся, как безумные кролики, чтобы можно было заснуть хоть на пару часов, а потом все равно ползем на кухню, чай, водка, снова секс…. Хорошо, что наши дни были плотно забиты делами. Майка взяла академический отпуск, по моему настоянию, сама она и вовсе универ хотела забросить. Посоветовавшись, решили продать отцовский таунхаус, квартиру Александры в Старове, и погасить ипотечную задолженность за Майкину квартиру, в центре города оно все же удобней как-то, да и воспоминания, ну их на фиг.
- Помимо того, 51% акций холдинга « Добрый Мир». Андрей Александрович, подпишите, пожалуйста.
Ковальский, ты еще здесь? Конечно, куда же ты денешься из своего собственного кабинета. Я подписываю, где указано.
- Андрей Александрович, также, по поручению моего клиента Малькова, Андрея Даниловича, партнера Вашего покойного отца, я предлагаю Вам весьма выгодную сделку. За 2% принадлежащих Вам акций Андрей Данилович предлагает Вам… - Ковальский рисует сумму на листе отрывного блокнотика.
Щедро, Андрей Данилович, слишком даже щедро, за два процента-то. Мальков – вот он, в нарушение всех протоколов, через стол сидит, седой, плотный, круглолицый. Я надеваю на свое лицо маску простоватого солдафона, с трудом сообразившего, где его надуть хотят:
- А, это, типа, «передача контрольного пакета», верно?
Ковальский растерялся. Что же ты, юрист, такой умный, что всех вокруг дураками считаешь? Да и в покер тебе, дружок, тоже не играть, бессмысленно ибо. Мальков разворачивает блокнотик к себе, и дописывает к предложенной сумме нолик, вопросительно вскидывает бровь. Я утвердительно киваю, Мальков набирает номер. Не успели мы допить кофе, принесенный секретаршей Ковальского, как запищал мой телефон, СМС, «Ваш счет пополнен на…». Я подписываю бумаги. Кажется, мне все-таки удалось заметить радостное мелькание циферок в бесцветных глазах Малькова. Наверное, про себя он сейчас подсчитывает, сколько эмиссий потребуется, чтобы моя доля в «Добром Мире» сократилась с почти пятидесяти процентов до почти пяти. Хотя нет, у него, уж верно, давно все подсчитано. Хороший ты мужик, Данилыч, не жадный. Вообще-то мне и первоначальной суммы по уши, а на прокорм «Радуга» есть.
Из нотариальной конторы я вышел в некоторой растерянности. Все вдруг кончилось, делать больше ничего не надо. Майка ждет меня на выходе, в темно-синем мамином «форде». Она не хочет оставаться одна, даже на короткое время. Майка в депрессии. Я, наверное, где-то там же.
- Май, хочешь, Мышку возьмем?
В Майкиных глазах проблеск интереса. Поделиться с подругой обретенными сокровищами? Мне кажется, это может раскачать нас обоих.
- А ее мама с мелким?
- Возьмем ей сиделку. Няньку. Няньку-сиделку, с медицинским образованием. Ведь есть в этом городе медсестры, которым деньги нужны? Ведь заслуживает твоя Мышка отпуск, на недельку хотя бы?
Майка оживилась, набирает номер. Зловещим шепотом шипит в трубку:
-М-ы-ы-ы-ш-ш-ш-ь, ты нужна мне… ой, простите… Марью Викторовну можно к телефону?
Минута ожидания. Разговор, в основном с «той стороны». Майкино лицо становится растерянным, потом жалким. Она бросает трубку.
- Нет, ты представляешь, она решила «строить отношения»…. С этим, со своим «Лешенькой»! «Дом-2», блин, на выезде!
На лице Майки – злые слезы. Хорошо. Злая Майка, брошенная ,обиженная, – это лучше, чем Майка в глубокой депрессии.
- Предательница! Этот колхозник… он же ее бить, наверное, будет!
- Ну да, - говорю, - вот как я тебя.
Майка смотрит на меня в недоумении. Потом смеется, отвернувшись:
- Ну, ты,…, сравнил!
Хоть с Мышкой, хоть без, встряска получилась недурственная.
- Май, а давай на море полетим?
Кто-нибудь думал, что я всю жизнь буду бояться самолетов? Кто-нибудь думал, что Майка в чем-то мне уступит? И мы полетели на море.

Эпизод десятый. На дальних берегах.

Четырнадцать часов, с пересадкой в столице. Наугад (почти) выбранный город в Юго-Восточной Азии, про него еще говорят: «С женой? Ну, ты бы еще в Тулу со своим самоваром!». Кому как, а я лучше со своим. Очумелые от недопересыпа и смены часовых поясов, проходим таможенный контроль. Автобусы расхватывают организованные группы руссо-туристо, в нас же цепким маленьким клещиком вцепляется местный «гид», глазки-бусинки, школьные хвостики, топик и шортики, чупа-чупса не хватает для полноты картины. Я не успел ее отогнать, Майка сказала, «пусть она будет». Я пригляделся, и, кажется, понял – короткая верхняя губешка, зубки, как у мелкого грызуна, резцами наружу. Ну да, клин – клином. Фей оказалась неожиданно ценной находкой, она настоящий полиглот – добрая сотня слов на русском, не меньше того – на немецком. Оценить ее познания в английском я и вовсе не могу, ее словарный запас явно превышает мой, и, может быть, даже Майкин.
- Три-цать евро фо дэй!
Я тут же решил проявить себя знатоком цен и бывалым туристом:
- Тридцать доллар!
Фей соглашается моментально, Майка смотрит на меня ехидно: «ну ты, блин, торговец». Наплевать, лорды Польских известны вовсе не умением торговаться. Надменно выпятив челюсть (для Майки), я следую за проводником-або.
- Такси?
- Доунт нидэ. Нид э рент кар.
К моему удивлению, Фей понимает фразу, самостоятельно составленную мной на чужом языке. Продолжительный, хотя и взаимно вежливый торг между нею и агентом прокатного бюро, вероятно, должен убедить нас в крайней полезности Фей. Выбрались мы с проката на приглянувшемся мне стареньком «лендровере». Вполне профессионально оценив наш финансовый потенциал, Фей находит нам подходящее жилье, и я начинаю думать, что Фей действительно полезна. Бунгало, такая однокомнатная квадратная хижина на столбах, с большой верандой, к той, что нашла для нас Фей, подведена канализация (все удобства за ширмой), электричество, и вай-фай тоже есть. На берегу океана, с рокотом прибоя. Вы помните, я рассказывал вам про свою поездку в «Янтарь»? Вообще-то, это был мой единственный опыт отдыха на море. Южнее мне бывать не приходилось, не считая служебных командировок, однако, в командировках больше смотришь, как бы в тушку тебе чего не прилетело. Здесь все совсем по-другому. Теплое море, теплый (не жаркий!), воздух, никаких комаров, малолюдный (не сезон), пляж. Конечно же, первым делом – океан. Майка плавает легко и быстро, не догнать, пока сама не поддастся. Кожей ощущаю, как кусками отваливается от нас серая тоска, растворяясь в прозрачных волнах. На песок мы выбираемся вполне счастливые, наперегонки бежим к «своей» хижине. Сюрприз! Наш гид, в чем мать родила, оккупировала единственную в хижине кровать, и с милой улыбочкой оповещает о дополнительных услугах:
- Фей - лизать, сосать, массаж!
Беру обнаглевшую аборигенку за хвостик (-ай-ай-ай!), и тащу на выход, с намерением выставить на мороз, пока фаранги смывают морскую соль с бледных тел, и трахаются, отмечая новое место имения. Останавливает меня Майка:
- Андрей, мы ведь за экзотикой приехали?
Я остановился, изучая притихшую в моей руке экзотику. Крошечная, по плечо мне ростом. Фигурка – доска, не то, чтобы стиральная, но местами ребристая. Женские округлости, сиськи, попка, талия, едва намечены. Интересно, сколько ей лет? Станешь тут еще невзначай педофилом. Вся шерстка на теле аккуратно удалена, или еще не выросла. Шутка. А в целом Фейка выглядит девочкой ухоженной и чистой. Чего я капризничаю, собственно? Оставайся, Фей.
Я ожидал, что Майка присоединится ко мне в душе. Мог бы, конечно, позвать, или даже притащить за шкирку, но вот скажите: если всегда все выходит так, как вы ожидаете, чего тогда ждать? Какой вообще интерес в жизни без сюрпризов? И жизнь щедро радует меня за проявленную сдержанность интересным зрелищем: Майка, широко раскинув на кровати длинные ноги и прикрыв глаза, уже дрожит, Фей зарылась лицом ей в пах, в весьма интересной позе. Я веду себя тихо, и Майка «а-а-ахает» уже через минуту. Пока Майка приходит в себя, Фей быстро и ненавязчиво переключается на мои гениталии.
Вот позвольте небольшое лирическое отступление. Читатель, Вы, наверное, со мной согласитесь: ведь почти каждая женщина, хоть раз державшая член во рту, уверенно позиционирует себя, как Великая Богиня Минета. Я говорю сейчас не про Майку, у нее как раз обошлось без заскоков. Но вот обычный, усредненный вариант: язычок прелестницы теплым слизнячком ползает по твоему животу, минут пять, не меньше, то пониже, то повыше, иной раз до самой шеи. Особо одаренные особи обмажут твой живот какой-нибудь липкой дрянью, мороженым, или, боже упаси, вареньем. Эта снотворная процедура уже начинает действовать, глазки твои закрываются, эрекция пропадает на фиг…. Хорошо, если хотя бы после этого у нее во рту окажется твой член, хотя, как правило, и здесь она начнет «скользить языком вдоль возбужденного ствола». Да какой он, на фиг, «возбужденный», после того, как тебе пузо пять минут лизали! И на фига мне этот язык «вдоль ствола»! Но нет, мало того, начитанная красотка, как правило, сперва возьмет в рот волосатый мешочек с твоими яйцами! Ведь идиотки, сочиняющие женское чтиво, считают, что для мужчины это – самое то, что нужно! Конечно, сонливость – как рукой! Я, к примеру, тут же, как наяву, вижу – вот пружинистый волосок попадает в горло, рвотный спазм…. Бля-а-а-а, да вы вообще в своем уме-то, такие вещи в рот брать?!
Ну так вот, к тому, что делает Фей, все вышеизложенное вообще отношения не имеет. Я хотел сначала сказать, что она работает ртом не хуже Майки, но тут горбатый ныряет куда-то и вовсе глубоко, такого в реале и быть не может, о-о-о-х, бля! Нет, это все-таки по-другому как-то.
Майка идет в душ, я хочу отблагодарить Фейку за бесценный опыт, берусь рукой за мелкую пиздюшку, и вижу вдруг испуг:
- Доунт фак ми, плиз! Фей – лизать, сосать, массаж!
Чего-то я не понимаю в этих чудных азиатках, успокаиваю ее:
- Андре – массаж!
Вообще-то, и в мыслях не было тыкать в нее членом, тут не удовольствие для девушки вышло бы, (ага, кое-кто, похоже, решил, что я тут хвастаюсь), да и пока еще кондомы найдешь…. Я деликатно уложил Фей на бочок, обхватил ее сзади и потеребил клитор пальцем, благо, она там вся влажная была. Свободной рукой пощипываю сосочки, потом, припомнив, что Фей потекла от отсоса, засовываю пальцы ей в рот. Фей кончает тихо, почти без звука, лишь прерывисто выдохнув, и сжимая бедра.
Майка от души шлепает меня влажным полотенцем по спине:
- Ах ты, педофил морально нестойкий!
Ну да, не у меня одного скромные телеса Фей вызвали такую «детскую» ассоциацию. Так или иначе, знакомство состоялось, кажется, к общему удовольствию. Майка что-то спрашивает у Фей по-английски. Потом у меня:
- Кушать пойдем?
Из еды я осилил только мороженое и пару коктейлей, Майка то же, и еще какой-то фруктовый салат, зато Фей оторвалась за троих. Темнеет здесь моментально, как лампочку выключили. На повторный заплыв в океан Фей идет с нами, но от берега не удаляется, и нас пугает загадочным словом «шаркс». Океан приблизился едва ли не к порогу нашего бунгало (прилив!), прибой ослаб, гребень каждой волны светится зеленоватым призрачным светом. Каждое движение в воде вызывает вспышки этого волшебного света, Майкино тело переливается в нем, как русалочка сказочная плывет. Я знаю, в Черном море тоже бывает биолюминисцентное свечение, но вижу такое чудо в первый раз.
Никогда прежде мне не приходилось заниматься сексом «на троих». На видео, конечно, видел, но и там чаще два мужика на одну бабу. В нашем случае варианты, в принципе, тоже есть. В этот вечер я пристроил Майку попкой на члене, спиной ко мне, сам спиной на подушке, взялся за сиськи, и наклонил ее слегка назад, на себя. Фей со своим фирменным «лизать» занялась Майкиной пиздюшкой, мне же оставалось наслаждаться мягкой пульсацией прямой кишки на моем члене, и соски потихоньку пощипывать. Майке, таким образом, достались все вкусные плюшки, а Фейке – почти ничего, ну, так ей и надо, недотроге. Интересно, «отлизывает» она с тем же мастерством, как и «отсасывает»? Наверное, да, если способна удерживать Майку в «дрожащем» состоянии так долго.
На ночь Фей расстилает себе циновку прямо на полу. Дружно убеждаем ее, что на кровати вполне достаточно места для троих, но она непреклонна. Фей засыпает, а я, с Майкиного одобрения, устраиваю маленькую подлянку: перевожу регулятор мощности кондиционера в положение «max». Конечно, Фей могла сбежать на веранду, там двадцать шесть тепла, шезлонги, да и та же циновка, однако утром она все-таки оказывается на нашей кровати, под Майкиной рукой, и тонким, но теплым пледиком.
На второй день мы вернулись в город, с единственной почти целью: затариться игрушками, хотя ничего дорогого или габаритного брать не планировали. Я взял для Майки маску с кляпом (не очень-то мне нравятся простые шарики на ремешочках, нет в них должной солидности). Еще – пару ремней для бондажа, многохвостую плетку («флоггер» - подсказывает Майка из-за плеча), шлепалку («спанк» - не умничай, Май, шлепалка, она и есть шлепалка, и роза, блин, пахнет розой). Потом велел Майке выбрать вибраторы. «Велел». Ну, это потому, что понятия не имею о критериях выбора. Майка же отнеслась к заданию серьезно, покраснела до кончиков ушей. В придачу к выбранным игрушкам она берет моток мягкой черной веревки, похоже, и здесь она собирается спать в обвязке. Фей, исправно пояснявшая продавцам наши запросы, неожиданно продолжает заказ. Она берет набор зловещего вида иголок, тонких, с блестящими стальными шариками с тупого конца, коротких и длинных. Небольшой резиновый шарик на полуметровой цепочке. Еще всякую загадочную азиатскую хрень, место которой, на мой взгляд, уж никак не в секс-шопе. И все это она оплачивает из своего кошелька.
Сегодня утром Фей обратилась ко мне «милорд». Наверное, подслушала нашу ночную возню. И тут же, неожиданно для меня, от Майки ей прилетела легкая, но быстрая пощечина:
- Милорд – фо ми. Фо ю – Андрэ.
Фей, в обиде и растерянности прижавшая ладошку к щеке, так мила, что я, поддавшись импульсу, обнимаю ее и целую в лобик. Майкина вспышка мне тоже приятна. Свое – надо защищать. Фей отмалчивалась минут двадцать. А потом прилепила мне прозвище «фатер». Ладно, хоть не «папочка». Наверное, с каким-нибудь немецким туристом у нее уже были отношения типа «папа – дочка». А теперь вот она проявила самостоятельность: «как хочу, так и называю», вроде того. На «фатер» Майка только фыркает, и тоже целует Фей. Инцидент исчерпан. В это же утро Фей попросила нас говорить с ней по-русски. Для практики, как я понимаю, но потруднее нам придется, повторять все по два раза.
Перед сном, когда я обвязываю Майку веревкой, Фей внимательно следит за моими действиями, а потом просит вдруг «хелп фо ю». Я так понял, показать мне, неумехе, как надо. У Фейки действительно есть чему поучиться: узелки у нее выходят аккуратные, петельки симметричные, как на японских картинках.
- Леди Мэй – бьютифул! Ю си?
- Вижу, – похвалил я Фей, - очень красивая!
Майка очень красива. Руки ее скрещены за головой, веревочные петли охватывают небольшие остроконечные груди и талию. Пах от веревок свободен – я вовремя остановил увлекшуюся Фейку, вспомнив свой первый опыт обвязки. Зеленые глазищи сердито сверкают из-под маски, наверное, что-то такое важное она хочет сказать, но ничего, до утра потерпит.
- Фатер уонт э ….
Не полностью я понял эту фразу, но, кажется, Фей сейчас спросила, не хочу ли я, чтобы она и меня вот так же спутала.
- Смотри, Фей, - я показываю на Майку, - красиво?
Фей кивает головой, дескать, да, красиво.
- А мужиков ты вязала, «мэнс», - красиво?
Фейка недоуменно хлопает на меня пустыми бараньими глазами. Она, кажется, и вопроса не поняла: красиво – не красиво, причем здесь это? Вот и как объяснить этой дочери природы, что мужик в таком положении в моих глазах – непотребство несуразное? А как, тем более, объяснишь, что некоторые люди всегда видят и оценивают себя со стороны, и от любой «некрасивости» таких товарищей корежит со страшной силой? Здесь, по-моему, и Майка не справится!
- Фатер … хочет… Фей… - Фейке ощутимо не хватает слов, она изображает жестами.
- Связать, - подсказываю я, - свя-зать. А ты, Фей, уот ю уонт, чего хочешь ты?
Похоже, я первый, кто задал Фейке этот нехитрый вопрос. Малышка в ступоре. И опасливо косится на мой полувставший. Потом осторожно трогает крошечной ладошкой. Горбатый, зараза, тут же оживает, будто и не получил свое от Майки с полчаса назад.
- Плиз, слоули… энд кэррифул.
Фей вдруг краснеет, как девочка. Хорошо, малая, будет тебе и «медленно», и «осторожно». Я серьезно. Именно так и будет. Очень постараюсь. Не думал никогда, что профессиональную массажистку можно вогнать в краску. А может, я вообще чего-то не понял в ее профессиональной ориентации?
Фей прячет лицо в Майкиной промежности, я надеваю презик. Не люблю эти штуки (а кто их любит?), но иногда не обойтись. Пользуясь тем, что Фей меня сейчас не видит, приготовил вибратор, самый маленький из купленных нами днем. Фей стоит на коленках, на самом краю кровати, очень удобно. Пальцами ощупываю пиздюшку, там все в порядке, тепло и сыро, и осторожно ввожу в нее горбатого. Тесно, как у Майки в попке, жарко, и пульсирует так… волнами. Медленно следуя жаркой тесниной, горбатый вдруг натыкается на препятствие. Фейка вздрагивает, и пизденка ее сжимается еще теснее. И это все? Один мой приятель, белорус, откуда-то из-под Брянска, регулярно использует в своей речи народную мудрость: «как ни крути и не ворочай, хуй пизды всегда короче», по поводу и без оного. Вот тебе, наглядное опровержение…. Не вынимая горбатого, включаю вибратор, и потихоньку ввинчиваю в Фейкину попку. Для Фей это сюрприз, но она не останавливается в своей работе над Майкиной киской, разве что Майка «айкать» стала почаще…. Теперь дело за горбатым, осторожненько, не торопясь, начинаем движение. Раз. Два. Раз. Два. Раз – два. Раз –два. Раз-два-раз-два-раз-два. Фей кричит что-то непонятное, ее пизденка, невероятно мускулистая, выплевывает горбатого, как ребенок выплевывает леденец. Нет, ничего я ей не порвал, откатывается она с обалдевшим, но вполне счастливым выражением на лице. Майка в недоумении приоткрывает глаза, «куда мою игрушку дели?». Ну, дорогая, дальше мы вдвоем. Сдергиваю с горбатого надоевший «писькин плащ», и отправляю его в знакомые глубины Майкиного тела, перекинув через плечи ее длинные ноги. Мы кончили в этот раз одновременно, впервые за время нашего знакомства. Притираемся? Да нет, давно мы притерлись, с первого раза считай что, а это просто приятная неожиданность.
Не развязывая Майку, я подмываю ее в душе, потом, на кровати, обвязываю ей ноги. Пусть не так аккуратно, как получается у Фейки, практика – дело наживное. Я уже почти отдался Морфею, когда Фей, влажная после душа, ткнула меня коленкой в бок. Сложив ручки за спиной, тихим, но твердым голосом, она просит:
- Связать.
Вот еще наказание на мою голову, и сам ведь спрашивал «чего ты хочешь»! Ночь я провел меж двух связанных девиц, «Мэй и Фей», хоть желание загадывай.
Не надо думать, что все время мы проводили в постели. Конечно же, поездили по окрестностям, Фей прекрасно знает, как добраться до местных достопримечательностей. Только вот про какой-нибудь (любой) древний храм или дворец она может сказать только: «итс э вери энсиент руинс». Не то, чтобы меня очень живо интересовал вопрос, какого порядкового номера Рамкамкхенг проживал в этом дворце при жизни, азиатская история, на мой взгляд, вообще, занятие для задротов, в ней сменяются правители, династии, и всегда все остается как и прежде, движется по кругу с радиусом в пару сотен лет. Хотя… это мысль спорная, может быть, без европейских торопыжек тоже получился бы у них пригодный для жизни мир, через пару тысячелетий, к примеру. Но все же хотелось бы услышать что-нибудь интересное про осматриваемый объект, а не просто сфоткаться с обезьянкой. Англоязычные экскурсоводы для меня почти бесполезны, кроме бытовых тем, я могу спросить разве что: «сколько солдат в вашем подразделении?». Майка же и вовсе скучает на этих руинах. Конечно, она у нас бывалая, в Анталии турецкой бывала, и на Красном море тоже. Это я здесь как в первый раз с березки слез, мне интересно. Один раз нам удалось зацепиться за русскую туристическую группу, и знаете, что я услышал? «Это очень древние развалины, а вот здесь вы можете сфотографироваться с обезьянкой».
Другое дело – дайвинг! Здесь интересно и мне, и Майке. Тысячи беспредельно наглых разноцветных рыбешек, стремительные черепахи, множество небольших акул (оказывается, это и есть те самые «шаркс», которыми нас пугала Фей). Красоты подводного мира манили меня с детства, и «команду Кусто» я всю смотрел, но это – несравненно круче! Самое приятное отличие – никаких душераздирающих стонов по гибнущей природе. Я вот почему-то думаю, что природа – она еще и нас, людишек, переживет.
Что еще? Ну, вот, на слоне катались по джунглям. Махаут – тот, что у слона на шее сидит, он конечно, кайфует. Такая гора мышц между ног, послушная твоей воле, это, должно быть, нечто…. А вот нам, в беседке, что остается? Качайся себе влево - вправо, да по сторонам смотри. Не, оно тоже, конечно, интересно, только я как-то больше махауту завидовал.
Майка с Фейкой сдружились, секреты какие-то завели, по магазинам без меня ездят. Я бы, конечно, и сам с ними не поехал, мне интереснее на ближнем рифе с маской понырять, или с нынешним нашим соседом, Дитрихом, по шнапсику, (он – из восточных немцев, к тому же – отставной офицер, так что не скучно), но могли бы и спросить, для приличия. Не особенно я удивился, когда, где-то через месяц, Майка завела такой, с дальним намеком, разговор:
- Андрей, нам ведь в Варежках нужна прислуга?
Ага, про себя думаю, ты из Фейки горничную сделать надумала? Шансов прогнуть Фей под себя у Майки, на мой взгляд, меньше, чем у болонки - загрызть хорька, но вот как ей это объяснишь, если она не чувствует? Вслух говорю:
- Май, если ты про Фейку, то лучше забудь. Это ведь не котеночка завести, ты человека с места хочешь сдернуть.
- Андрюш, а ты бы смог, котенка – на улицу? Фей – не котенок. Не понравится ей, билетик в зубы, дорожные расходы, и – до свидания.
Вот умеет она убеждать, не отнимешь. Что же, пусть попробует, зубки пообломает.
- А Фей сама-то в курсе?
- Обижаешь, милорд! Фе-ей!
Вот взял бы, и наказал за такие выходки! А что меня, собственно останавливает? Ладно, вечерком, перед сном… а сейчас просто на пальцах показываю: двадцать. Майка разрумянилась, соскучилась по плетке, что ли? Я сижу в шезлонге, на веранде, Майка – у моих ног, на коленях, Фей подслушивала из хижины, стоя у самой двери. Теперь же, поспешив на Майкин зов, она садится рядом с ней на колени, и кланяется низко, до самого пола. Надо же, какие мы вежливые бываем, когда нам что-то нужно.
- Что, Феечка, хочешь с нами ехать, на север?
Фей снова кланяется:
- Фей очень хочет, фатер.
Все-таки неплохие успехи в развитии речи за один лишь месяц, а?
- А родня твоя, папа, мама, как ты их оставишь?
- Они далеко, фатер. Мама не хочет видеть… - Фей рукой очертила свое лицо, - папа умер, давно.
Блин, что же за уроды такие, дочь она видеть не хочет, так вообще бывает? Как-то верится с трудом, надо будет уточнить позже, в чем Фей провинилась, может, папашу своего порешила.
- Ну а снег, мороз – я картинно скукожился – Фей не боится?
Фей уже поняла, что победа – за ней, и улыбнулась.
- Фей с севера. Там тоже снег, зимой. И медведи. Только я не видела.
Я тоже не видал медведей в Бежинской области. А снег на вашем «севере», наверное, два часа лежит, в те годы, когда все-таки выпадет. Однако, хотя Фей уже уверена в успехе, решающий вопрос я задам только сейчас:
- Почему Фей хочет ехать? Здесь плохо?
- Не плохо. Но Фей – всегда одна, - она помолчала, выбирая нужные слова, - никто не спрашивал Фей, «что ты хочешь?».
Вот так получилось, что вернулись мы втроем. Бумажной волокиты с вывозом Фей с исторической родины оказалось меньше, чем я опасался. Кстати, «Фей» - оказывается, вовсе не имя, а прозвище. Причем какое-то английское новообразование, не силен я в английском, к сожалению. Настоящее Фейкино имя… впрочем, какая вам разница, все равно правильно не произнесете, я и сам не справился. А в начале декабря подошла ко мне Майка, и проныла:
- Андрей, я в замок хочу.
И я понял, что тоже хочу в замок, и тропические каникулы свое дело уже сделали. И никто, надеюсь, не забыл, что у нас скоро… ну, не свадьба, какая там свадьба через три месяца после потери родителей, так, бракосочетание, но откладывать это дело я не собираюсь.

Эпизод одиннадцатый. Дома.

Холодно здесь с непривычки, хотя всего-то градусов десять в минусе. Долетели почти без приключений. Почти – это спасибо Фей. Мы с Майкой свои игрушки «забыли» в бунгало, пусть с ними горничная развлекается, если фантазии хватит. Не такова Фейка: все, что приобрела она за свои деньги, оказалось в ее сумке. Уж я не знаю, какой умник устроил в тот день таможенный досмотр на выходе, может, действовал какой-нибудь режим «вихрь-антитеррор», Родина богата на сюрпризы. Фей только глазами хлопала в недоумении: как это, свое, а провезти нельзя, пока я объяснял пожилому таможеннику, что иголки – это для акупунктуры, вот, с нами известный мастер, а вот это все – сувениры, для друзей. Очень ему хотелось отправить нашу троицу на подробный досмотр, но профессиональное чутье, видимо, подсказало, что ничего серьезнее у нас не найти, пропустил.
В такси Фей сидит тихая, в окошко смотрит не отрываясь. Безлюдные монохромные пейзажи, заснеженные равнины, леса в отдалении. Вот город, масса машин, редкие пешеходы, и ни одной улыбки не увидишь на сосредоточенных хмурых лицах. Не знаю, как у Майки, а у меня в груди сейчас тепло и щекотно: я – дома! А Фей, похоже, в состоянии, недалеком от «верните меня обратно!», впрочем, могу и ошибаться. В огромной Майкиной квартире Фей поначалу теряется. Может, она подумала, что здесь все так живут. Потом я вспомнил яркое синее небо ее родины, лазурное море, буйную зелень, улыбки на смуглых лицах, почти на всех, и истолковал ее мысли иначе: здесь все так скудно живут. Что это я все о Фейке? Ну, просто интересно наблюдать за поведением человека, вырванного из привычной среды обитания. Ужин заказываем с доставкой из ресторана, вечерний секс без затей, устали.
С утра Майка рвется ехать в замок. Я ее очень даже понимаю, однако окорачиваю:
- Сегодня – большой шопинг. Фейке – зимние вещи, холодильник затарить на неделю. Завтра, послезавтра – тотальный медосмотр, мы в тропиках два месяца пробыли. До двадцать четвертого числа девять дней, раньше про замок и не думай, мне там порядок навести надо. Нет, без вашей помощи справлюсь. Короче, поехали по магазинам.
Шопинг для женщины – дело увлекательное. Но присмотр все же нужен. Я понимаю, очень мило смотрится Фей в норковой шапочке и шубке длиною до пяток, на чукчу похожа, или на якутку. Однако, вот как можно забыть, что первым делом нужен простой крепкий пуховик, не прокатит норка в деревенской повседневности, и Майке такая штука тоже пригодится. И кроме сапожек на каблучках, нужны ботинки, да и валенки не помешают.
Медосмотр я затеял не только ради Фей, нам он тоже не повредит. И где-то в коридорах поликлиники решил еще один вопрос, не то, чтобы не дававший мне покоя, но все же требующий разрешения.
- Не помню, Май, говорил ли я тебе, что бесплоден?
Прекрасно я помню, что не говорил. И мандражировал слегка, спрашивая об этом вот так, мимолетно. Майкина рука легко, одним намеком касается горбатого сквозь ткань:
- Если милорд муж пожелает наследника… мы найдем решение в свое время, верно?
И все, вопрос отпал. Кроме того, Майка меня мужем назвала! Мне аж теплым маслом в груди пролилось, как-то так. Результаты осмотра тоже порадовали: я здоров, у Фей и Майки – какие-то хилые тропические гельминты, растворимые в стакане водки. Еще один повод моей радости озвучила Майка:
- Долой презики. Хорошо ты с медосмотром придумал, - и от души шлепнула Фей по джинсовой попке, - ну, что, Фейка, оттянемся сегодня?
Старушка, ожидавшая своей очереди к кардиологу, проводила нас завистливым взглядом.
И мы оттянулись. В этот вечер Фей показала мне, для чего нужен тот шарик на цепочке, (Майка, оказывается, уже в курсе была). Шарик она вставляет во влагалище, на конец цепочки подвешивает полукилограммовую гирьку, и – вверх – вниз, раз десять, запросто! Вот бы соревнование устроить, но слишком разный класс участниц: Майка едва справляется со стограммовой гирькой, однако, по ее уверению, месяц назад и этого не получалось. Зато у нее шарик втягивается значительно глубже. Продолжение вечера помню несколько сумбурно. Некоторое время мы с Майкой на пару сношали, пороли и содомили Фей, привязанную к раздвинутой в рабочее положение стремянке. Тело ее в талии прогнули между ступенек, руки привязали к противоположной стороне лесенки. Майка подсказала, что если в попку перед поркой навтыкать Фейкиных иголок, ну, хотя бы коротких… ощущения от спанка меняются радикально! Я немного в шоке: мне как-то казалось, что спанк и сам по себе – ого-го. Майка, впрочем, шлепнула пару раз всего, и тут же прошептала: « со мной – пока – не надо, ладно? Я не такая крепкая… пока.»
Потом пошли на кухню, перекусили, выпили. Фей развезло от крепкого, надо будет в дальнейшем оберегать ее от алкоголя, я слышал, что азиаты спиваются гораздо быстрее и безобразнее, чем мы, славяне. А пока я просто уложил ее отдыхать на тахте, и с удовольствием повторил с Миледи все то, что только что мы вытворяли с Фейкой.
Утром, часов в десять, я с трудом поднялся, поправил здоровье. Осторожно измерил обхват шеи, лодыжек, и запястий у спящей Майки. И поехал в Старов. Дел у меня еще не мало, на оставшиеся пять дней.
Булочка, предупрежденная моим звонком, встречает меня со всем радушием. Приодевшаяся, дивно похорошевшая, хвастает успехами «Радуги», я и сам офигеваю, почти на тридцать процентов поднялись всего за два месяца очередного «крызисного» года, даже с учетом новогоднего спроса, это немало. Алинка же, стоя за моим плечом, так и норовит уткнуться в меня грудью, тыкает в клавиатуру перламутровыми ноготками, на каждом ноготке – миниатюрная картинка. Нелегко мне после бурной ночи, но не могу же я не поздравить своего директора с успехом?!
- Ты, Алин, эту… креветку свою… домой отправь, а?
Два раза Булочку просить не пришлось, вернулась через минуту.
- «Креветка», а я ее про себя «Катя Пушкарева» называю, - вздохнула, - нехорошо так, девочка старательная…
- Давай, девочка, и ты постарайся… - я расстегиваю ширинку и ремень, предоставляя Алинке возможность заняться горбатым. Алина опускается на колени, и занимается, в меру своих способностей. Горбатому, однако, нравится, и вскоре, перегнув Алинку через диванный валик, я любуюсь волнами, гуляющими по ее белоснежному телу. Добрый такой шлепок по попке вызывает еще большее волнение.
- Ах, ты, мой поросеночек!, - и Алинка с готовностью похрюкивает, принимая игру.


В замке у меня тоже дел немало. Хотя Карпов и поддерживает дорожку до гаража , надо еще дров заказать и наколоть. Канделябры я спускаю из каминной в темницу. Дровишек охапки – туда же, и на климат – контроле выставляю плюс двадцать пять и в подвале, и по всему дому, жарковато для меня, но после тропического юга привыкать к холодам следует постепенно. Ну, и элементарная приборка, это тоже само собой, и не в один день. А еще надо подготовить свадебный подарок для Майки, не зря же я мерку с нее снимал. Ошейник и браслеты из стальной полосы,60/4. Цепи же выбрал попросту, самые тяжелые из тех, что нашлись в продаже, оцинкованная сталь, «десятка», с мелким удлиненным звеном. Получается у меня не сразу, какой уж из меня кузнец, но именно это я хотел изготовить сам. Над тем, что получилось, тоже думаю некоторое время, была мысль сделать позолоту. Однако ведь (все, кто понимает суть вопроса, меня поймут), любая существующая техника позолоты – всего лишь имитация, фальшивка, не содержащая в себе ни грамма настоящего золота, в итоге плюнул, и оставил как есть, в сыром виде. Так оно вообще-то смотрится и грубее, и эротичнее, как ни странно.
Вот и все, можно возвращаться в Бежин. Как вы думаете, что я увидел в Майкиной квартире? Ну, вот вам картинка: Майка, локтями стоит на тахте, длинные ножки врозь, пристегнуты к лежащей на полу лесенке, на плечах – следы флоггера, растянутое очко открыто всем ветрам.… Это его я берег для постепенной, неспешной разработки? Фей, в коленно-локтевой позиции, с тем самым флоггером перед лицом, типа, «прощения просим, барин, барыня приказать изволили». Жестом я велел Фейке покинуть помещение, она уходит неуклюже, враскоряку, перед нею болтается страпон, позже я разглядел его устройство, он без ремешков, попросту втыкается в попку, … ну, и в пипку активной девушки, пока же лишь горбатый ревниво отмечает размерчик своего соперника. Конечно же, я не мог оставить горбатого без законной добычи, сладкая Майкина попка, раньше очень тугая, теперь лишь ласково обжимает его в своих объятиях. Только закончив, я обратил внимание, что Майка у нас в обновках – ботфортики выше колен, с кольцами на щиколотках, за которые, собственно, и зафиксированы ее ножки, перчаточки выше локтя, тоже с кольцами, и кляп у нее похоже, тоже новенький, не видел раньше такого, обильного сбруей. В углу комнаты – гора коробок, рассмотрев их содержимое, я вижу, что кое-кто тут совершил результативный налет на специализированный секс-шоп, а может, быть, имел место заказ через интернет, что, впрочем, менее вероятно, многие вещи в этой горе нуждаются в примерке. Ласковым голосом зову :
- Фе-е-чка!
Вошла она тут же, за дверью, наверное, стояла, уже и от страпа избавилась, и оделась в розовый домашний халатик, как вошла – сразу на коленки, и взгляд в пол.
- Фей, вот кто тебе позволил Майкину попу трогать? - я осторожно поглаживаю означенную попу, и даже пару пальцев внутрь запускаю.
- Госпожа старшая сестра велела, фатер.
Сестра, значит, старшая, поди ж ты, как семейные роли распределила. Вообще-то, Фей Майки на целый год старше, хотя и маленькая такая, может водку легально покупать. Ох, и не завидую я тебе, Фейка, трудновато меж двух стульев сидеть, можно попу ушибить.
- Конечно, велела. И конечно, вы не подумали, что это – не ее попа.
Блин, чуть было не сказал «моя попа», по сути, оно верно, но уж больно глупо звучит как-то. Фей тут же уткнулась лбом в пол:
- Фей очень виновата, фатер! Пожалуйста, накажите Фей!
Конечно же, накажу, не в сказку же ты попала.
- Раздевайся, Фей.
Под розовым шелковым халатиком на Фейке такие же розовые шортики и короткая маечка из того же комплекта, целый наряд, вот о чем она думала, когда все это надевала? На ее запястьях и лодыжках я вижу кожаные браслеты. Они заперты на маленькие замочки, поэтому снять их Фей не могла.
- Примерь-ка, - я подаю ей глухую кожаную маску, скомбинированную с ошейником, на лицевой ее части – лишь мелкая перфорация, и металлическое кольцо вокруг рта. Фей в этом футуристическом шлеме выглядит совсем незнакомо, ошейный ремень я застегиваю сам, ей тут не справиться. На шлеме есть кольца для фиксации: одно на макушке, два на месте ушей, и еще два – на ошейнике, спереди и сзади. По размышлении, я пристегиваю Фейкины руки к тому кольцу, что сзади ошейника, хотя к «ушам», наверное, тоже получилось бы забавно. Теперь последний штрих: в ротовое кольцо, («открой ротик… умница»), я вставляю предназначенный фаллоимитатор, не худенький такой, сантиметров на десять вошедший в рот Фейке, и на все двадцать пять торчащий снаружи, застегиваю ремни на затылке. Фей, полностью потерявшая человеческий облик, это ведь инопланетный долгоносик какой-то, а не девушка, стоит передо мной на коленях, и я вдруг замечаю, что она течет. В первый раз увидел это, а не рукой нащупал. Впрочем, собрались мы здесь вовсе не для Вашего, барышня, удовольствия, и даже как бы наоборот. Подцепив малышку за теменное кольцо, я укладываю ее животом на тахту, и начинаю разогревать спанком. Детское тельце быстро обретает ожидаемый алый цвет, я переворачиваю ее на спину, и после шлепка по лобку она вдруг… кончает, бурно и радостно. Вот так вот, «наказал», называется, все дело-то именно в отношении к процедуре, настроилась малая на удовольствие, тут же его и получила. Хреновый из меня экзекутор, но сейчас придется сделать технический перерыв, никуда не денешься. Миледи наблюдает за происходящим свысока, на искаженном большим шариком кляпа лице эмоции не читаются вовсе. По справедливости, ей, как зачинщице всего этого безобразия, следовало бы выписать двойную порцию плетей, однако у меня относительно нее совсем иные нынче планы, и не буду я ее полосатить накануне росписи, как бы буржуазно это не прозвучало. Я свожу ее руки за спиной, ладошка к локтю (о-па! оказывается, пальцев на «перчатках» и не предусмотрено вовсе), и скрепляю их ремешком. Теперь ложись, милая, на животик, и постарайся получить удовольствие, от этого состояние твоей подруги зависит. Беру Фейку за ребристый хоботок, осторожненько ввожу его в Майкино влагалище. Сквозь лицевую перфорацию своей маски Фей, наверное, может немножко видеть, а от того, как быстро она поймет, что от нее требуется, зависит сейчас ее здоровье. Я беру в руки стек, он полегче того, что у нас в замке, да и с Фей я не так опасаюсь за потерю контроля, ее субтильные формы попросту не позволяют мне наносить удары даже и в полсилы, психологический барьер такой. Фейка, впрочем, понятлива, и движения начинает еще до первого шлепка. Странное, скажете вы, наказание? Не знаю, как и объяснить его смысл, подсознательно как-то я ощущаю, что такой вот способ удовлетворения вознесет Майку на надлежащий ей пьедестал, и слегка приопустит Фейку, после того , что она натворила, хотя, мне кажется, Фей таких тонкостей в принципе не понимает. Кто, впрочем, возьмется судить о том, что скрывается за ее улыбчивым личиком? И с какой стати я решил, что Майка нуждается в вымышленном мною пьедестале, ведь не памятник она, а такое же милое животное, как и все мы?
Майка кончает быстрее, чем я ожидал, и едва ли это притворство, не обмануть ей меня. Фей, наверное, думает, что и все на этом, не был я раньше столь уж изощренным садюгой, но сейчас не тот случай, хватаю ее за хоботок, и веду в большую ванную, на коленках, не обращая внимания на жалостные стоны. В попку – за попку, справедливо? Усадив Фей в джакузи, свинчиваю разбрызгиватель со шланга, и намыливаю его… хмм… ну, скажем так, «охвостье». Оставшийся обмылок я тут же загоняю в подставленную Фей попу , теперь подберем напор воды и температуру. Вот так, теперь вставляем шланг куда следует… Фейкина попка без труда проглатывает гайку и сантиметров десять шланга, я их еще и поглубже протолкну. Вода журчит, раздувая понемногу Фейкин животик, и начинает брызгать из попы обратно, Фей пыхтит сквозь маску, оставаясь в прежней позе – на коленках, упершись лбом в дно джакузи, попой кверху. Кажется, теперь хватит, вот только как ее наружу вытащить, чтобы фонтан не брызнул, придется, верно, освободить ей руки…, и тут я вижу, что опоздал, - мощная струя выбрасывает шланг на фиг, и продолжает хлестать, наполняя ванну. Ох, Фей, ты такая маленькая, откуда же в тебе столько каки… кому-то придется потрудиться, все это отмывая. Не мне, конечно, но за каким хреном я вообще затеял эту возню с промывом кишечника, никогда ведь не считал для себя зазорным говно потрамбовать. Наказание, превратившееся в цирк, надо, тем не менее, довести до логического завершения, горбатый уже вполне созрел. Наскоро отмываю Фейку, и вытаскиваю ее наружу. Отстегнул ее руки от затылочного кольца, и, прямо над унитазом, воткнул горбатого в попку. Уп-с… вообще-то, с такой мускулатурой прямой кишки она запросто могла не допустить этого гнусного насилия, мой член как в тисках сдавило, но я справлюсь, никуда ты от меня не денешься…. Пара дюжин фрикций, горбатый с облегчением выплевывает накопившееся в Фейкин анус, и покидает его… вот хоть бы на чуточку растянул… вообще почти бесследно, это унизительно даже… кажется, я нашел применение анальным «гантелькам» из нашего замка. Я опускаю Фей на колени, и осторожно снимаю с нее шлем. Лицо ее, мокрое, красное, и распаренное, каким-то образом сохраняет серьезное выражение.
- Фатер больше не сердится на Фей?
- Феечка, фатер не сердился,- вот блин, и я о себе в третьем лице заговорил, заразно, однако, - просто некоторые проступки нельзя оставлять без наказания.
- Фей будет наказана?
Немая сцена. Как-то мы тут, оказывается, наказания и не заметили. Красные полосы на попе, и все прочее…
- Да, Фей. Приберись тут, в ванной.
Я уже выхожу, когда Фей задает еще один вопрос:
- Фатеру понравилось?
Мне только показалось, или в ее голосе прозвучали нотки озорного ехидства?
После двух оргазмов я начинаю видеть ситуацию в несколько ином свете: ну, накупили девчонки игрушек, ну, решили опробовать, а кто бы удержался, увлеклись вот немного…. Так у нас тут вообще-то не монастырь имени святой Жюстины, отчего бы им и не побаловаться в мое отсутствие? Ах, вот же оно, ключевое слово, «в мое отсутствие»!
Отстегиваю Майкины руки и ноги, снимаю с нее кляп, освобождаю соски от зажимов, и разминаю ее рот глубоким поцелуем.
- Будешь Фейку вот так баловать, она тебе на шею сядет, - выговариваю ей все же потом.
- Страшно – страшно, - усмехается Майка, - а что, злодей уже надругался над невинной малышкой?
- Злодей в силах и еще кое над кем надругаться.
Майка смотрит лукаво, она вроде и не прочь, чтобы над ней еще разок надругались, а вот мне бы еще часок – другой силенок накопить, для такого подвига.
- Милорд злодей поможет даме снять перчатки?
Конечно, ей самой не справиться, застежечки зубами не достанешь.
- Знаете, миледи, мне Ваши перчатки понравились. Так что походите пока в них. Ну, и в сапожках тоже.
Порозовевшая Майка рассматривает беспалые ладошки своих перчаток.
- Ну, в таком случае, не затруднит ли милорда злодея открыть духовку? Там Фей свининки запекла, для Вас. А мне и попробовать не дала, жадина. Говорит, «когда фатер приедет».
Свинина, приготовленная Фей, божественна. Вкус такой, кисло-сладкий, немного непривычно, но за уши не оттащишь, и со специями не перестаралась. Майка пристроилась на полу меж моих ног, поскольку перчатки с нее так и не сняли, я кормлю ее из рук. По этой же причине хитрюге достаются самые смачные кусочки. Для себя она выбрала к мясу полусухое красное, я же, по своей плебейской привычке, открыл себе пиво. Фей отхлебнула у обоих, и остановила свой выбор все-таки на вине.

Эпизод двенадцатый. Миледи.

На наше бракосочетание Майка надевает простую бежевую пару, маленькую шляпку с вуалеткой. Туфли на низком каблуке, чтобы наш рост маленько снивелировать. Напротив того, на Фей она натянула длинное и узкое белое платье, неудивительно, что администратор приняла ее за невесту. Сама процедура упрощена до предела, по три подписи с каждого, обменяйтесь кольцами, можете поцеловать друг друга, следующая пара!
Грузовой отсек нашего джипа забит до отказа, девочки с шампанским на заднем сидении, мы едем в Варежки! Майка возбужденно сверкает глазами, тискает Фейку, щебечет всю дорогу, как арат азиатских степей, «что вижу – то пою».
В замке, пока Майка знакомит Фей с хозяйством, я спускаюсь в подвал, уж теперь-то никаких промахов, вроде электрического освещения, я не допущу, камин трещит березовыми полешками, канделябры пылают ярко, красота и романтика! Фей мы оставляем наверху, жалко ее, конечно, но эта ночь – только для нас двоих, пусть малая с теликом пообщается.
С осторожным благоговением осматривает Майка мои подарки – тяжелый ошейник с гравировкой «МИЛЕДИ», и королевскими лилиями, конечно же. С задней проушины ошейника свисает двойная двухметровая цепь в полпуда весом, такие же цепи соединяют наручные и поножные браслеты, предназначенные моей любимой. Не много ли – два метра? Так ведь нет ничего проще, чем из длинной цепи сделать короткую, замочек используйте, или болт с гайкой. А вот попробуйте удлинить изначально короткую цепь, если вдруг пришла вам на ум фантазия растянуть вашу любимую игрушку «на шпагат», ну, или еще в какую-нибудь, лишь вам известную гимнастическую позицию. К тому же – вес самой цепи, это же отдельная песня…
- Нравится?
- Они прекрасны, милорд!
- И что же?
Майка опять радует меня своей сообразительностью, опустившись в коленно-локтевую позу, она опускает глаза:
- Ваша ничтожная рабыня, милорд, смиренно просит о позволении носить на себе знаки Вашей власти.
Ошейник садится на ее длинную шею точно по размеру, браслеты – сжимают, но не сдавливают ее тонкие лодыжки и запястья. Кто говорил, что я никудышный кузнец? Затягиваю гайки торцовым ключом, можно и так оставить, но нет, не в этот раз. Я подвел Миледи к наковальне, и несильными, точными ударами небольшого молота сбил резьбу на всех болтах. Для того, чтобы я смог сделать это на ошейнике, ей пришлось опуститься на колени, а для поножных браслетов – и вовсе лечь на спину. Теперь на освобождение от оков уйдет не один час работы ножовкой. Можно, конечно, и по быстрому, «болгаркой», если Майку асбестовой тканью обернуть, только вот зачем нам спешка? И уж точно в медовый месяц я ничего снимать не буду, походит в цепях, как миленькая! Теперь же давай, малышка, круг почета вокруг кровати! Миледи шагает, раскорячившись слегка, согнувшись под немалой тяжестью брачных уз, под звон волочащихся за ней цепей, прислушивается к новым ощущениям. Глаза ее помутнели, дыхание участилось, она уже сейчас готова к любым моим действиям, я и сам вполне созрел, но нет, милая, это еще не все!
Теперь подойди к столбу, ручки вверх…. Подготовленный мною замок соединяет браслеты так, что Миледи обнимает столб, длинная наручная цепь обматывает ее руки до локтя, чтобы не соскользнули. А вот теперь лорд покажет свою тираническую натуру во весь рост. Бежевая пара, надетая Миледи, может быть в числе ее любимых нарядов, я мог бы даже сохранить ее юбку, но зло уже проснулось во мне, и требует жертв! Разрезы вдоль рукавов безжалостно располосовали пиджачок, теперь юбку – туда же, блузку, колготки, и трусики, все тряпье – в камин, на сожжение! Широкий ремень – к столбу, вокруг талии, туго, теперь ножки – в обхват столба, и Миледи повисает на ремнях, кажется, она плачет, но это не важно сейчас.
Клеймение – это круто, это очень даже круто, несравнимо с татуировками, пирсингом , и прочим мелким модом. У меня были разные мысли о технических вариантах, но остановился я на самом грубом и варварском. Необычной формы кочерга, едва ли не самодельная, метр стального прутка, с одной стороны – деревянная ручка, с другой – трехдюймовая поперечина, того же прутка. Сейчас раскаленная до вишневого свечения поперечина приближается к самому лицу Миледи:
- Рабыня все еще хочет носить на себе знаки моей власти?
И сейчас решать уже ей, скажет «нет», и получит положенные двадцать пять плетей, или же….
- Да… Андрей, заткни мне рот… пожалуйста….
Раньше обращение «Андрей» означало для нас конец игры. Похоже, наши правила теперь изменились. Просьбу, однако, следует уважить, кочерга возвращается в камин, а в рот Миледи заправим не особо любимый мною шарик… да нет, вполне приличных размеров такой, и ременная сбруя в обхват всей головы, эта модель мне, пожалуй, даже нравится. Вот еще, наверное, ошейная цепь мешаться будет, оберну ее вокруг шеи и торса любимой, теперь Миледи прижата к столбу так, что ей и не шевельнуться.
Прежде, чем воткнуть раскаленный металл в правую ягодицу Миледи, я задержался еще на секунду, чтобы погладить ее прекрасное, чистое тело, еще золотистое от южного загара, покрывшееся сейчас мельчайшим бисерным потом, радужно сверкающим в свете свечей. Потом – мокрое шипение и беспомощные судороги, запах жареного мяса, струйка мочи брызжет по ляжкам. Кочергу – обратно на каминную решетку, осмотрим… получилось, право же, неплохо, не слишком глубоко, но слишком нам и не надо. Знала бы Майка о задуманном мною, согласилась бы так легко? Еще дважды раскаленная кочерга целует ее ягодицу, и вот, наконец, результат – грубо выжженная , перевернутая литера «А». Поперечинка на букве вышла несколько длиннее, чем при правильном, каллиграфическом начертании, и, пожалуй, несколько вкось, но переделать уже ничего нельзя, именно в таком виде мой знак останется на Майкиной попе до конца ее дней. «А» - значит и «Андрей», и «Александрович», а перевернутая… ну, мне так больше нравится, а еще, я слышал, в самом первом алфавите, в котором появилась буква «А», рисовали ее именно так, и сама по себе она при этом что-то там означала. Теперь ведро холодной воды на Майкино тело, нет, одного ведра даже мало будет, второе….
Мазь от ожогов… я медленно освобождаю дрожащее Майкино тело, и укладываю на кровать, лицом вниз. Похоже, кочерга достаточно раскалилась для последнего на сегодня, четвертого поцелуя. Я приловчился, и прижал металл к своему левому плечу. Снова шипение, звон в ушах, но все поглощает белая вспышка, я держусь, сколько могу, потом обнаруживаю себя сидящим на полу. Вот теперь я считаю себя в полном праве овладеть дрожащим, закованным в цепи телом, распростертым предо мной на ложе. Горбатый, неожиданно, стоит колом, я уже чувствую, что ни одно природное отверстие Миледи не избежит его посещения в нашу брачную ночь, сила и ярость бурлит во мне. Левая рука, правда, поднимается с трудом, похоже, в дурном усердии я сжег себе несколько мышечных волокон. Плевать! Держись, Миледи, я иду!

Эпизод тринадцатый. Фей.

Яблони в цвету, одуванчики, травка зеленеет, пчелки, бабочки. Конец апреля, лучшее время года. Припозднился я с весенним субботником, но кто мог знать, что весна настанет так внезапно. Девчонки мои, звеня цепями, скрытыми под просторными одеяниями спортивного покроя, собирают по саду ветки фруктовых деревьев, спиленные мной еще на позапрошлой неделе. Как это – одежда поверх кандалов? А ничего сложного, так же, как они и по дому ходят, полированных полов цепями не царапая. Цепь с задней проушины ошейника пропускаем между ног, и цепляем за переднюю проушину. А цепи и ножных, и ручных кандалов оставляем под нею, они ведь достаточно длинные, не забыли? И надевай сверху почти что хочешь, лишь бы не слишком узкое.
Фей, конечно же, поет, собаки охотно подпевают своей любимице. Своя песня есть у Фейки для каждой работы, и для приборки, и для мытья посуды, и, кажется, для каждого из множества известных ей кулинарных творений. Любую работу, кроме приготовления пищи, она может выполнять бесконечно долго, сам видел, как она одну кастрюлю с полчаса намывала, не изменяя тональности пения, сейчас вот тоже, пока Майка пяток ходок с сучьями сделала, Фей еще только вторую охапку набирает. Ну, и пусть себе весной наслаждается, для этого у нас и субботник придуман, собственно. Моя работа, конечно же, самая ответственная – я ломаю принесенные сучья в размер, приемлемый для мангала. Их уже сейчас слишком много, но это как раз не страшно – останется на следующий раз, огонь трещит сучьями, минут двадцать еще – и можно мясо на шампура нанизывать. Вот, наконец, и Фей со второй охапкой, идет, позвякивает, с неуклюжей грацией товарного поросеночка. Ах, да, вы же запомнили ее, как миниатюрную девушку – ребенка? Ну, так вот, те времена уже прошли, и виноват в том, наверное, не столько безлимитный холодильник, сколько адаптация организма к перемене климата. У меня изменения в Фейкином телосложении вызывают научный интерес: много ли времени понадобится поросеночку, чтобы вырасти в бегемотика? Миледи же полна решимости сражаться за Фейкину фигуру привычным для себя методом: она ее в корсет затягивает. Надо сказать, талия у нее получилась, возможно, за счет изрядно округлившейся Фейкиной жопы. Сиськи же у Фей все равно не выросли. На широком ошейнике, обнимающем Фейкину шею, гравировки: «А» и «М», крупными буквами. Как Фей получила свой ошейник и цепи? Ну, это отдельная история.


Под Новый год, после ЗАГСа, помните, я Миледи заклеймил? Ну, так к обеденному времени на следующий день я позвал Фей к нам в подвал на перекус.
Фей внимательно осмотрела Майкины цепи, осторожно поцеловала клеймо на попке, и заявила, что это – очень красивый обычай. Когда она, Фей, получит себе такое же? У меня почему-то заныло плечо, я погладил Фейкины волосы, (знаю, по ее понятиям это крайне невежливо, но в тот момент не вспомнил, да и вообще, пусть к нашей бескультурной жизни привыкает), и сказал, что получит лишь тогда, когда поймет, что это значит. Фей приняла совет к сердцу, телевизор с той поры у нее почти не выключался, и я частенько замечал, как она шлепает губами вслед за диктором новостей, или за каким-нибудь Спанч- Бобом. Надо сказать, языки она изучает с устрашающей скоростью.
Да, вот еще, если кому интересно, на Новый год девчонки подарили мне кожаную портупею и новенький хлыст. Не такую, конечно, портупею, на которую кобуру вешают, а садомазную, как у гомиков в порно, мне и надевать ее поначалу стремно было. А оказалось, удобно, там на поясе крючки такие, для инструментов, а еще она как-то… дисциплинирует, что ли? Вот как военная форма, к примеру. Ну, а хлыст этот… нечто среднее между однохвостой плетью и кнутом, я и сам уже вижу, что Майка далеко переросла флоггер, а Фей и изначально такой игрушкой не пронять было. В общем, он надолго стал нашим основным орудием, не считая горбатого, конечно.
Мои подарки, обычное золотишко, для Майки – с зелеными камушками, для Фейки – с красными, как-то бледно выглядят на этом фоне, но девочки все равно рады. Многие из Дед Морозов могут похвастать тем, что в один Новый год поимели и Снежинку, и Снегурочку? Ну, вот и я хвастать этим не буду. Но Новый год, реально, удался.
Фей часто принимает участие в наших играх. Только вот все чаще не в качестве «жертвы». Я привык к ее присутствию за своим плечом. Протяни руку – и в ней тут же оказывается нужный инструмент. Именно Фей всегда подскажет, куда следует воткнуть очередную иглу. Майкиной болью она наслаждается не меньше, чем я, течет, как сучка.
Свое клеймо Фей получила на 8 марта. Инициатором стала, как ни странно, Майка. Ей нравятся ритуалы. Она целое представление устроила. «Вот идет невеста» из стоваттных колонок в нашем подвале, Фей в том самом белом платье, в котором она была и на нашей росписи, только теперь оно ей совсем уже узкое, едва ножками семенит. Когда Фей склоняется в коленно-локтевом поклоне, я вижу что ее платье перешито: на заднице вырез в форме сердечка, красиво так, конечно же, опять Майкины фантазии. И, конечно же, речь, с которой Фей обращается ко мне, тоже Майкой срежиссирована:
- Милорд фатер, я прошу Вас принять в свое полное владение мое тело, и распоряжаться им по своему усмотрению.
Напустив на себя официальный вид, отвечаю:
- Миледи Фей, я с удовольствием и радостью принимаю Ваш дар.
К моему удивлению, Фей вставать не торопится, и повторяет свое обращение:
- Миледи Старшая Сестра, я прошу Вас принять в свое полное владение мое тело, и распоряжаться им по своему усмотрению.
Хитрая Майка и здесь успела вставить свое веское слово. Конечно же, и она не отказалась от владения маленьким, хотя уже и довольно упитанным Фейкиным телом, хоть я и не очень себе представляю, как она собирается осуществлять свои права на практике. Я затягиваю болты на кандалах, браслеты которых скованы мною под Фейкин размер. Резьбу в этот раз не сбиваю. Действительно долго снимать кандалы со сбитой резьбой, на Майке проверил. Когда Фей попросила о кандалах для себя, у меня первая фантазия была о том, как она входит в Старовское отделение «Вестерн Юнион», звеня цепями. Могло бы интересно получиться. Я даже спросил Фей о том, как она собирается переводы маме отправлять. Фей ответила, что ее «дочерний долг» невелик. Она даже сама его может выплатить, (если я такой жмот, додумал я про себя). И получается, что после выплаты этого «долга», она – свободная замужняя женщина. Прикольный такой обычай. Выплатил, конечно. А теперь Фей в цепях, вес которых более половины ее собственного веса, стоит перед нами, ссутулившись, не ожидала, видно, такой тяжести. Майка опять берет инициативу, за ошейную цепь ведет Фейку к колесу, водруженному в одной из ниш.
Колесо это, давно задуманный мною «тренажер», я сделал из здоровенной кабельной катушки, доставшейся мне от местных энергетиков в подарок, всего за литруху. Шлифанул шероховатые доски, извел трехлитровую банку морилки на пропитку. Две дюжины шпилек, превративших катушку в настоящее «беличье колесо», я выточил сам, а механизм, на котором оно воздвигнуто, пришлось проектировать и заказывать за денежку, сварщик из меня фиговый. На механизме имеется небольшой электромотор, его вращение передается колесу через червячную передачу. На реле можно выставить режим вращения – например, полчаса в одну сторону, полчаса – в обратную. На реостате же никакой релюшки нет, поэтому скорость вращения можно настроить лишь вручную. Чтобы Майка или Фей попала внутрь тренажера, две шпильки надо снять, а потом на место поставить, само собой. А вот нынешний способ использования колеса придумала уже Майка. Наручную цепь Фейкиных кандалов она обматывает вокруг шпильки, руки Фей разведены на ширину колеса (чуть меньше метра). Одновременно я фиксирую браслеты ножных кандалов на опорной раме. Вернее, только один из браслетов сначала, узкое платье не позволяет раздвинуть Фейкины ножки на достаточную ширину, и Майка подвернувшимся под руку лезвием безжалостно распарывает ее платье сзади – от «сердечка» и донизу. Теперь я медленно поворачиваю колесо на себя, под щелчки стопора, – вот Фей привстала на цыпочки, вот уже ее ножки оторвались от пола, натянулись цепи ножных браслетов… Фейкино тело растянуто теперь до хруста, аккуратные ягодицы как раз на удобной высоте, и я вонзаю раскаленную кочергу в левую из них. Знакомое уже шипение, Фей взвыла сквозь кляп, и обмочилась, – переглядываюсь с Майкой, она улыбается, с ней такой же конфуз вышел, хоть и делает вид, что не помнит. Еще два касания – и я передаю кочергу Майке.
Знак, выжженный Майкой на правой Фейкиной ягодице, вполне ожидаемо, выглядит как «W». Перевернутая «М», конечно же. Теперь моя очередь… Во второй раз, когда уже знаешь, что тебя ждет, решиться труднее. На этот раз, прижавшись плечом к раскаленному металлу, я не потерял сознания, но и метка вышла не столь глубокой. Опыт, блин, приходит.
Я отстранил Майку, смазывавшую Фейкины ягодицы, и всадил горбатого в бессильно обвисшую на колесе Фейку, по самые гланды, нисколько не мешал мне в этот раз ее неглубокий размер, она и сама, мне кажется, особых неудобств не ощутила, по контрасту с остротой только что полученных ощущений.


Шашлыки созрели, зову девчонок, разливаю по кружкам самодельный сидр из бочонка. Некоторое время сосредоточенно наслаждаемся вкусом, потом Майка говорит:
- Надо бы Шалавку из подвала принести. А то совсем она там закиснет.
- И чем она, по-твоему, шашлык жевать будет?
- А мы ей пару кусочков через мясорубку пропустим, да, Фей?
Я отправляюсь в подвал, за Шалавой, а Фей, так же послушно, в каминную, за мясорубкой. Кто такая Шалава? Ну да, вы ведь еще не знаете.

Эпизод четырнадцатый-бис. Шалава.

В середине каждого третьего месяца, около 15го числа, педантичный Мальков проводит собрание акционеров. Наверное, чтобы из семьи на вечерок свалить, поскольку доля акций Малькова неоспоримо велика (точно не знаю, но определенно более 50%). Собрания проходят по следующей схеме: доклад о проделанной работе, проводимый кем-нибудь из его директоров, маленький банкет, на котором неизменно присутствует сам Мальков, сауна, для желающих. Хотя мой пакет акций едва ли не уполовинился за прошедшие полгода, я остаюсь вторым лицом среди акционеров, доход от акций до сих пор – первая статья в нашем семейном бюджете, поэтому постоянно уклоняться от участия в собраниях для меня некрасиво. Мелких акционеров четверо: начальник ОВД области Переслегин, адвокат Ковальский (безусловно, креатура Малькова), роль двух других товарищей, что появляются не всегда, и, как правило, поочередно, мне неизвестна и малоинтересна. Они могут быть полезными людьми, как Переслегин, или же временными зиц-персонами, как Ковальский, для оправдания эмиссий. Даже честными инвесторами могут быть, не обсуждать же эти вопросы за столом, с хорошими людьми-то?
В тот день я расслабился больше обычного, вот и в сауну зачем-то поперся. Мальков, оказывается, заказал девочек в эскорт - агентстве, и я, по слабости духа, позволил одной из них развести себя на легкий минет, велел лишь ей приступать сразу к делу, без предварительных ласк. Немного неловко получилось, что чаевых ей не дал, где я бумажник возьму, в сауне-то, но она вовсе не обиделась, может, у них в агентстве это и не принято. Конечно, надо было мне прямо там, в клубе, до утра остаться, поспать. Или хотя бы шофера взять, но уж до этого я и вовсе бы не додумался, не работает моя голова в буржуйском формате, особенно, когда выпью немного. Захотелось домой, к Майке, – сел, и поехал, среди ночи. По объездным дорогам, пустынным в этот час. Еду себе, трезвею помаленьку. Погода – мерзость. И вот, за очередным поворотом…
Эта... б... блондинка... она выскочила прямо под колеса! Дорога, блин, и так скользкая! Отбросило ее в кювет, кенгурятником под коленки. Каждый сознательный гражданин в такой ситуации (мокрый снег, пятый час утра, узкая лесная дорога), поддаст газу и свалит по-быстрому. Но не я. В армии меня учили грамотно заметать следы. Я оставил свою тачку, и спустился с фонарем вниз. Под откосом – красная «мазда», с дороги ее не видно, и пострадавшая блондинка. Живая. Но ненадолго: штанины белых брючек в крови, и кровь идет толчками. Пониже правого колена - осколок кости, наружу торчит. Каждый вменяемый человек теперь спокойно продолжил бы свой путь, предоставив природе довершить начатое глупой девчонкой. Но не я. Я - Офицер и Джентльмен, путь Чести ведет меня... короче, ведет. Вот вы, умники, знаете, что при артериальном кровотечении жгут накладывают выше колена - на ногу, либо выше локтя - на руку? Даже если вы это знаете, не хрена клеветать на нашу армию, там обучают медицинской помощи даже более тупых идиотов, чем вы. Меня вот обучили. А после наложения жгутов я завернул блондинку в одеяло, и уложил в багажное отделение. Не в салон же - все равно сколько-то крови протечет. Некоторые умники, конечно, возмутятся, что я иммобилизацию не сделал. Ну, вот не было у меня желания задерживаться на лишние минуты. И вообще, посмотрел бы я на этих советчиков в сходной ситуации.
Мой внедорожник въезжает в гараж, ворота за ним медленно ползут вниз. По крутой лестнице я несу вниз, в подвал, свою нежданную добычу. Краем глаза вижу, как сверкают из-под кровати зеленые глаза Миледи, и про себя улыбаюсь: наверняка только что она спряталась там, спрыгнув с кровати, где ей не разрешено было находиться. Однако, не поймана – не вор, верно? Вот блонди уже на столе - на обеденном, за неимением хирургического, - глаза ее закатились, бормочет что-то невнятное... Та-ак для начала немного морфия... Бормотание стихло, лицо разгладилось... Оказывается, у нее приятное лицо, вовсе не вульгарное, даже где-то интеллигентное, вот разве что губешки разбиты. Подумал, и вкатил следом амбициллина. Теперь срезаем штанишки... Н-да, будь на моем месте грамотный хирург, наверное, он собрал бы это костяное крошево обратно, как было... а может, и не собрал бы. Но поскольку из врачей здесь только я... Что же, некоторый опыт практической хирургии и у меня имеется. Быстро, но без суеты, готовлю все необходимое. Разметка по линиям разрезов... вроде ровненько... скальпель короткий, срезаем кожу, скальпель длинный, мягкие ткани. Теперь бедренная кость... здесь как раз торопиться нельзя... Срез поливаем спиртом, благо, этого добра у нас... Помнится, в полевых условиях военврач Терехин минут двадцать штопал артерии и вены, потом сшивал кетгутом кожные лоскуты, формируя культю. Я тогда ему скальпели подавал, ну, и спирт с огурцом, как без этого. Да и культя у него тогда получилась так се, в госпитале потом переделывали. Хорошо, что прогресс иногда касается и медицины. Хирургический клей штопает и сшивает быстрее и даже безопаснее. Пока клей полимеризуется, повторяем операцию на второй ножке... Вот так... полчаса - на обе! Осталось снять жгуты и осмотреть результат... У меня есть все основания для гордости – культяшки получились ровные и аккуратные, лишь чуть повыше отсутствующих теперь коленок, хоть на выставку. Напряжение от схватки со смертью постепенно отступает, сменяясь напряжением иного рода. Сигарета отправляется на кафельный пол. Осторожно тяну за длинную тяжелую цепь, один конец которой обмотан вокруг опорной колонны кровати, другой же скрывается под нею.
Миледи появляется из-под кровати под звон цепей, проворно работая локтями, без лишних предисловий я разворачиваю ее раком, нацелившись в гостеприимно раскрытую дырочку, однако Миледи, ловко увернувшись, надевается на горбатого щелкой. Что же, лиса, будь по-твоему, так тоже клево.
Когда мы закончили, я разжег огонь в камине, и вернулся к разложенной на столе блондинке. Освободил ее от остатков одежды, в камин полетела тонкая белая блузка и стринги. Из под снятого лифчика в мои руки вываливаются наливные дыньки грудей. Сиськи такого размера гомики называют «вымя», на том лишь основании, что не вмещаются они в их «мужские» руки. Кожа блондинки нежная и гладкая, покрыта ровным загаром, почти шоколадного цвета. Маскируя шрамик от аппендицита, по низу живота наколота веточка цветущей сакуры, над нею, на животе, две бабочки. А снизу, от лобка, к веточке тянется тонкими нитями паутинка, и на лобке, скрытый коротенькой золотистой щетинкой, сидит черный паучок. Ждет бабочек, надо полагать. У меня вот на плече тоже татушка имеется, синими чернилами, стартующая «С-200» на фоне РЛС, но у блонди уровень другой, настоящее произведение прикладного искусства.
Что же, теперь знакомиться будем. В сумочке блондинки кредитные карточки, разные женские мелочи, немного денег, на два майорских оклада, примерно, и конечно же, паспорт, куда без него. Яна Карловна Лейден-Шалова, тридцати трех лет от роду, будем любить и жаловать, так как-то. Рука уже на автомате пролистывает паспорт до графы «семейное положение», но я успеваю остановиться. Ни к чему мне это. Паспорт летит в огонь. Миледи Майка, наблюдавшая за моими манипуляциями из-за плеча, подает голос:
- Милорд, позвольте спросить?
- Спрашивай.
Майкины руки ложатся на мои плечи, цепь, соединяющая браслеты на них, холодит мою спину. Голос ее становится вкрадчивым и интимным:
- Скажите, для чего нам эта… шалава?
- Шалова, - поправляю я, - Яна Шалова.
Майка передергивает плечами, дескать, не суть важно, а я задумался. Конечно же, правильней было бы оставить сбитую девчонку на месте происшествия, нашли бы ее не скоро. Пожалел? Нет уж, скорее в этом случае сработала крестьянская сметка: чего добру пропадать? Вслух отвечаю:
- Подумал вот, может, тебе новая игрушка нужна?
Теперь Майка смотрит на распростертую девицу иначе, я бы сказал, «другими глазами», гладит ее живот, осторожно приподнимает разбитую губу. Невольно я вместе с Майкой заглядываю в рот блондинке, ее передние зубы выбиты напрочь, наверное, об руль ударилась.
- Так это – мне? – Майка облизывает губы кончиком языка.
Ну, как вот теперь отнять конфетку у ребенка? Я обнимаю Майку со спины.
- Тебе, конечно. Когда сама попросит.
- Попросит?
- Ну да. На добровольных, скажем так, основаниях, мы же не дикари какие-нибудь.
- Значит, попросит. Очень скоро попросит. – Майка благодарно трется ухом о мою щеку. – И знаете, милорд… моей Шалавке вовсе не нужны ручки. Вот так вот, - она пальцем обводит ближайшую к нам правую руку Шаловой повыше локтя.
Я не спросил Миледи, зачем это нужно. Горбатый тут же оценил изящество ее задумки. Прежде, чем дать ему волю, спрашиваю:
- Миледи, скажите, а зубки… Вашей Шалавке нужны зубки? – даже сказать не могу, откуда взялась у меня такая фантазия, уж верно, варилась где-нибудь в подсознании, да и всплыла в подходящий момент.
Майка оглядывается на меня через плечо, улыбается рассеянно и кровожадно:
- О-о-о… Милорд, определенно, начинает понимать толк… в извращениях.
В этот раз Майка не уберегла свою задницу от моего вторжения. Смазка? Да я в нее кулак засовывал, в первый раз через слезки, конечно.
С «ручками» у меня получилось быстрее и проще, чем с ножками, они ведь и потоньше будут. Потянулся, с удовольствием оглядывая результат своих трудов. Майка бессовестно трется сиськами о мою спину, возбудилась, видно, в процессе созерцания. Ну, не буду ее разочаровывать…
После неторопливого на сей раз перепихона вернулись к столу. Блондинка – то, что от нее осталось, - все еще под кайфом, улыбается чему-то в своих наркотических грезах. Перенес тельце в душевой угол, на помывку, заодно и сам моюсь.
- Милорд?
- М-м-м?
- Она еще долго в отключке будет?
- Не знаю, - пожал плечами, - но вообще-то, столько, сколько понадобится. Если укольчик повторить.
- Милорд, - Майкины глаза озорно заблестели, - а давайте ее разыграем?
Майкина идея мне понравилась, и вскоре блондинка, чисто вымытая, завернутая в простынь, укрытая одеялом до самого подбородка, занимает место в верхней спальне, смежной с Фейкиной комнатой. Спальня совсем не похожа на больничную палату, как должна бы по Майкиной задумке – не бывает в больницах двуспальных кроватей, наклонных стен мансардного типа, да много чего еще не бывает. Поэтому кровать мы огородили ширмой. Ну и что, что в цветочек? У нас такая, типа, элитная палата. Майка, освобожденная от цепей, в белом медицинском халате (от моей мамы остался), изображает медсестру. Для меня - белая рубашка, стетоскоп на шею…. Смотрю в зеркало – все равно уголовная рожа. Вот если еще очочки… Так сойдет вроде. Фей, разбуженная нашей возней, на блондинку смотрит настороженно и ревниво. Увожу ее из комнаты, идем пока чай пить.
Когда я вернулся с чашкой чая для Майки, Шалова уже открыла глаза. Эйфория ее пока не оставила, она улыбается, и норовит вновь ускользнуть в забытье. Майка нетерпелива. Она проводит рукой перед глазами Шаловой:
- Яна Карловна, - ласково так, с улыбкой, - сколько пальчиков видим?
- Четырнадцать, - улыбается в ответ Шалова.
Голос ее невнятен из-за разбитых губ и выбитых зубов, она озабоченно ощупывает языком десны:
- Что это со мной?
- Авария. Ничего ужасного, все уже позади.
Это сообщение вовсе не успокаивает нашу пациентку, она даже нахмурилась:
- Зеркало можно?
Мы с Майкой переглянулись, я пожал плечами, и невольно усмехнулся: ну надо же, внешность ее беспокоит. Пока Майка ходит за зеркалом, Шалова пытается устроиться поудобнее, естественно, у нее ничего не выходит:
- Доктор, я в гипсе, что ли?
Я неопределенно киваю, по счастью, ее мысли тут же делают следующий виток:
- А позвонить можно?
Вернувшаяся с зеркальцем Майка избавляет меня от неудобного вопроса, Шалова изучает свое отражение, и снова пытается выпростать руку из-под одеяла.
- Ну, помогите же мне! – теперь в ее голосе проскальзывают капризные нотки.
Скрипит дверь у меня за спиной. Фей прибрала со стола в каминной, и, конечно же, поспешила полюбопытствовать, что это мы тут без нее делаем. Она одета по-домашнему: белый фартучек, белый бант в волосах, ошейник, браслеты, и цепи, тяжелые стальные цепи, позвякивают уютненько так. Яна Карловна, глядя на нее, охуевает, аж рот раскрыла. Снова смотрит на меня, на Майку.
- Бля-а-а, ебаные извращенцы… Я попала к ебаным извращенцам… Эй, вы, меня ведь искать будут… Найдут – вас всех в асфальт закатают… - тут она, видно, сообразила, что если и вправду нас напугает, то и искать станет некого, и сменила пластинку:
- Отпустите меня, пожалуйста! У мужа бабло есть, он заплатит. Я никому не скажу ничего…
Получилось у нее совсем уже жалко и неубедительно. Неожиданно вступает Майка:
- Яна Карловна, как не стыдно! Что это Вы такое себе вообразили! Никто Вас тут насильно не держит, отправляйтесь хоть сейчас, на все четыре стороны!
Наша игра подходит к концу. Все с той же ласковой улыбкой Майка откидывает одеяло и разворачивает простынь, в которую была завернута жертва нашего розыгрыша. В немом ступоре блондинка смотрит на перебинтованные обрубки, бывшие когда-то ее руками, в неверии шевелит ими. Она, конечно же, ожидала подвоха, но такого… Недоумение на ее лице сменяется ужасом, когда она осознает необратимость произошедших с нею перемен. Майка смотрит на нее с жадным любопытством, она боится прозевать даже тень ее эмоционального надрыва, пусть и смягченного наркотой. Глаза Яны наливаются слезами, жалобный стон будит горбатого, отдается во мне дрожью. Я даже не заметил, как Майка выскользнула из своего халатика, и села на лицо нашей «пациентке», сжав его своими ляжками.
- Давай-давай, Яночка, язычком, работай… Андрей, не стой, помоги девочке стресс снять...
И я присоединяюсь к своей любимой – раздвинул задние культяшки, и воткнул обильно смазанный член Янке в зад. Вошел он мягко, как крейсер в бухту, до него здесь, наверное, линкоры ходили. Майка ахнула, похоже, Янкина реакция на мое вторжение ей понравилась. Моя Миледи кончила вскорости, но не торопилась покинуть насиженное место. Я же все никак, неудивительно, впрочем, после наших утренних упражнений. Горбатый, однако, стоит, как свинцом налитый, эти культяшки, прижатые к моему животу, меня буквально с ума сводят. Я долбил ее минут сорок, попеременно – в зад и в щелку, Яна кончила минимум дважды, до того как горбатый, наконец, сморкнулся ей в попку.


Так к нашей компании присоединилась Шалава. Ну, тогда, в первые пару недель, никто ее так не называл. В те дни она оставалась в верхней спальне, и Майка с ней дни и ночи проводила – развлекала, подмывала, расчесывала, умащала кремами и массировала, ну, разве что не вылизывала. А может быть, и вылизывала, свечку я не держал. Меня это даже напрягать уже начало. Пару раз уединялся в подвале с Фей, но это как бы… ну, не то, в общем, что с Майкой, не тот вкус и послевкусие, что ли. Вот дрессируешь ее, третируешь по всякому, а не всегда поймешь, интересно Фейке, или играет она, для моего удовольствия.
Лишь две недели спустя позвала нас Майка на верхотуру, довольная, блин, как кошка, что сметаны обожралась на шару. Яночка, стоя на четвереньках, при нас повторяет срепетированное Майкой «прошу принять в свое полное владение…».
А после начался Яночкин кошмар. Выстроились мы процессией, Фейка впереди, за ней – Яна, все так же на четвереньках, следом – Миледи со стеком, Яночкину жопу охаживает то и дело, и я – замыкающий. Вниз, по винтовой лестнице, через каминную залу, вниз, через гараж, вниз – в наше подземельное убежище. Объемистые груди Яны колышутся влево-вправо, чиркая сосками по полу и ступеням лестничных пролетов… надо будет придумать приличную обувку ей на культяшки, вместо теперешних эластичных бинтов. Ох, и нелегко же пришлось Яне на этом пути, уверен, обрубки ее конечностей еще чертовски болезненны.
Вот Яночка, обвязанная веревкой, как батончик ветчины, уложена на лавку, и Майка, злодейски кривляясь, вопрошает, поднеся к ее лицу раскаленную кочергу:
- Готова ли моя рабыня нести на себе знаки моей власти?
Ну, явно пародирует кого-то, вспомнить бы еще, кого. Яна отвечает матерно и многословно. Майка хохочет смехом пятнистой гиены:
- Ты знаешь, Яночка, а я ведь решила бороться за чистоту русского языка среди моих рабынь! За каждое матерное слово – один зуб! У тебя зубов много?
И с этими словами она нажала какую-то кнопку на пульте, что управляет вибраторами, один из которых сейчас находится в Янкином влагалище, а второй, естественно, в ее же заднице. Пультяшку, впрочем, Миледи тут же передает Фей, и под чутким Фейкиным руководством Яна в скором времени начинает постанывать, и уже готова взорваться в оргазме, как вдруг Майка погружает раскаленную поперечину кочерги в Янкину ягодицу. Блин, вот не зря и Майке, и Фейке, на время этой процедуры я рот затыкал! Интересно, получила Яночка разрядку? Фей с Майкой повторяют свой трюк снова, еще и еще раз, пока Майкино «W» проявляется на обоих полужопиях Янкиной задницы. Я думал, Яночка вырубится, но нет, до последнего штриха орала, как резаная. И вот ведь что удивительно – так же, до последнего штриха, удавалось Фейке разогреть ее до предоргазменного состояния, и даже времени на разогрев меньше требовалось, чем в первый раз.
После последнего, восьмого, касания, Миледи присела на лавку, уложив Янкину голову себе на колени. Ласково так, нежно, утерла ей слезы, расцеловала ее распухшее, покрасневшее лицо. И заплела косичку на темечке. А в косичку веревочку вплела.
- Милорд,- говорит, - не затруднительно ли для Вас будет зубик моей рабыне удалить? А то уж больно много их у нее, и все злые такие, матерные!
Без особого труда Майка берет Яночкино тельце на руки, и петелькой в ее косичке надевает его на крюк. Умна Майка – конечно же, зуб удалить – тут физическая сила нужна. Яночка сжимает губы и вертит головой из стороны в сторону, вихляясь при этом всем своим небольшим телом.
- Яна Карловна, - уговариваю, - вот после того, что с Вами уже сделали, довольно глупо беречь один лишь зубик, верно? Откройте рот, пожалуйста!
И Яночка поддается на мои уговоры, открывает рот, я тут же проникаю в него клещами, и не без труда выдергиваю зуб – второй левый резец, уже сломанный и без моего вмешательства.
- Прекрасно, - говорит Майка, - и теперь – каждый день по одному зубу! Сколько она наматерила за сегодняшний день?
Мне кажется, «наматерила» она на три рта с полным комплектом зубов каждый. Впрочем, Майкин вопрос, конечно же, риторический. Пальцы ее сжимают сосок Янкиной груди:
- А вот сюда мы проденем колечки! Золотые! И сюда (пальцы ее перемещаются в Яночкину промежность), тоже! Штучки по три на губешку!
Майя густо краснеет, обнаружив мой взгляд на своей собственной груди. Определенно, ей тоже колечки не помешают. И Фейке. Вот как еще узнаешь потаенные желания своих возлюбленных?

Эпизод пятнадцатый, печальный.

Найт-клуб в Бежине. Майка нас сюда привела. Фей, нахохленным воробушком, справа от меня сидит. Пацана, что осмелился ее на танец позвать, одним взглядом сожгла. Майка же зажигает, королева данс-пола, блин. Клубняк, омерзительный моему слуху. Я дую ерша, Фейка же – что-то такое многослойное, через трубочку. Все основания у нас есть печалиться. И полутора лет не прожила с нами Шалава.


Тем утром я вернулся с похорон Малькова. Обычный такой несчастный случай, шланг гидравлической системы в его автомобиле лопнул, как эксперты объяснили. Прямо на федеральной трассе. И всего двое погибших: сам Мальков, и шофер его, телохранитель в реанимации (откачали, хромой остался, по жизни, что-то там с тазобедренным суставом), конечно же, «все могло быть и хуже», как в «Вечернем Бежине» прокомментировали. Забегая вперед, скажу, что смерти Малькова «Добрый Мир» не пережил – раздербанили его по районным филиалам. Бывший директорат холдинга выкупил акции (не сказать, чтобы задорого), и самораспустился, ну, в смысле, что все – по своим углам. Ну, и хрен бы с ними, в общем-то, у нас с Алинкой «Радуга» есть, и в последнее время развернулись мы не слабо, даже мне интересно стало в делах поучаствовать.
На поминках мы с Алиной набрались преизрядно, хотя она Малькова едва знала, но отчего-то расчувствовалась, и ночевать мы остались в Бежине. Алькин муж в ту пору уже был на чемоданном положении, и в конкретном запое, а дети…, ну почти взрослые, оба, в общем, не мучает меня совесть по этому вопросу. И ночевали мы в гостинице, а не в Майкиной квартире. Впрочем, с чего это я тут оправдываюсь?
Ну, так вот, тем самым утром, вернувшись домой, спустился я в подвал, и вот вам картинка – лежит Шалавка к лавке привязана, лицом вверх. На горле – надрез, Фейка с Майкой расстроены очень, плачут. Все мы полюбили Шалаву, за добрый нрав, и прочие достоинства. Майка объясняет – хотели вот, как лучше, трахеотомию сделать Шалке, чтобы не отвлекалась она, когда лижет, или отсасывает. Я осматриваю трупик. Вполне могло у них все получиться, ну вот если бы хотя бы к лавке ее не привязывали, перевернули бы Шалавку на живот, и кровь из чрезмерно широкого разреза пошла бы не в легкие.
Противно же, говорю, дырка в горле, фу, блин, мерзость. Нет, говорит Майка, можно красиво сделать. Колечко с резьбой, и закруточку в колечко, с камушком. Фейке мама такое сделать хотела. Мама? Ну да, вот в ихнем заграничном борделе мама и хотела с Фей такое сделать. Только вот Фей от такой перспективы почему-то в бега подалась.
Я в ахуе от Фейкиного прошлого. Мама, значит, видеть ее не хочет? Это кто же у нас «мама»? И кому это мы денежку отправляли, довольно долгое, скажем так, время? Впрочем, что это я торможу, уже и вы-то, наверное, сообразили, куда денежка шла.
Выпорол я их обоих жестоко, кнутом, не за то, что зол на них был, хотя и это тоже, а чтобы сами они меньше виноватились. Связал их вместе, живот к животу, сиська к сиське, и на подвесе. Ведь самая жестокая боль – это та, что болит внутри, верно? Как-то я безграмотно сейчас выразился, вы, наверное, про боль в печени подумать можете, про ту, что после запоя бывает.
А через пару дней, за обедом, когда мы Шалавкину печень доедали, приготовленную Фейкой в сметане, с обжаркой из лука и моркови, Майка спросила вдруг:
- Милорд, а не угодно ли Вам будет сделать Шалавку из меня?
Я и не понял сперва, что такое она просит. Майка, пунцовая, проводит столовым ножом повыше своего локтя.
- Вот так вот.… И ножки – тоже. Классно так. Сделайте это! Вам ведь нравятся беспомощные маленькие создания, Милорд? Вы ведь обо мне позаботитесь, правда, Фей?
Фей вдруг бросает хаси на стол, подрывается, и убегает. Если бы не голая спина и задница, выглядело бы это бегство трагично, как в старых постановках пьес дореволюционных драматургов, Островского, или Чехова, к примеру. Я понял, наконец, о чем сейчас просила Майка. Облизал свою деревянную ложку, и зарядил ей той ложкой в лоб. Чтобы мысли дурные разогнать. Майка вроде как обиделась, а я призадумался. И вправду ведь, без Шалавы наше общество вдруг оказалось разбалансировано. Конечно же, принадлежала она Майке, но не забывайте, что сама Майка принадлежит мне, про Фей я и вовсе молчу, такой уж у нас клубок в итоге свился. Миледи лишилась любимой игрушки, которую уже привыкла на поводке за собой водить, Фей осталась без тренажерчика, на котором училась набивать свои неумелые пока еще татушки, а заодно изучала воздействие иголок при глубоком прокалывании, дались они ей, эти иголки. Ну, а для меня… Для меня Шалава тоже немало значила, должен теперь признаться, и не только как живая мишень в тренировках по работе с кнутом. Эта ее восхитительная беспомощность, «мягкие» локотки, коленки, сладкий беззубый ротик… Да мне лишь подумать о ней было достаточно, чтобы горбатый восстал, как оловянный солдатик!
Я вспоминаю все эпизоды нашей жизни с милой моему сердцу Шалавой. Белоснежное тело на зеленой траве во время достопамятных шашлыков. И как в дрибодан укуренные Майка с Фейкой на нее псов наших пытались науськать. Не в том смысле, чтобы погрызли, а чтоб надругались над бедолажкой по-грязному. А Шалова только ржет и жопой вертит, ладно, я вмешался, а то как бы мне ее потом – после псов? И еще прекрасный и безумный танец, исполненный ею как-то раз под Грига из колонок, и аккомпанемент Майкиной виолончели, на всех четырех культяшках, о, как виртуозно она крутилась и перекатывалась, в такт волшебной музыке, это видеть и слышать надо, но видео я вам не покажу, не обессудьте. В тот день отмечали мы, кажется, годовщину Шалавкиного спасения, Майка пошила ей костюмчик шута, в черно-белую шахматную клетку, и колпак с бубенцами надела.
А еще, Майка ее наказала за что-то, кнутом выпорола и подвесила в санитарном углу, за косичку. Я ей в рот нассал, по пьяному приколу, а она мне вдруг отсосала, классно так, у ней зубов тогда уже не было, «мягкий ротик», это, блин, что-то, я вам скажу. После этого я Шалавку шоколадом втихаря подкармливал. Нормальным шоколадом, кондитерскими изделиями, а не тем, что вы подумали, любила она шоколад. Да, а потом оказалось, что и Фей, и Майка, уже давно ее рот в качестве писсуара пользуют, а язычок ее – не только подлизка, но и подтирка. Я после этой новости свой рот полоскал с полчаса.
Однако же, заменить Шалаву? На кого? Ведь получилось у меня спонтанно, необдуманно, подобрал вот на дороге, а оказалось – к добру. Подбирать же случайную девчонку, с улицы, чтобы сотворить с ней такое… ну, не созрел я на такие подвиги, можете меня «трусом» назвать, «мягкотелым», или еще как-нибудь, но даже для нашего семейного благополучия не стану я ломать чужую судьбу таким образом.
Думаю, засиделись мы в замке, закисли, вот и лезут в голову всякие глупости. И вот, по итогам раздумий, я объявил:
- Собирайтесь, девки. В город поедем. А потом – на Мальдивы какие-нибудь. В кругосветку, на океанском лайнере. Или… Фей, ты на родину съездить не хочешь?
Фейка делает круглые глаза, и отрицательно мотает головой. Похоже, не сладко ей там пришлось.
-Ну, тогда – на Мальдивы!
И мы поехали в Бежин.


Майка, рот до ушей, подходит к нашему столику.
- Знакомьтесь, это – Паша! Он с нами поедет, можна- можна?
Великорослый красавец Паша отчего-то будит во мне раздражение. Майкины глаза, дурные и шалые… Она точно чем-то закинулась в туалете. И не иначе, как от Паши подгон. Песец тебе, Паша. Мы покидаем гостеприимные своды «Крейзи Манки», и на секунду я в замешательстве: с чего начать, взять такси (с некоторых пор остерегаюсь за рулем в бухом виде), или же сначала Паше разъяснить популярно, куда ему следует идти со своим вискарем. И в эту самую секунду замешательства меня вдруг окликают:
- Штирлиц! – а в следующую секунду на моей шее виснет прекрасная дама очень знакомой наружности. «Штирлицем» меня звали в училище, и потом, по инерции, в части, лет десять еще. Происхождение прозвища очевидно: «Польских» - значит, польский засланец, шпион – понятное дело, Штирлиц. Ну, а прекрасная дама – конечно же, Танечка Черномазова, пардон, Терехина, совершенно великолепная, нисколько не повзрослевшая, в благоухании дорогого парфюма! Вот те на, не следовало мне социальными сетями пренебрегать, может, и знал бы, что Терехины в Бежине обретаются. А сам Терехин – вот же он, в дорогом пальто, при галстуке, в ухоженной бородке с благородной проседью, очки в тонкой золотой оправе, и, конечно же, при своей фирменной Терехинской улыбке. Как же я по нему соскучился, оказывается! После приветственных объятий знакомлю Терехиных с Фей.
- Жена? – улыбается Терехин, приложившись к ручке.
- Н-ну, да, - промямлил я в ответ. А ведь и вправду, получается, что жена, почему-то не думал об этом раньше, - младшая, - добавляю после заминки.
- А старшая где?
Действительно, где же старшая? Я окидываю взглядом парковку, и успеваю заметить, как Майка рыбкой ныряет под проходящий трамвай. Дальше у меня провал в памяти, затмение какое-то нашло, лишь картинки всплывают: кровь хлещет из Майкиных рук (жива! слава всем богам, жива!), раздавленные ладошки, очумелый Паша пятится от меня, раскрыв рот, и, видимо, утратив дар речи, Терехин тащит аптечку из своего «фольксвагена», потом уже мы вместе тащим Майку в этот самый «фольксваген». Путь до госпиталя, куда отвез нас Терехин, я не запомнил вовсе. Сам отвез, сам прооперировал. Он ведь там заведующий отделением, оказывается. Еще проблемы были с анестезией, врач отказался наркоз давать, «она и так наширялась, и неизвестно чем». В итоге, Майку мы в госпитале не оставили, забрали с собой, к Терехиным на квартиру. Танечка и Фей уже здесь, я испытываю мимолетный укор совести: про Фейку совсем не вспомнил, когда Майку с парковки увозили. Терехин вколол Майке какой-то дряни из своей домашней аптечки, после чего она вырубилась на диване в гостиной. А после третьей поллитры, когда девчонки уже спать ушли, вдруг спросил:
- Андрюх, а ведь она сама под трамвай прыгнула, верно?
Это я и сам уже понял, случайно так две руки не подставишь.
- У меня, Андрюха, мозгоправ есть знакомый. Если хочешь, определим к нему твою «старшую» месяца на три. В адеквате будет, но, сам понимаешь…
Я понимал. Мозгоправы… Как-то после командировки у парня из нашей части крышу сорвало. Повод, в общем-то, чепуховый: убил он там семью аборигенов, шесть человек обоего пола. Даже не сам убил, гранату кинул на звук. Должно быть, с головой у парня и до того уже беда была, раз уж он вообразил себе, будто гражданские настолько лучше военных, что их и убивать нельзя, но речь сейчас не об этом. Через пару месяцев мы с Терехиным его в психушке навестили. Не совсем даже и по поручению коллектива, я добровольцем вызвался, а Юрка – командир санчасти, ему, можно сказать, положено. Больной узнал нас. Поздоровался. Отвечал на вопросы. Ел мандарины. Только вот это был совсем другой человек. Спокойный, рассудительный, и совсем незнакомый.
Позже, за пивом, я спросил у Терехина, отчего пацан тормозной такой, не оттого ли, что на колесах сидит. Юрка блеснул очками и приосанился: любит он просвещать неучей, даже тогда, когда и сам не особо в теме. И объяснил мне, малограмотному, что медикаментозный период лечения уже недели две как завершен, сейчас наш соратник получает только слабенькие транквилизаторы, которые глотать ему до конца дней. В первые полтора месяца задачей медицины было… я охуел, разрушение личности пациента, теми самыми медикаментозными средствами. Потому и посетители к нему не допускались. А теперь добрые айболиты проверенными психотерапевтическими методами собирают из осколков разрушенной личности новую, безопасную для означенной личности и окружающих. А не получится с первого раза – начнут по новой. Терехин объяснял на пальцах, внятно и доходчиво, и я понял, что того парня, что служил с нами последние два года, уже нет. В его теле теперь живет этот тормозной франкенштейн, и нитки, которыми сшиты части его души, не особенно прочны, и вполне вероятно, не раз еще будут расползаться, особенно в демисезонную сырость.
Сделать подобного франкенштейна из моей Майки?! Может быть, мне и следовало сделать это, после того застольного разговора, но теперь… я сам это сделаю, и без всяческой медицины, вот что ей нужно на самом деле, а вовсе не наши милые ролевые игры.
- Не надо нам мозгоправа, Терех. Справимся.

Эпизод шестнадцатый. Лушка.

По щеке. С правой руки . Еще раз. С левой. Майкина голова, жалкая, смешная, обритая наголо, мотыляется от моих пощечин из стороны в сторону, прекрасных форм благородный носик повис унылым клювиком. Никогда не думал, что смогу ударить женщину по лицу.
-Ты ведь этого хотела? Кто стал бы теперь твою шевелюру отмывать?
Слезы в прекрасных Майкиных глазах. Мне и самому до слез жалко великолепных Майкиных волос, блин, конечно же, смог бы я их мыть, но очень уж захотелось сделать больно… и себе тоже.
- Знаешь, а ведь теперь у тебя будет новый ошейник. С новой надписью. Теперь ты будешь Лушка. Лушка -лохушка. Ты имела все. Ты все могла. Для тебя я был готов посбивать все звезды с неба. Но ты пожелала для себя лишь это жалкое подвальное прозябание… И быть посему! Фей!
Фейка отзывается на мой призыв своим взглядом.
- Фей, тебе теперь тоже придется ухаживать за «старшей сестрой». Поэтому я разрешаю тебе делать с ее телом все, что тебе вздумается.
- Я могу отметить тело госпожи знаками своей власти?
- Нет! – восклицает Майка, и тут же получает еще одну оплеуху.
Меня восхищает быстрота Фейкиной мысли. Мне не особенно хочется делить свою единоличную власть над Майкиным телом, но просьба Фей абсолютно логична. А еще – это действие замкнет наш треугольник, сделает его более… устойчивым.
- Конечно же, Фей. Ты можешь сделать это прямо сейчас, вот только камин раскочегарю…
- Мне кажется, госпожа старшая сестра не согласна…
Со смехом я снимаю Майкино платье.
- Смотри! – я указываю на ее левую ягодицу, - это – знак моей власти! Ее жалкое тело принадлежит мне! Ее мнение и «согласие» вовсе не имеют значения! Привязывай свою «госпожу»!
Для фиксации Майкиного тела Фей выбрала почему-то клетку, занимающую пространство одной из ниш в нашем подвале. Клетка эта невелика, примерно метр кубический, и это единственная из четырех имеющихся в подвале клеток, прикрепленная к полу анкерными болтами. Майка привязана к ней семью ремешками: под локтями, по талии, над коленками, и по лодыжкам, ноги ее немного не достают до пола. Беспомощное Майкино положение возбуждает мою похоть, но трахаю я не Майку: пристроил Фей на той же клетке, только что с той стороны, где у Майки лицо, разместил я Фейкину задницу, и в эту самую задницу я Фейку и отодрал, пока в камине дрова занимались. После того, как Фей прошла полный курс расширительных работ с анальными гантельками, ее жопа очень даже гостеприимна. Я хотел, чтобы после этого грязного дела мой член вылизала Майка, но, к сожалению, ее лицо далековато от края клетки, к которой она сейчас привязана, поэтому и обсасывать горбатого пришлось Фейке, впрочем, она это дело любит, как ни удивительно.
Прежде, чем приложиться к Майкиной ягодице раскаленным железом, Фей целует ее, став на колени. Миледи… какая, на фиг, Миледи, конечно же, Лушка, тупая курица Лушка… дрожит всем телом, а от осторожного Фейкиного поцелуя ее вдруг прошибает пот, она даже поскуливать начала. Лучше бы ты вот так побоялась под трамвай прыгать, дура безмозглая. Но после первого же касания кочергой я вижу, что дрожала Майка вовсе не от страха… по меньшей мере, не только от страха.
Вообще-то, я ожидал, что своим символом Фей выберет какой-нибудь восточный иероглиф. На деле… похоже на снежинку, может быть, и есть в их алфавите такие иероглифы. Еще похоже на букву «Ж». При том, что знак начертан на жопе… надо было с Фей разъяснительную работу провести, про эстетику ей рассказать, что ли… поздновато, впрочем. Странно, я не испытываю сейчас того радостного, праздничного подъема, что был во мне при первом клеймении Майки, и при клеймении Фей. Злодейского азарта, что подогревал меня, когда мы втроем «опускали» Майкину Шалаву, тоже нет. Наоборот, ощущения мои таковы… будто выпотрошили меня, а в нутро снега насыпали, лопаты три - четыре. Этот снег не растаял, когда я поднялся в каминную и выпил стакан «Джим Бима» из кухонных запасов. Он отрастил ледяные иголки, и начал шевелить ими. Медленно и омерзительно. Я наливаю себе второй стакан, и иду с ним к тому креслу, что у камина. О-па… на медвежьей шкуре, лицом вниз, лежит Фей. Она совсем голенькая, и в своей наготе, в едва подживших рубцах от недавней порки, выглядит удивительно жалко и трогательно. Если снежный ежик в ее животе вырос хотя бы вполовину от размеров того, что гостит сейчас в моих внутренностях… Бедная, бедная Фей. Я сажусь ей на спину, отставив стакан в сторону, на пол. И начинаю разминать ее плечи, постепенно спускаясь в своей работе ниже и ниже. Странно, ведь именно Фей обучала тонкостям массажного искусства и меня, и Майку, но, кажется, впервые я делаю массаж своей маленькой младшей жене. А Майке эти навыки теперь уже и вовсе не пригодятся.
Потом мы трахаемся, очень долго и медленно. И в какой-то момент я замечаю, что ледяной ежик пропал, покинул меня, и благодарно тискаю Фейкино тело. Фей вдруг смотрит мне в глаза, и спрашивает:
- Милорд поможет госпоже старшей сестре пройти выбранным ею путем?
Черт тебя пусть дерет, Фей, с такими вопросами! Она смотрит внимательно и серьезно, непроницаемое такое азиатское лицо. Наверное, не следует мне у нее спрашивать, кто подал идею Шалавку усовершенствовать. И, может быть, власть над Майкиным телом, столь легко дарованная мною Фейке, - не самая удачная моя мысль.
- Посмотрим, Фей. Как просить будет.

Эпизод семнадцатый. Алиса.

Мы едем домой в моем автомобиле, только вот Майка сегодня не на заднем сидении, с Фей, а справа от меня, ремнем пристегнута. Я то и дело отрываю взгляд от дороги, смотрю на грубо сшитые обрубочки, которыми оканчиваются теперь Майкины руки. Ловлю себя на ревнивой мысли: я бы аккуратнее зашил.
- Больно было?
Майкин обрубочек осторожно касается моей щеки:
- Очень.
Она молчит недолго.
- Мы могли сделать это вместе. И все еще можем.
Возмущенно вопит сирена встречного дальнобойного грузовика, и я просыпаюсь… у нас дома, в подвале. Фей, скованная и спутанная цепями, сопит в мое левое плечо, Лушка-Майка, упакованная в кожаный мешок с бесчисленными ременными пряжками – в правое, а Тупка, проникшая в подвал неведомыми мне путями, требует утренней порции молока своим наглым уличным мявом. Сон, опять этот навязчивый сон. И опять эта кошка в подвале, вот где она ночью пряталась? А может, через каминный дымоход лазает, вроде других вариантов и не видно. Хотел было встать потихоньку, не разбудив никого, но вижу, что Фей уже проснулась, и снимаю замки с ее цепей. В то время как я кормлю псов, Фей варит кофе. Дела «Радуги» вполне терпят сегодня до обеда, и пока мы пьем кофе с круассанами из вакуумного пакета, я про себя уже составляю план, как бы нам с Фейкой позанятнее потерроризировать Лушку этим утром. Подобные планы всегда поднимают мое настроение, и Фей, кажется, научилась пользоваться этим.
- Милорд, позвольте спросить.
Ну вот, Фей уже стоит передо мной на коленях, и, похоже, вопрос у нее серьезный, раз позволения спрашивает. Конечно, Фей, спрашивай, вежливая ты наша.
- Скажите, милорд, хорошо ли, когда приборкой и кухней занимается одна рабыня?
Нет, Фей, нехорошо это, потому и помогаю тебе в меру возможностей. Сама, однако, видишь, Лушка ухода требует, в ее теперешнем состоянии. Карпов уже с год, как жену схоронил, а прочие деревенские молодки… самой юной из них уже порядком за шестьдесят, пожалуй, что им самим помощь по хозяйству не помешает. И что же нам, объявление в газету давать, чужого человека в дом брать?
Выслушав мою отповедь, Фей улыбается своею обычной полуулыбкой, и раскрывает передо мной свой нетбук. На раскрытой странице – симпатичная девушка. Высокий лоб, широко расставленные глаза цвета пасмурного зимнего неба, короткий носик, маленький рот, пухлые губы накрашены черной помадой. Подбородок совсем уж крохотный, поэтому лицо у нее такое… треугольное, вроде, на щеке черная слезинка наколота, волосы тоже черные, малиновая прядка в длинной челке. По моему описанию вы можете представить себе мультипликационного ленивца Сида, но нет, поверьте, – действительно симпатичное личико, даже красивое, если присмотреться. Но вот возраст… она ведь даже не совершеннолетняя! Фей, конечно же, не поймет разницы между семнадцатилетней девицей, и восемнадцатилетней, поэтому и вопрос поднимать не буду. Алиса. Интересное имя, детство напоминает, хотя, скорее всего, просто ник. Насколько знаю Фей, у нее любая Алиска в первый же день подлизкой станет, если только она себя специально сдерживать не будет. Да, Алиса… мнемофон у меня.
- Давно вы знакомы?
- Четвертый месяц, милорд.
- Чего она хочет?
- Она хочет стать рабыней, милорд. Настоящей рабыней.
Конечно же, твоей рабыней, Фей. Кто бы сомневался.
- Что у нее в жизни не так?
Мой вопрос сложноват, я сомневаюсь, что Фей поймет его смысл, но она не только поняла, но и ответила лаконично:
- Отчим.
Умница, Фей! Я знаком велел ей подняться с колен. Девочка полагает, что незнакомые чужие люди будут к ней добрее, чем… хотя нет, и там ведь не родные, раз уж мама от отчима не защитила. Не так уж она и неправа.
- Хорошо, Фей. Договаривайся о встрече на пятницу, или на субботу.
- Да, милорд. И еще одно… Вы ведь любите розыгрыши?


За три года Фей так и не озаботилась получением водительских прав. Позапрошлым летом я купил ей скутер, чтобы хоть в Старов она могла смотаться по мелким надобностям, но садилась она на него пару раз от силы, предпочитает пассажиром ездить. А сегодня, по предложенному Фей плану, я и вовсе играю роль ее шофера. Да-да, шофера «госпожи Фей».
Неподобающий «госпоже» избыточный пирсинг я с нее снял. Проколов на Фейкином теле сейчас ничуть не меньше, чем на Лушке. Кстати, знаете, золото ведь не лучший материал для пирсинга. Знаете? А я вот был удивлен в свое время. Следы от ошейника и кандалов малозаметны, к тому же скрыты симпатичными татуировками вокруг шеи, запястий и лодыжек, сделанными им с Майкой в специальном салоне года два назад, своему мастерству я тогда еще не вполне доверял. Вот как она сможет объяснить своей «рабыне» свой клейменый зад и следы от порки кнутом (погорячился я в тот день, когда они с Майкой Шалавку порешили)? Впрочем, это уж вовсе не мое дело, объяснит как-нибудь, она у нас теперь языкатая настолько, что и акцента не слышно.
Вот Фей появилась на пороге дома, и у меня… У меня, что называется, челюсть отвисла. Алое и черное, кожа и шелк, тончайший парфюм. Да, такой даме подошел бы «феррари», а не мой скромный «ленд-крузер»! Почему она раньше так не наряжалась? Догадываюсь, впрочем, ведь я бы все это великолепие в клочья располосовал, как не раз поступал уже с менее броскими нарядами, жалко. Я и сейчас готов наброситься на малышку, но сдерживаюсь – сегодня – я «шофер», ведем себя пристойно, как подобает прислуге. Ничего, потом уж оторвусь!
Встреча с Алисой назначена в кафе, в послеполуденное время. Фей выбрала довольно дорогую кафешку, возможно, потому, что о существовании в Бежине заведений экономического класса она и не подозревает. Сквозь полузеркальное витринное стекло я могу видеть, что чашечкой кофе Фей не ограничилась, полноценный обед на двоих устроила, пока я снаружи тут тряпочкой боковые стекла автомобиля протираю и колеса пинаю, пижонским ботиночком в полторы тысячи евро ценности. Мой живот заурчал возмущенно, о дорожных бутерах я почему-то не подумал. Вот дамы наконец соизволили отобедать, с издевательской учтивостью я раскрываю заднюю дверь сначала перед Фей, а затем – чего уж там!, - и перед маленькой Алисой. Алиса смотрит как бы сквозь меня, я же разглядываю девочку не особенно церемонясь, ее нижняя губешка заметно толще верхней, и забавно так оттопыривается, придавая ее лицу выражение высокомерное и брезгливое. Этого не было заметно на снимке в интернете, не было там и черного камушка в проколотом носике. Ростом Алиса примерно с Фейку. Наряд ее… ну вот, слышали, есть такие молодежные субкультуры – готы, эмо? Сам я не особенно их различаю, но вот что-то такое по стилю.
Занимаю водительское кресло, играть – так играть:
- Госпожа?
С заднего сидения Фей называет мне адрес, едем. Рабочий пригород, дома в пять и девять этажей. Алиса исчезает в подъезде пятиэтажки, а Фей передает мне пакет с еще теплыми сэндвичами и бутылку «будвайзера».
- Извини, Андрей, горячего у них с собой никак не взять было.
Я благодарен ей, что не забыла прихватить хоть это.
- Слушай, а мне не следовало сейчас подняться с ней, помочь вещи собрать?
Я подумал, прожевывая сэндвич. Честно сказать, я думал, что мы Алиску просто до дома подбросили, а она уже и вещи пакует, решительная какая.
- Не, Фей, это не по-господски как-то.
- А вообще, как она тебе?
-Фей, ты ведь для себя выбирала? А по мне – интересная девочка, но очень уж молодая.
Фей обиженно засопела.
- А что, мы с Майкой для тебя уже старые?
Я чуть пивом не подавился, вот это логика!
- Вот вернемся – покажу, какая ты «старая»!
От продолжения разговора меня спасает возвращение Алисы, девочка аж перегнулась под весом большой спортивной сумки, набитой, конечно же, самыми необходимыми вещами. Я выхожу из машины, забираю у нее сумку и укладываю в багажник. Алиса тем временем не садится в машину, а ждет, пока я раскрою перед ней дверь. Вот ведь барыня какая! Хотя… может быть, она просто не часто в автомобилях ездит? Да не, быть того не может, двадцать первый век на дворе.
Пока доедаю поостывший второй сэндвич, подслушиваю разговор на заднем сидении:
- Записку написала?
- Да, госпожа.
- Телефон?
- Вот, возьмите.
- Документы?
Тут я добил наконец сэндвич, запил остатками пива, и отправились мы в замок. Удивляюсь про себя беспечности юного поколения. Или у Алиски суицидальный синдром с таким вот вывертом проявился? Тоже не исключено.


Недели три спустя работаю я в гараже, вытачиваю детали очередной безделки, отчасти подсмотренной в Интернете, отчасти мною придуманной, на радость Лушке и Фейке. Ролями мы до сих пор не поменялись, Фей у нас – «госпожа», а я – «шофер», не сговариваясь, мы продолжили игру, начатую нами в Бежине. Все дни Фей проводит с нашей потенциальной новенькой, и отрывается на ней не по-детски. Кое-что я подсмотрел, когда по просьбе Фей переносил одну из клеток в туалетную комнату первого этажа. Может быть, Фей специально выбрала это время для приборки в каминной. Работа по приборке помещений в нашем замке, вообще говоря, не сложна, чаще всего она возлагалась на Майку, но в последние месяцы, понятное дело, и этот труд лег на Фейкины плечи. Итак, берем рабыню, тряпку, ведерко, хронометр, неприбранное помещение, выставляем время на хронометре (30 – 60 минут, по настроению), и – вперед! Время вышло – проверяем качество приборки. Если нашел замечание – тут же, на месте, десяток горячих плетью, и десять минут на устранение замечаний. Быстро и чисто!
Когда я проходил через каминную со своей ношей, Алиса как раз натирала полы. Хорошо так натирала, быстро и старательно, что неудивительно – все ее тело покрыто полосами, как у бенгальского тигра, с такой стимуляцией всякой науке рабыня учится очень скоро. Полосы я увидел потому, что прибиралась она совершенно обнаженной, это понятно, зачем одежку зря марать. А услышав мои шаги, подскочила, и попыталась прикрыть свою наготу половой тряпкой. Рассмотреть я все равно успел немало, в такие моменты глаз мой работает не хуже фотоаппарата. Фигурка ее довольно забавна – худощавая выше талии, с небольшой грудью, и неожиданно крупными, крутыми ягодицами, с глубокими ямочками над ними. По ВВС как-то смотрел что-то антропологическое – «бушменский тип жироотложений» называется. Я подмигнул Алиске, проходя мимо нее в туалет, а когда возвращался, Фей уже обездвиживала Алису, соединяя меж собой ее ножные и ручные браслеты. Браслеты на ней кожаные, снять такие – минутное дело, если ключик есть, ошейника на Алиске и вовсе нет – не заслужила пока.
- Андрей, останьтесь, - тоном вежливого приказа говорит мне Фей. Вот ведь в роль вошла!
Фей соединяет вместе все четыре браслета, и укладывает Алису на пол, лицом вниз, а толстой попой вверх. Связала – это правильно, мала еще Алиска порку без фиксации переносить, а вот использовать половую тряпку вместо кляпа – до этого я как-то не додумался бы.
Фей наносит удары стеком, неторопливо и без особого замаха, я невольно любуюсь ею. Она одета в короткое платье из алого латекса, из того же латекса – черные сапоги выше колена, и перчатки, выше локтя, самая настоящая «госпожа», как ее обычно и представляют в массовом народном сознании. Отсчитав десяток ударов, Фей ловко переворачивает Алиску, и усаживает на пол, не размыкая замки браслетов. Алиса сидит теперь на полу в неуклюжей позиции, Фей выдергивает тряпку у нее изо рта, и спрашивает:
-Почему я тебя наказала, милая?
Алиска всхлипывает:
- Я… я застеснялась, госпожа.
Хлесть! Половая тряпка в руках Фей со всего маху шлепает Алису по лицу, оставляя на нем грязные разводы.
-Неверно. Я наказала тебя за то, что ты отвлеклась от работы. А про стеснительность ты забудешь очень скоро. Непозволительная роскошь для тебя.
Все-таки как замечательно Фей овладела речью! Может быть, потому, что в нашей с Майкой компании варилась, все вот это «соизвольте», «ах, оставьте», телевизор ведь такому не научит. Алиса плачет, уже не сдерживаясь, и тут срабатывает зуммер хронометра. Девочка в страхе поднимает заплаканные глаза на свою грозную госпожу Фей. Та улыбается:
- Да, Алиса. Ты опять не успела.
- Госпожа!
- А еще ты до сих пор открываешь рот без позволения. Зачем мне такая бестолковая рабыня? Открой-ка его пошире!
В рот Алисы снова заправлена тряпка, и экзекуция повторяется. Как только Фей заканчивает свою работу, я, незаметно для скулящей на полу Алиски, указываю ей на дверь, ведущую в гараж. Ох, и отодрал я ее там, на верстаке, мокрую, горячую, возбужденную, как никогда! А потом – на отсос, и еще разик! Это был просто праздник какой-то!
А вот свою клейменую задницу Фей скрыла от Алиски очень даже просто. Она с ней не спала. То есть вообще. Ни разу. Нет, конечно же, позволяла отлизать у себя, в награду за успешно проведенную приборку, например, но - не снимая платья. А на то время, когда Алиска была «не нужна», Фей попросту сажала ее на цепь в туалетной комнате, или запирала в принесенной мной клетке, а сама готовила всякую вкусняшку и спускалась в подвал, к нам с Лушкой.
Так вот, отвлекся я, начал-то с того, что на верстаке чего-то там верстаю, и тут спускается в гараж Алиса. Не в первый раз, нет, Фей ее ко мне частенько отправляла, для искоренения стеснительности, по разным поручениям. Для Алиски, наверное, нормально, в ее понятиях, что шофер живет и работает в гараже, отлучаясь по каким-то загадочным поручениям на денек-другой. Вот и на этот раз она спустилась, осторожненько так – цепь, соединяющие браслеты на ее ногах менее полуметра длиною, по ступенькам навернуться – нефиг делать, ручная цепь – той же длины, а в руках – маленький подносик с дымящимся кофе и какой-то Фейкиной выпечкой. Она одета в аккуратный белоснежный фартучек, возможно, тот самый, что носила Фей, и – о! – белые бантики, ну, точно же, это Фейкины «перенесенные комплексы». Подносик Алиса ставит передо мной на верстак, и, отведя глаза, бубнит невнятно:
- Госпожа Фей велела… на мое посвящение.
Я отложил надкушенную плюшку, и переспросил, глядя на девочку строго:
- Алиса, ты с кем сейчас разговариваешь?
- С то… с Вами.
- Ну, тогда смотри мне в глаза, выпрямись, и скажи нормальным голосом, что там велела госпожа Фей.
Алиса делает над собой видимое усилие, и повторяет, пытаясь глядеть мне в глаза:
- Госпожа Фей просила Вас быть свидетелем моего посвящения.
- Ну, вот, можешь ведь говорить нормально, когда захочешь! Посвящение когда?
- Вечером.
- Умничка…
Вообще-то, для меня это не новость. Еще третьего дня Фей предупредила меня, что готова принять от Алисы ритуальную клятву.
- Почему через три дня? – спросил я тогда.
- День рождения, милорд.
Ах, да, день рождения – день перерождения, восемнадцать лет Лизавете… Забыл сказать, по паспорту наша Алиса – Елизавета Анатольевна Пустельга, ну так сокращение имени вроде бы адекватное.
- Милорд, Алисе необходимы постоянные оковы.
Ага, вот так вот, за три дня, найди, и обеспечь. Можно, конечно.
-Размеры сняла?
Фей протягивает мне три алые шелковые ленточки. Я смотрю на Фей внимательно.
- Фей, а тебе не кажется, что свои кандалы ты уже переросла?
Фей улыбается своей загадочной полуулыбкой:
- Как будет угодно милорду.
- Какое имя выгравировать на ошейнике?
- Может быть, у милорда фатера есть подходящее для нее имя?
Я усмехаюсь. Вообще-то есть одно на примете.
- Подлизка. Пусть будет Подлизка.
На следующий же день я перековал Фейкины кандалы, работы здесь было немного, и гравировку на ошейнике перебил. Опять я отвлекся, вот ведь…
Я выбираю самую аппетитную, с хрустящей поджаристой корочкой плюшку, и торжественно вручаю Алисе:
-С Днем рождения, Лиза!
- Откуда Вы…?
Я молча машу рукой, ешь давай, ешь, после трех недель на пресной каше… Плюшка исчезает секунды в три.
- Лиза, ты знаешь, что такое посвящение?
- Ну-у… Госпожа Фей примет мою клятву, и отметит мое тело своим знаком.
- Она выжжет свой знак на твоем теле раскаленным металлом, Лиза. Это навсегда. На всю жизнь. Ни один хирург не изведет бесследно.
Алиса слушает меня приоткрыв рот, отвисшая губешка придает ее лицу теперь вид не высокомерный, а безмерно удивленный и глуповатый. Взгляд ее устремлен на мое левое плечо. Да, я работал в майке-тельняшке, камуфляжных штанах и в берцах, оба моих плеча вполне открыты ее обзору. Я провожу пальцами по шрамам на своем плече, и улыбаюсь пренебрежительно:
- Нет, это не знак госпожи Фей. Свой знак она поставит на тебе вот здесь…
Я легонько шлепаю ее по ягодице, и Алиса вдруг отшатнулась от меня в таком испуге… невольно я нахмурился – совсем забыл про злодея – отчима.
- Лиза, слушай внимательно. Едем в город, прямо сейчас. Я сниму тебе квартиру. Поступишь в колледж. Или в институт, если сможешь. Оплачу все расходы. Если захочешь, сможешь встречаться с госпожой Фей – там, в городе. Потом помогу с работой.
Я осекся. Алискины глаза полыхнули вдруг такой злобой…
- Да? А для этого, что я должна буду делать для тебя, коз-зел?
Сказала, как ядом плюнула, меня будто кипятком обварило, ведь ничего мне от нее не надо, просто – помочь хотел. Развернулась – и пошла… попыталась, цепь-то на поножьях коротковата, семенить приходится.
- Стоять!
Командирский голос меня не подвел, остановилась, как в стену уперлась.
- А теперь пойдем, покажу кое-чего.
- Но госпожа Фей…
- Конечно же, госпожа Фей тебя накажет. И не один раз еще. Мне-то что с того? Может, и мне тебя… наказать?
Я нараспашку откатываю знакомый читателю инструментальный шкаф, и одним лишь взглядом указываю злючке – ну-ка, вперед! Алиса не посмела ослушаться, тут же засеменила вниз. В подвале… в чем-то она похожа на мою Миледи, озирается в таком же испуганном восторге.
- Лушка, животное, где ты есть?
Робкое мычание доносится из санитарного угла. Фей, лентяйка, посадила ее на цепь именно там. А что, удобно, обоссытся – убрать нетрудно. Подстилку – на пол, пол теплый.
- Ну-ка, - говорю Алиске, - пойдем, посмотрим, кто там у нас.
В санитарном углу у нас целых два плафона с автономным выключателем, свет довольно ярок, на какое-то время он ослепляет Лушку. Нарядная у нас сегодня Лушка – в кожаном корсете, кожаном ошейнике с именной табличкой, беспалые чехлы-перчатки достигают мало что не до плеч, ремни от кляпа оплетают наголо обритую голову. Все ремешки затянуты туго, так, как она любит…
- Знакомьтесь – Алиса – Лушка. Нравится тебе Лушка, Алис?
Не дожидаясь ответа, я разворачиваю Лушку задом.
- Смотри, Алиса, вот это – знаки. Именно такие будут отпечатаны и на твоей заднице. А теперь погладь Лушкины плечи, Алиса. Да не бойся, не укусит она тебя… у ней и зубов-то почти не осталось. Шутка. Да… и пониже корсета тоже погладь, чувствуешь, рубцы какие? Это – рубцы от порки кнутом. Тебе ведь понравилась плеть, Алиса? Не смотри так, я уже вижу, что понравилась. И двух лет не пройдет, как тебе понравится кнут. А теперь… Лушка, толчок!
По моей команде Лушка приседает над сточной дыркой, я выкручиваю из ее задницы анальную пробку и бросаю ее Алисе. Она ловит, на автомате, но тут же брезгливо отбрасывает. Я лишь усмехаюсь, а Лушка немедленно начинает испражняться, обильно и с пердежом. Наверное, у нее рефлекс уже такой – пробку вынули – время какать. А может, просто каку удержать не может. Пока подмываю Лушку, объясняю:
- Ты, Алиса, думаешь, «издевательство». А ведь Лушка сама подмыться не может. Потрогай ручки ее… да потрогай, не ссы. Видишь – нету ручек. Ни подмыться, ни подтереться. Что же, лучше обосранной ходить? А год или два пройдет – может, и ножек не будет. Лушка, ты ведь хочешь, чтобы ножек не было?
Лушка кивает головой, мелко и часто. Вот так вот. Не свернуть ее с выбранного пути, бронепоезд наш во все дыры… да что я, стрелочник что ли? Кочегар, в лучшем случае.
- А теперь… Лушка, раком! Алиса, ты когда-нибудь видела разработанное очко? Иди, посмотри! Руку! Да засовывай руку, говорю.
Как под гипнозом, Алиса проникает в Лушкину задницу сначала пальцами, затем и ладонью. Дальше браслет не пускает, но и так сойдет.
- Пальчиками там, Алиса, пальчиками работай!
Лушка начинает стонать и подмахивать почти сразу, Алиске остается лишь ловить ритм и искать чувствительные точки.
-Вот так, малышка. Всего-то пять – десять раз в неделю, и через годик у тебя будет такое же дупло, второе влагалище, можно сказать. А может, и раньше.
Лушка кончает, содрогаясь всем телом, раз, другой… да раз десять она содрогнулась, может и больше. Очень чувствительной она стала, потеряв руки. С научной точки зрения – на ладонях половина наших тактильных рецепторов, где-то там что-то компенсировалось… да ну ее в пень, эту науку. Я отмываю Лушкину пробку, и втыкаю ее обратно, по назначению. Алиска замерла с отсутствующим взором, в шоке, блин, ребенок. Гашу свет в Лушкиной каморке, и за руку тащу Алису на выход.
- Ты видела, что ждет тебя в конце этого пути. Теперь ты согласна с моим предложением?
Алиса вдруг смеется, и вырывает у меня свою руку.
- Дурак! Ты что же, подумал, что напугал меня? Конечно же, я остаюсь!
- Но… почему, Алиса?
- Да не хочу я жить так, как они там живут! Лушка эта, и то счастливее!
Никогда не думал о нашей жизни с такого ракурса. Теперь вот подумал, и сказал:
- Ну что же, тогда ступай к госпоже. Увидимся вечером.
И вернулся в подвал к Лушке. Очень уж вдруг захотелось.


Церемония посвящения традиционно проходит на подземельном уровне нашего замка. Фей облачена в наряд «госпожи» из секс-шопа, на мне – лишь ременная «портупея» и устрашающая кожаная маска, стою по левое плечо Фей, и чуть позади от нее. Лушка (никто ведь не думал, что мы про Лушку забудем?), справа от Фей, на коленях, тонкие пальцы Фей поглаживают ее бритую голову. Перед нами – «алтарь», придуманный для чего-то Фейкой. Она попросила меня раздобыть бревно потолще (я «раздобыл» полуметровое в диаметре, на Старовской лесопилке), отпилить от него колоду, где-то в метр длиною, и придумать к ней крепеж, такой, чтобы колода эта в вертикальном положении не шаталась и не падала, что я и исполнил. Позади нас полыхает камин, впереди, перед алтарем, на коленях, стоит Алиса. На ней самое настоящее свадебное платье, из недорогих, как мне кажется, впрочем, что я в этом понимаю, волосы ее завиты игривыми кудряшками. Она запинается, произнося слова просьбы, обращенной к миледи Фей, мне смешно видеть, как старательно Алиса не смотрит на мой член.
- Алиса, я принимаю Ваш дар с удовольствием и радостью, - наконец произносит Фей, - милорд, - теперь она обращается ко мне, - я прошу Вас исполнить Ваш долг.
Алиса, как мне кажется, мимо ушей пропустила настораживающее «милорд» в обращении своей госпожи, сдается мне, она больше заинтригована загадочным «долгом». Цепи, Алиса, это всего лишь цепные кандалы, что несу я к тебе на сгибе своей правой руки, что со звоном тянутся за мной по кафельным плитам.
- Смотри, Алиса, - это опять Фей вступила, она показывает Алисе ошейник, когда-то бывший ее собственным украшением, - видишь, что здесь написано? Теперь это – твое имя. Вспомнишь когда-нибудь свое старое – накажу, строго.
Алиса - теперь уже Подлизка, лишь опускает глаза, кажется, запрет говорить без разрешения она усвоила неплохо. Я затягиваю болты на ее ошейнике и браслетах, и без всяких колебаний сбиваю резьбу. Подлизке уж точно незачем покидать пределы замковой стены, раз уж ее за три недели в розыск не объявили, то и позже искать не станут. Шалаву вот, к примеру, месяца два по телику показывали, после аварии. Я с сожалением посмотрел на маленький череп, возлежащий посреди каминной полки – все, что осталось нам на память о Шалаве.
- А теперь – марш невесты! – объявляет Фей, и врубает музыку.
Ты права, Фей, то, что мы сейчас совершаем, можно сравнить разве что с бракосочетанием. Полтора пуда цепей влачит за собой Подлизка, трижды обходя вокруг нашего ложа под оглушительную рок-версию марша Вагнера (конечно же, Фей выбрала для нее ту же музыку, что для самой Фейки когда-то выбрала Майка). Мне кажется, «Раммштайн» здесь был бы более уместен. Подлизка вспотела, и дышит учащенно, но, девочка, это только начало. По сигналу Фей, Подлизка ложится животом на «алтарь», лицом к ложу, попой к камину, руки и ноги ее свисают, не доставая пола. Одним лишь ремнем я обхватываю их вокруг колоды, ручки повыше локтя, ножки повыше колена, Подлизка зафиксирована просто и надежно. Не удержался, подмигнул ей и улыбнулся. Она в ответ скривилась, не нравлюсь я ей почему-то. Фей не срезает платье с Подлизки, а вырезает круг в области ее задницы. Залюбовался – да, попец у Подлизки роскошный, а Фей уже подносит к великолепному полужопию раскаленную кочергу. Кричит Подлизка, я с удовольствием вдыхаю знакомый уже смешанный запах мочи и жареного мяса, и чувствую, как радость жизни возвращается ко мне. Может быть, Подлизка думала, что клеймо наносится одним касанием? Еще двумя штрихами Фей завершает свою «снежинку», сдувает челку с потного лба, улыбается. Умаялась, бедная. Я беру приготовленное заранее ведро холодной воды, и окатываю Подлизку с головы до ног. Свадебное платье намокло, облепив ее несуразную смешную фигурку. Не выпуская кочерги, Фей берет меня за руку, и ведет к ложу, так, чтобы нас видела Подлизка. Подлизка тем временем вполне себе в сознании, вот разве что носом хлюпает. Фей вдруг опускается передо мной на колени, и изящным жестом передает мне рукоять кочерги:
- Милорд, я прошу Вас принять от меня в дар вот это, принадлежащее мне тело, - жестом она указывает на замершую в тревоге Подлизку, - для совместного владения им.
- Не-е-ет! - Подлизка кричит, пожалуй, погромче, чем при клеймении, - госпожа Фей, пожалуйста, не делайте этого!
Молча подходит к ней Фейка, и начинает снимать, точнее, снизу вверх скатывать с себя свое резиновое платье. Я отставил кочергу к колоде, и помог ей, оставаясь за ее спиной. Светом пламени камина и свечных канделябров ее прекрасное полноватое тело, покрытое сейчас катышками талька, освещено довольно ярко. Отчетливо видны на нем не только знаки на выпуклых, рельефных ягодицах, но и менее явные следы кнута. Оставшись лишь в сапогах и перчатках, Фей медленно поворачивается к Подлизке спиной, предоставляя все эти следы ее обзору.
- Смотри, - указывает она на левую свою ягодицу, - этот знак указывает, что мое тело принадлежит моему лорду. А этот, - она указывает на правую, - что оно принадлежит также глупой курице Лушке. А знак на твоем теле означает, что оно принадлежит мне. Ты на самой нижней ступеньке, Подлизка. Может быть, мне следует позволить и Лушке начертать свой знак на твоем теле? На лобке, к примеру? Или, - резко развернувшись, Фей прижала палец к Подлизкиному лбу, - вот здесь?
«Вот здес-с-сь» она прошипела, как змея, аж мурашки по коже. Подлизка глядит теперь в самом настоящем ужасе. Возможно, лишь теперь до нее дошло, во что она столь легкомысленно ввязалась. Фей смеется, и шлепает ее по щеке:
- Не бойся, глупая! Лушка не сможет этого сделать!, - второй рукой она отвешивает легкий подзатыльник Лушке, - ей кочергу держать нечем! Итак, милорд?
Я думаю, от таких подарков отказываться нельзя, обидится ведь Фейка, и отвечаю уверенно:
- С удовольствием принимаю Ваш дар, миледи.
- Один еще момент, милорд, - Фей снова обращается к Подлизке, - ты ведь не думаешь, милая, что я забыла, как ты посмела мне перечить? Да еще громко так! Позвольте мне, милорд, взбодрить мою рабыню для начала!
Фей снимает с крюка на стене арапник, и ловко, со свистом, щелкает им над самой головой вздрогнувшей Подлизки.
- Десяток ударов, я думаю, довольно будет.
И так же, со свистом, со звучными шлепками по мокрому платью, громко ахая при каждом ударе, распределила десяток ударов плетью вдоль спины и по ляжкам рыдающей Подлизки. Ну, а потом настала уж моя очередь, и, надо сказать, знак свой я выжег на Подлизкиной заднице с таким удовольствием… Возможно, потому, что она не пожелала получить его добровольно. Вместо того, чтобы смазать ее зад противоожоговым средством, я тупо на него помочился. Это тебе «за козла», сучка мелкая. Кстати, знаете что? Шрамы от ожогов заживились очень легко и быстро, в считанные дни. Поставил ли я третью отметину на своем плече? Возможно, я и сделал бы это, будь жертва добровольной, а так… много чести. Все это время Фей стоит прямо перед лицом Подлизки, внимательно вглядываясь в него.
- Ну, вот и все уже, маленькая, почти все. Милорд, тут ведь еще одно…
Ну, что у тебя еще, Фей?
- Подлизка… Она не тронута мужчиной.
Девственница?! Всю свою жизнь я думал, что девственница – мифический персонаж из легенд с единорогами, а тут – вот она, живая, в полной моей власти! Я усмехаюсь криво:
- Знаешь, Фей, когда-то, не особенно давно, была у меня фантазия… трахнуть девственницу в жопу.
Фей вдруг покатилась со смеху:
- Прекрасная идея, милорд! Ведь это именно то, что однажды сделал с ней ее ненавистный отчим!
Теперь и я хохочу вместе с Фей, и даже Лушка не может удержаться от смеха. «Однажды сделал»! Да с такой прекрасной задницей в нашем замке этот казус будет происходить «однажды в день», по меньшей мере! Наверное, со стороны мы сейчас похожи на троицу злодеев из какого-нибудь фильма, поставленного по комиксам, классический «злодейский смех»!
Когда отсмеялись, Фей подталкивает ко мне Лушку, понуждая ее заняться горбатым. И правда, давно уже пора.
- Милорд,- говорит меж тем Фей, - я больше не хочу нести на себе знаки Миледи Мей.
Правильно, что не хочешь… ведь и сама Миледи… теперь всего лишь Лушка.
- И как ты думаешь от них избавиться?, - с некоторым сарказмом поинтересовался я.
Фей поворачивается ко мне задом, палец ее указывает на Майкино «W» выжженное на ее правой ягодице.
- Смотрите, милорд, всего два штриха, и этот знак станет Вашим. Двойным Вашим знаком. А для красоты, вот сюда, - теперь ее палец указывает на левую ягодицу, - можно поместить второй Ваш знак.
Какое неожиданное решение! И красивое, должен признать.
- Хорошо, Фей. Мы сделаем это.
Фей расцвела в улыбке, подошла ко мне, глядя в глаза, так, что занятая своей работой Лушка оказывается зажата между нами, и взялась руками за мой зад.
- Милорд, может, пришло время помочь Лушке избавиться от этих ее ненавистных… ножек?
При этих ее словах горбатый в Лушкином рту взрывается, выплескивая сперму, порция за порцией, в ее горло. Лушка жадно присосалась к нему, опасаясь упустить хоть каплю, я рассмеялся.
- Может быть, Фей, может быть. Но не все сразу!
Позволив Лушке обсосать горбатого, отстегиваю Подлизку от колоды, и веду… да на четвереньках ползи, дура… веду ее в Лушкин угол. Цепь ошейника пристегнул к водопроводной трубе, две трубы, с холодной водой, и с горячей, в санитарном углу вдоль двух стен проходят, на уровне пояса, и трубы эти не тонкие. Мокрое платье скоро высохнет, здесь тепло. А как же здорово выглядит она в этом платье! Наверное, этот свадебный наряд станет ее новой униформой, вот только дырку на жопе обшить по кругу, чтобы не расползалось. Подлизка жалобно поскуливает, и смотрит на меня снизу вверх, ну точно собачонка побитая. Погрозил ей пальцем шутейно – не шали мне тут! Думаю, посидит она здесь недельку, с Лушкой поближе познакомится. Насколько я знаю Лушку, знакомство будет даже более, чем близким. А уж потом я ее задницу в оборот возьму! Ну, не я один, конечно, кстати говоря, Фей и сейчас уже меня заждалась. Хотя нет, не заждалась, вот она, Лушку ведет пристегивать.
- Фей!
- Милорд?
- На колоду животом, быстро!
Понравился мне этот нехитрый станочек. Пристегиваю ручки – ножки, удобно ведь, одним ремнем вокруг колоды, раз – и готово. Кочерга уже в камине, разогрета, наверное, Фей озаботилась.
- Держись, Фейка!
Фей хохочет, потом, когда металл вонзается в ее плоть, оглушительно визжит, не могу понять чего больше в этом визге – боли, радости, торжества? И так – еще четыре раза, с небольшими перерывами.
- Андрей, - едва отдышавшись, голосит она снова, - трахни меня в жопу! Трахни меня в мою грязную жопу!
В твою прекрасную, толстую, клейменую жопу, милая? Да хоть трижды! С перерывами.


Мы с Фей встречаем рассвет у нашего дома. Я на бревнышке сижу, Фей подпирает меня животом и грудью со спины, обнимая мои плечи. Один косяк на двоих. Какая прекрасная выдалась ночь! А самое прекрасное в ней, что никто не помешает нам повторять ее снова и снова. На душе моей лишь радость и покой. Не могу теперь понять, отчего раньше так напрягали меня все эти милые и забавные жизненные неурядицы. Погибла Шалава? Да она раньше должна была погибнуть, я же просто подарил ей полтора года дополнительной жизни, интересной и насыщенной. Майкин мазохизм расцвел вдруг невиданным махровым цветом? Так почему не помочь ей пройти «выбранным путем», если быть с собою честным – ведь хочется? Еще как хочется! По пальчику, по зубику в месяц, потом – реже… на годы можно растянуть процесс превращения, к нашему взаимному удовольствию. Люди, жизнь прекрасна!

Не совсем эпизод. Скорее, эпилог.

Вот уже и год прошел с того безумного Майкиного прыжка. Что у нас было интересного? А немало! Терехины наконец навестили нас в нашем деревенском уединении. Интересный получился визит. Подлизку в тот раз мы им не показывали, а вот Майку они пожелали видеть непременно. Какие глаза были у Танечки, когда представили им коленопреклоненную Майку, в полном садомазном облачении, да еще в смешном таком зеленом паричке, у Майки их несколько теперь, разноцветных! А как смотрел Юрка, когда ловким пинком Фей отправила Майку на четвереньки:
«Вот так уважаемых господ надо приветствовать, дуреха!».
Как он тогда спросил, краснея:
«Андрей, а можно мне… эта?».
Можно, Юрик, конечно, можно, если Танечка не против. А Танечка не то чтобы не против, а и сама попробовать страстно желает. Ну, вот и пробовали мы, в разных сочетаниях, все выходные. Прости, дружище Терехин, была у меня мысль использовать тебя втихую, как осеменителя. Родила бы Фейка бебика, наследника поместья, или наследницу, чем плохо? Майкину пиздюшку накануне визита Терехиных я туго зашнуровал золотой цепочкой, продетой через колечки в ее половых губах, и на замочек запер, тогда мне казалось, что ни к чему нам наследник с такой наследственностью. А Фей меня, дурня, простила, только посмеялась грустно: оказывается, месячных циклов у нее с пятнадцатилетнего возраста нет, с тех пор, как ее первый и единственный плод средствами народной медицины вытравили. Вот такой вот я наблюдательный, настоящий, блин, Штирлиц. Надо мне на ней официально жениться, думаю, при нашей немалой разнице в возрасте вполне сойдет Фей за наследницу фамильного замка, если со мной вдруг чего. Терехины с тех пор к нам наезжают, раз в месяц, примерно.
Терехин же помог мне справить на Майку свидетельство о смерти, и даже урночку с прахом подогнал, из крематория. Урночка эта стоит теперь на каминной полке в подвале, рядом с черепом Шалавы. Так что официально я теперь вдовец, и Майка дней рождения своих больше не отмечает. Нет, ничего плохого с нею не случилось, живет себе в подвале, на цепи, не менее трех раз в неделю наслаждается поркой, и иными интересными процедурами, откликается на имя «Лушка». Ножки все еще при ней, вот только пальчиков на них больше нет, да и зубов во рту поубавилось. В общем, жизнь ее складывается именно так, как она и мечтала, разве любящий вдовец может дать своей жене больше?
На Майкиных поминках, прямо в ее присутствии, пьяный Терехин в шутку предложил мне продать ему Майку. Конечно же, я с пафосом ответил, что покойными женами не торгую, а потом, наедине, все-таки переспросил, что он такое имел в виду.
«На органы, Штирлиц, на органы. Ты думаешь, с каких доходов у нас особняк в черте города?».
Вот так вот, и это, – добрейший и обаятельный доктор Терехин! О, темпора, о, морес! Расстроил меня этот разговор, но ненадолго.
Годовщину смерти отца и Сандры справляли мы с Алинкой потихоньку, в нашем новом офисе, на проспекте, и развернула она целую стопку старых фотографий, сделанных еще пленочным фотоаппаратом. Сидели мы, голышом, на диване, в обнимку, фотки эти перебирали, и выпивали печально.
- А это кто? - спрашиваю, указав на Майку, совсем еще юную на той фотографии.
- Не узнаешь? - удивилась Алина, - ну да, вы ведь, наверное, и не виделись ни разу. Это Александры дочка, и, как говорят, Александра Аркадьевича. Может быть, сестренка твоя. Как мама погибла, она куда-то за границу уехала, с женихом, а недавно, слух был, умерла она.
А вот этот разговор вовсе меня не расстроил, можно сказать, даже развеселил. Сестренка, надо же! Наверное, я должен был испытать какое-то раскаяние, или сожаление. На деле же в эту ночь Майка лишилась последних пальцев, кнутом получила ударов тридцать, а уж сколько раз за ночь я ее трахнул по-родственному, с особой жестокостью, и мне еще мало казалось! Загадочная хрень, эти родственные узы, даже всего лишь предполагаемые.
Подлизкину клетку я перенес в ванную залу, что над гаражом. В смежной спальне частенько ночуем мы с Фейкой, а дверь из ванной в каминную я опять запер, как было при родителях. Да, у Подлизки тоже все хорошо, она поправилась и повеселела, все команды выполняет охотно и быстро. Ну, почти все. Ее великолепная задница моими стараниями упруга снаружи, мягка и податлива внутри, - именно так, как мне нравится. Я приучил Подлизку предлагать мне свою задницу вместо «здравствуйте, милорд!». И – да, она все еще девственница, меня это забавляет, я даже специально велел ей беречь целку под страхом сурового наказания. Вот смеху будет, когда однажды я девственность ее порушу, а потом, конечно же, накажу сурово, за неисполнение приказа!
Фей все так же склонна к полноте, ничего против полных женщин я не имею, но, для интереса, трижды в неделю гоняю ее в «колесе», по четыре часа за сеанс. В последнее время она увлеклась живописью. Подлизкино тело она уже покрыла росписью, с Лушкой сложнее – слишком много рубцов. Выпрашивает у меня еще двух девочек – одну для помощи по кухне, - посуду мыть, картошку чистить, вторую, - чтобы постоянно при Лушке находилась, подмывала, подбривала, массировала, кожу всякими кремами умащала. Почему-то Фей считает, что приборку в доме нельзя совмещать с работой на кухне. Может быть, ей просто нужны свежие «полотна» для росписи. Я уже позволил ей начать поиск, но в подвал на постоянное проживание отправится, скорее всего, Подлизка. Почему-то после недели, проведенной с Лушкой в подвале, она боится ее до дрожи. Да и сама Лушка уже не раз выпрашивала Подлизку себе в подарок.

В общем, все у нас ХОРОШО.
2013 – 2014гг
Конец.
Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения
Этанол
сообщение 20.7.2014, 14:02
Сообщение #2


Новичок
Иконка группы


Сообщений: 2
Регистрация: 1.7.2014




Цатьнадцать эпизодов из жизни майора Польских.
предисловие автора

Мои белочки приходят ко мне под утро, обыкновенно, на третий день глубокого запоя. Иногда приходит только одна из них, но нередко появляются обе. Они рассказывают мне интересные истории, показывают картинки, и даже короткие видеоролики. Общение с ними приносит немало удовольствия, но раньше я считал их появление сигналом к тому, что с бухлом пора завязывать, на какое-то время.
Но однажды история, рассказанная ими, понравилась мне настолько, что я решил ее записать. История оказалась неожиданно длинной, и чтобы белочки не уходили, я стал их подкармливать, им нравится водка с пивом. Работа над белкиным рассказом шла полным ходом, я записал уже три или четыре десятка страниц, когда из отпуска вернулась жена. Уже наутро я заметил, что она как-то странно на меня смотрит. На прямой вопрос жена ответила, что я все время бормочу себе под нос какую-то невнятицу, а еще, ночью, во сне, я вслух разговаривал с какими-то чужими бабами, не из нашей компании. Как раз этой ночью одна из белок, та, что помельче, сказала мне, что если я приложу еще немного усилий, мы сможем общаться постоянно, в режиме 24/7. Я подумал об обстоятельствах, при которых возможно подобное общение, и решил, что пока не готов менять свою жизнь столь радикально. С белочками пришлось расстаться, и работа над рассказом тут же застопорилась. Теперь за утро я мог набрать от силы абзац, но чаще не писал вообще ничего.
Продолжить работу помог случай. Жена завела кота. Сначала он был лишь милой маленькой зверушкой, но уже через полгода я обнаружил, что кот неплохо знаком с моими белками! Если гладить его в определенном ритме, он тихо, и довольно невнятно, (животное все-таки), продолжает начатый ими рассказ! И для того, чтобы его расслышать, вовсе не обязательно напиваться в хлам, вполне достаточно одного лишь стакана водки. Так, благодаря помощи скромного зверька, мне удалось завершить свои записи. По сути, мне следовало бы поставить его соавтором, но тогда пришлось бы туда же вписывать и моих белок, поэтому я поступил проще: я опубликовал его под псевдонимом, взятым по названию химического вещества, без которого строки рассказа не родились бы вовсе. Новых историй кот не рассказывает, а белочки теперь приходят лишь ненадолго, обиделись, наверное. Но скоро у кота день рождения, если не ошибаюсь, в годовалом возрасте эти зверушки уже совершеннолетние. Я куплю ему бутылочку валерианки, и посмотрим, не разговорится ли он снова.
Благодарю этиловый спирт, моих обидчивых белочек, и кота Визика за любезно предоставленную мне возможность обрести некоторую авторскую известность.
Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения

Быстрый ответДобавить ответ в эту темуОткрыть тему

 



Текстовая версия Сейчас: 28.3.2024, 19:20


©2007-2019 Kristi.su  Связь Kristi